Прозвучали вопли эти, Но никто не отозвался, Кроме отклика лесного, Повторявшего тоскливо: «Миннегага! Миннегага!» До заката одиноко Он бродил в лесах печальных, В темных чащах, где когда-то Шел он с милой Миннегагой, С молодой женою рядом, Из далеких стран Дакотов. Весел был их путь в то время! Все цветы благоухали, Все лесные птицы пели, Все ручьи сверкали солнцем, И сказала Миннегага С беззаветною любовью: «Я пойду с тобою, муж мой!» А в вигваме, близ Нокомис, Близ пришельцев молчаливых, Карауливших добычу, Уж томилась пред кончиной, Умирала Миннегага. «Слышишь? – вдруг она сказала. Слышишь шум и гул далекий Водопадов Миннегаги? Он зовет меня, Нокомис!» «Нет, дитя мое, – печально Отвечала ей Нокомис, — Это бор гудит от ветра». «Глянь! – сказала Миннегага. — Вон – отец мой! Одиноко Он стоит и мне кивает Из родимого вигвама!» «Нет, дитя мое, – печально Отвечала ей Нокомис, — Это дым плывет, кивает!» «Ах! – вскричала Миннегага. Это Погока сверкают Очи грозные из мрака, Это он мне стиснул руку Ледяной своей рукою! Гайавата, Гайавата!» И несчастный Гайавата Издалека, издалека, Из-за гор и дебрей леса, Услыхал тот крик внезапный, Скорбный голос Миннегаги, Призывающий во мраке: «Гайавата! Гайавата!» По долинам, по сугробам, Под ветвями белых сосен, Нависавшими от снега, Он бежал с тяжелым сердцем, И услышал он тоскливый Плач Нокомис престарелой: «Вагономин! Вагономин! Лучше б я сама погибла, Лучше б мне лежать в могиле! Вагономин! Вагономин!» И в вигвам он устремился