с чувством запевает Жанна. Все подхватывают. Проведемте ж, друзья, Эту ночь веселей! Пусть студентов семья Соберется тесней! Через несколько дней Жанна и Анюта уехали. Жанна — в Лейпциг: еще в Петербурге она узнала, что именно там в университете высоко поставлено преподавание юридических наук. Путь Анюты лежал в Париж. ГЛАВА XX Город жил напряженно. Обычно тихая, благополучная Женева была как осадный лагерь. По улицам ходили рабочие патрули. У ворот мастерских и фабрик предприниматели выставили охрану. Люди толпились возле расклеенных всюду афиш, читали: «… Будем твердыми шагами продолжать наш путь, уверенные в справедливости и в неизбежном успехе нашего дела: всемирного освобождения труда из-под гнета капитала». Это воззвание Международного товарищества рабочих. В Женеве объявлена стачка. Строительные рабочие, кирпичники, штукатуры, маляры живут в невыносимых условиях. Они работают по двенадцать часов и влачат жалкое, полуголодное существование. Международное товарищество рабочих пыталось вести переговоры с хозяевами, посылало письма. Но хозяева хранили презрительное молчание. Тогда вопрос о положении рабочих был вынесен на всенародное обсуждение. Афиши со статьями, написанными умно и ярко, имели огромный успех у населения. Теперь-то хозяева не посмеют отмалчиваться! И действительно, через несколько дней рядом с афишами рабочих появились афиши предпринимателей. Нет! Хозяева не хотели идти на уступки. Они не желали вести переговоры с Интернационалом и грозили локаутом! На другой день огромные афиши призывали всех женевских рабочих на собрание. Вечером на улице появились синие блузы. Со всех сторон рабочий люд стекался в Тампль Юник. Лавочники испуганно запирали свои магазины. Из-за занавесок окон боязливо выглядывали обыватели. На шпиле Тампль Юник реет красное знамя Интернационала. Огромный зал не может вместить всех желающих. Люди заполнили коридор, стоят у окон, у дверей, вокруг здания. Каждый чувствует, что не когда-то, а сейчас, в эти дни, предстоит жестокая схватка с капиталом. Все, что они не раз слышали на собраниях, теперь стало делом жизни. Только сплочение, железная выдержка могут принести им победу. Один за другим выступают ораторы. — Нам предстоит борьба. Но мы не одиноки. Через океаны и горы, несмотря на все препятствия, нам помогут братья по труду. В этом великая сила нашего союза, нашего Интернационала. — Хозяева думают нас задушить. Не выйдет. Нужно только крепко держаться друг за друга. Всем строителям, как один, бросить свою работу. А часовщикам и ювелирам, тем, кто не участвует в стачке, помочь бастующим. — На вокзале и пристанях выставим пикеты. Чтобы не пропустить рабочих, которых хозяева попытаются нанять в других городах. Объясним товарищам положение и убедим их вернуться домой. — Мы — не рабы. Почему на кирпичном заводе силой заставляют работать? Рабочих не выпускают с завода. Там и ночуют. А когда мы подошли к воротам, стража наставила на нас ружья. В нас полетели камни. Лиза Томановская вместе с Наташей Утиной и еще несколькими русскими сидит недалеко от трибуны. Она уже полгода как в Женеве, не раз бывала на рабочих собраниях, но еще никогда не видала такого многолюдного, бурного и целеустремленного. Лиза горит желанием помочь стачечникам. — Нам нужно побывать в семьях, поговорить с женщинами, — шепчет она Наташе. — Непременно. И в организации общественной столовой для стачечников мы тоже примем участие. Собрание кончилось поздно. Для руководства стачкой был избран комитет, куда вошел и Утин. — Не забудь завтра в десять часов в кафе, — напоминает Наташа Лизе, прощаясь. Лиза идет домой, в свою небольшую комнату, которую она занимает в Северном отеле, на берегу Женевского озера. В комнате чисто, уютно. Кровать застлана белоснежным покрывалом. Стол, диван, этажерка с книгами. На стене, против кровати, висит портрет Натальи Егоровны, написанный маслом. Лиза привезла его с собой из Петербурга, из большой гостиной дома на Васильевском острове. Лиза подходит к портрету. Как-то там живется матери одной в Волоке? Конечно, тоскует. Лиза всматривается в родное лицо, и ей видится в глазах Натальи Егоровны печаль и упрек. «Я не могла иначе, пойми», — мысленно говорит она матери. Лиза вспоминает усадьбу в Волоке, старинный парк вокруг и тихую речку. Как хорошо там бывает ранней весной, когда в воздухе пахнет терпким запахом набухающих почек и талой водой! Кругом бегут ручьи, и по утрам река окутана белым легким туманом. Но вот туман понемногу рассеивается, блеснуло солнце и загорелось все вокруг, заиграли капельки росы на траве и кустах, бронзовые блики легли на высокие сосны. Ранней весной в лесу просторно, как в храме с колоннами. Потом весна вступает в свои права. Начинается буйное цветение. Березы покрываются нежной листвой, и сад стоит в бело-розовой кипени. А ветки сирени стучатся прямо в окно. Лиза любила рано утром по росе тихонько убегать на луг за ромашками. Слушать свирель пастуха, мычание коров и негромкое позванивание колокольчиков. Притаившись в лесу, смотреть, как прыгает с ветки на ветку рыжая белка. Следить за полетом стрекоз. Хорошо в Волоке и летом, в ясные погожие дни, когда в речке вода, как парное молоко. И осенью, когда лес стоит в радужном разноцветье. Хорошо и привольно… Но счастлива Лиза только здесь, в Женеве. Здесь она нашла свою дорогу, своих единомышленников и дорогих сердцу друзей. Они часто собирались вместе, то в кафе, то в Тампль Юник, то на квартире у Утиных. Говорили о революции, о делах Интернационала, о событиях на родине, читали и разбирали книги. Они все сходились на том, что революцию надо подготавливать, поднимая политическое сознание трудящихся. Что в России тоже необходимо создавать рабочие союзы и крепить единство с пролетариями Запада. Они были ярыми противниками Бакунина, который не придавал значения политической пропаганде и считал, что революцию можно сделать сразу, взбунтовав народ. Нет, это опасный путь. Он поведет ко многим бессмысленным жертвам и только отдалит желанную цель. Расстелив постель, Лиза берет с этажерки книгу. Здесь, рядом со стихами Пушкина, Лермонтова, Некрасова, стоят «Энциклопедия философских наук» Гегеля, «К критике политической экономии» Маркса. Лиза снимает с полки томик стихов Гейне. Она любит стихи великого немецкого поэта. Будь не флейтою безвредной, Не мещанский славь уют — Будь народу барабаном, Будь и пушкой и тараном, Бей, рази, греми победно! — писал Гейне. Поэзия должна быть воинственной. Именно такой она была у Генриха Гейне. Лиза находит свое любимое стихотворение «Силезские ткачи». Угрюмые взоры слезой не заблещут! Сидят у станков и зубами скрежещут: «Германия, саван тебе мы ткем, Вовеки проклятье тройное на нем! Мы ткем тебе саван. Будь проклят бог! Нас мучает холод, Нас губят нищета и голод, Мы ждали, чтоб нам этот идол помог, Но лгал, издевался, дурачил нас бог. Мы ткем тебе саван.