— Среди нас ты наиболее объективен, — ответила Алексис. — Это же совершенно очевидно. — Скажи, как ты оцениваешь работу Рэндольфа после того, что видел и слышал сегодня? — спросил Крэг. — Ход процесса меня тревожит. Я не хочу его проигрывать не только потому, что речь идет о врачебной халатности. Если я проиграю, моя репутация отправится в сточную канаву. Последний свидетель был моим наставником на факультете и куратором в больнице. С профессиональной точки зрения я преклонялся перед этим человеком и преклоняюсь до сих пор. — Я понимаю, насколько это для тебя унизительно и болезненно, — сказал Джек. — Но мне кажется, что Рэндольф отлично поработал. Он смог нейтрализовать почти все, что Тони выжал из доктора Брауна, однако должен признать, что делал он это довольно занудно. Проблема в том, что Тони в отличие от Рэндольфа умело развлекает присяжных, но это не повод менять адвоката на переправе. — К сожалению, он нейтрализовал не все. Доктор Браун прав, потому что именно так следует реагировать при малейшем подозрении на инфаркт у женщины в постклимактерическом возрасте. Симптомы у женщин довольно часто существенно отличаются от симптомов у мужчин. Возможно, я и вправду напортачил — ведь мысль об инфаркте приходила мне в голову. — Переосмысление своих действий — привычное занятие среди медиков. Особенно в тех случаях, когда был печальный исход, — напомнил Джек. — Ты же гнул спину перед этой женщиной. А она, в сущности, тебя использовала. Я знаю, что говорить так некорректно, но это, увы, горькая правда. Неудивительно, что после всех ложных тревог, ненужных вызовов среди ночи тебе стало трудно определить подлинную болезнь. Поэтому ты подсознательно отмел мысль об инфаркте. — Спасибо, — сказал Крэг, — ты не представляешь, насколько важно мне это услышать именно от тебя. — Рэндольф должен заставить присяжных понять это. В этом состоит суть дела. Не надо забывать, что Рэндольф еще не представил свои доводы. Должны выступить эксперты с твоей стороны, которые скажут примерно то же, что сейчас сказал я. Крэг набрал полную грудь воздуха и громко выдохнул. — Ты прав. Я не должен сдаваться, но уже завтра мне придется давать показания. — А мне кажется, что ты должен ждать этого момента с нетерпением, — сказал Джек. — Ты лучше всех остальных знаешь, что произошло и когда. — Я это прекрасно понимаю, — ответил Крэг. — Но я настолько презираю Тони Фазано, что мне трудно сохранять хладнокровие. Ты читал мои предварительные показания. Тогда он меня достал. Рэндольф советовал мне не демонстрировать высокомерие, а я продемонстрировал его в полной мере. Рэндольф советовал мне не злиться, а я впал в ярость. Рэндольф рекомендовал мне не вступать в спор, а я стал спорить. Рэндольф требовал, чтобы я лишь отвечал на поставленные вопросы, а я пустился в рассуждения. Одним словом, все было ужасно, и я опасаюсь, что это может повториться. Я не гожусь для подобных дел. — Считай, что это была тренировка, — сказал Джек. — И учти, что на предварительные показания ушло два дня. Судья не потерпит затяжки. Он хочет, чтобы процесс закончился не позднее пятницы. — Дело в том, что я не доверяю самому себе, и в этом — корень зла, — сказал Крэг. — Единственная положительная сторона этого треклятого процесса состоит в том, что он позволил мне увидеть себя в кривом зеркале. Тони Фазано удалось выставить меня высокомерным только потому, что я действительно страдаю высокомерием. Я понимаю, что говорить так нельзя, но я на самом деле самый лучший врач из всех известных мне медиков. И это неоднократно подтверждалось. Я всегда был одним из лучших студентов (если не самым лучшим) и привык к похвалам так, как наркоман привыкает к зелью. Я хочу слышать только хвалебные речи, и именно поэтому все, что я выслушиваю в ходе судебного заседания, представляется мне унизительным и приводит в ярость. После этого эмоционального взрыва Крэг погрузился в молчание, а изумленные Алексис и Джек притихли. Подошел официант и убрал со стола грязную посуду. Брат и сестра, обменявшись короткими взглядами, снова уставились на Крэга. — Да скажите вы хоть что-нибудь! — простонал Крэг. Алексис беспомощно развела руками, покачала головой и произнесла: — Я не знаю, что сказать и как реагировать — как жена или как профессионал. — Попытайся как профессионал. Мне необходима реальная оценка. Я ведь сейчас в свободном падении. И знаете почему? Если нет, то я вам отвечу. Когда учился в колледже и натирал от усердия мозоли на заднице, то думал, что, поступив на медицинский факультет, обрету свободу. Но факультет также высасывал из меня все силы, и я с нетерпением ждал, когда стану интерном в больнице. Интернатура тоже не была медом, но совсем близко, буквально за углом, меня уже ожидала практика. И когда я начал работать, реальность наконец обрушилась на меня во всей своей красе. Мне пришлось иметь дело со страховыми компаниями, государственными программами медицинской помощи и прочей ерундой. Джек посмотрел на Алексис и понял, что она лихорадочно обдумывает ответ на это неожиданное откровение. Он надеялся, что сестра найдет нужные слова — у него самого никаких идей не было. Монолог Крэга поверг его в шок. Психология никогда не была коньком Джека, и было время, когда он сам с трудом удерживался на плаву. — Ты провел очень яркий самоанализ, — начала Алексис. — Я не хочу принимать утешительные пилюли! — выпалил Крэг. — Оставь свой покровительственный тон! — Ты неправильно меня понял. Я просто потрясена. Нет, правда! Ты хочешь сказать, что твоя романтическая натура страдала и испытывала разочарование каждый раз, когда ты видел, что реальность противоречит твоим идеализированным представлениям. Каждый раз, когда ты ставил себе цель, финал оказывался вовсе не таким, каким ты его себе представлял. Это очень трагично. Крэг плотно сжал губы и нахмурил лоб. После довольно длительной паузы он сказал: — В твоих словах действительно есть смысл. Но мне кажется, что это слишком заумный способ выражения простой мысли — все идет не так. Впрочем, я никогда не был силен в лексиконе психологов. — Тебе пришлось преодолевать конфликты, и это давалось тебе нелегко. — Неужели? — с издевкой произнес Крэг. — Не становись в позу, — одернула его Алексис. — Ведь ты сам просил профессионального разговора. — Ты права! Прости! Расскажи мне о конфликтах. — Самым простым мне представляется конфликт между клинической и исследовательской медициной. В прошлом это вызывало у тебя некоторое напряжение, поскольку ты хотел целиком посвятить себя каждому из этих направлений, но тебе удавалось поддерживать равновесие. Более серьезным был конфликт между медицинской практикой и семейными обязанностями. Это порождало у тебя сильное внутреннее беспокойство. Крэг внимательно посмотрел на Алексис, но ничего не сказал. — Я, по понятным причинам, не могу быть до конца объективной, — продолжала Алексис. — И поэтому мне хотелось бы, чтобы ты попытался разобраться со своими внутренними противоречиями с помощью другого профессионала. — Терпеть не могу обращаться за помощью, — ответил Крэг. — Знаю, — сказала Алексис, — но даже это говорит о том, что тебе было бы небесполезно в себе разобраться. Ты что-нибудь добавишь? — спросила Алексис, обращаясь к брату. — Нет, — покачал головой Джек. — Это сфера, в которой я ничего не смыслю. На самом деле он думал о том, что ему тоже приходится сражаться с собственными противоречиям. Он постоянно сомневался, стоит ли создавать новую семью с Лори. Этот конфликт должен был разрешиться в пятницу. Много лет он твердил «нет», считая, что не заслужил счастья и что вторая семья принизит значение первой. С течением времени эти сомнения сменились опасением за дальнейшую судьбу Лори. Джек боялся, что, выйдя за него замуж, она подвергнет себя смертельному риску. Тем временем тон беседы стал более непринужденным, и Джек воспользовался ситуацией, чтобы позвонить. Он извинился, вышел из кафе и набрал номер Нью-Йоркского управления судмедэкспертизы. Он хотел оставить сообщение секретарше Келвина, думая, что ее шеф отправился на ленч. Но все вышло наоборот. Секретарша ушла перекусить, а Келвин остался в офисе. — Где вы запропастились? — зарычал он в трубку. — И когда намерены вернуться? — Здесь все довольно скверно, — ответил Джек и отвел трубку от уха, чтобы не выслушивать обвинений в безответственности. Лишь услышав слова «чем вы там занимаетесь?», он приложил трубку к уху и рассказал о возможной аутопсии, не забыв сообщить боссу, что познакомился с главой Бостонского управления судмедэкспертизы доктором Кевином Карсоном. — Неужели! Как поживает этот старый южанин? — спросил Келвин. — На мой взгляд — превосходно. Когда я с ним встретился, он работал в прозекторской, поэтому мы говорили очень недолго. — Обо мне он спрашивал? — О да! — соврал Джек. — Просил передать вам привет. — Если увидите его снова, передайте привет и от меня. И поскорее возвращайтесь. Мне не нужно напоминать вам, что Лори осталась одна накануне великого дня. Бедняжка. Надеюсь, что вы появитесь здесь не в последнюю минуту? — Конечно, — ответил Джек. Он знал, что Келвин был единственным человеком в офисе, на приглашении которого настояла Лори. Если бы решал он, то не позвал бы из офиса никого, кроме своего приятеля Чета. Коллеги и без того знали слишком много об их личной жизни. Он увидел, что Крэг и Алексис тоже вышли из кафе. После небольшой прогулки они вернулись в здание суда. Было пятнадцать минут второго, и участники процесса, так же как и зрители, неторопливо потянулись в зал. Супруги и Джек последовали их примеру. Джордан Стэнхоуп уже сидел за столом истца в компании с Тони Фазано и Рени Рельф. Джек понял, что Тони натаскивает Джордана перед тем, как тот займет свидетельское место. Он сопровождал свою речь энергичной жестикуляцией. — У меня такое предчувствие, что нас ждет настоящее театральное представление, — сказал Джек, когда они продвигались к местам, которые занимали утром. Алексис специально предложила сесть неподалеку от присяжных, чтобы лучше видеть выражение их лиц и жесты. — Боюсь, что ты прав, — сказала Алексис, ставя сумку на пол у ног. Джек, усевшись рядом, оглядел зал. У стены за судейским местом стоял шкаф с разного рода юридической литературой, а у подножия, на покрытом пятнами ковре, кроме столов истца и ответчика, стояла доска, похожая на школьную. Когда он посмотрел чуть левее, где находилось место судебного пристава, его взгляд наткнулся на Франко. Его глаза были похожи на два блестящих шарика из черного мрамора. У Джека возникло искушение помахать Франко рукой, но он подавил его. Достаточно утреннего развлечения. Снова провоцировать этого типа не было смысла. — Интересно, — сказала Алексис, — монолог Крэга во время ленча удивил тебя так же, как и меня? Отведя взгляд от Франко, Джек повернулся к сестре. — Думаю, что более уместно было бы употребить слово «потряс». Это ведь совершенно не в его характере. Могут ли самовлюбленные люди публично признавать себя таковыми? — Как правило, нет, если они не прошли курс терапии или у них нет на то особой причины. Я, конечно, имею в виду людей с подлинной дисфункцией личности. Джек промолчал. Ему не хотелось вступать с Алексис в дискуссию по поводу того, к какой группе принадлежит ее супруг. Вместо этого он спросил: — Скажи, чем может быть этот самоанализ — временной реакцией на стресс? Или он действительно все в себе понял? — Время покажет, — ответила Алексис. — Но я не теряю надежды. Если реально смотреть на вещи, то Крэг — жертва системы, вынуждающей его вступать в конкуренцию и побеждать всех в конкурентной борьбе. А единственным известным ему индикатором победы была похвала учителей, таких как доктор Браун. Как сказал Крэг, он привык к похвалам, как наркоман привыкает к зелью. Закончилась учеба, хвалить перестали, и он уподобился наркоману, оставшемуся без наркотика. Одновременно с этим он утратил прежние иллюзии, связанные с медицинской практикой. — Думаю, что нечто подобное происходит и с другими врачами. Похвала нужна всем. — Но этого не произошло с тобой. Почему? — Нет, в какой-то степени это случилось и со мной, когда я работал офтальмологом. Студентом я не заклинивался на успехах, как Крэг. Помимо медицины у меня были и другие интересы. И мои успехи в интернатуре получили оценку «А-минус». В кармане Джека завибрировал телефон. Войдя в зал, он отключил звуковой сигнал, и теперь лихорадочно пытался вытащить аппарат из кармана. Почему-то телефонный сигнал всегда заставлял его нервничать. — Тебя что-то тревожит? — спросила Алексис, наблюдая за его усилиями. — Проклятый телефон, — прошипел он. Наконец ему удалось достать аппарат. Он посмотрел на дисплей, где высветился номер телефона и индекс. Бостон и его пригороды. Затем он вспомнил номер. Звонили из похоронной конторы. — Я скоро вернусь, — бросил он и стал пробираться к выходу. Снова почувствовав на себе взгляд Франко, он даже не обернулся. Только оказавшись за дверью, он ответил на вызов Гарольда. Прием, к сожалению, оказался слишком слабым, и ему пришлось отключиться. Быстро спустившись на лифте на первый этаж, он вышел из здания суда. Нажав на кнопку, он вернул номер. Через пару секунд ему ответил Гарольд, и Джек извинился за плохую связь. — Ничего страшного, — сказал Гарольд. — У меня для вас хорошие новости. Вся бумажная волокита завершена. Разрешение получено, и все согласовано. — Потрясающе! — обрадовался Джек. — Когда? Этим вечером? — Нет! Это было бы одним из чудес, которых, как известно, не бывает. Все произойдет завтра, до полудня. Это самое лучшее, что я мог сделать. Экскаватор и фургон для перевозки гроба сегодня заняты. Слегка огорчившись, что чуда не случилось, Джек поблагодарил Гарольда и закрыл телефон. Он постоял пару минут, раздумывая, звонить ли Лори. Джек, конечно, понимал, что позвонить следует, но точно знал, как отреагирует на это известие Лори. И он решил позвонить ей не по обычной линии на работу, где она наверняка сейчас находилась, а оставить послание на сотовом, потому что в рабочее время Лори крайне редко обращалась к мобильнику. Когда последовало соединение, он продиктовал сообщение и облегченно вздохнул. Он понимал, что поступил как последний трус, но… Джек вернулся в зал. Джордан стоял на свидетельском месте, а Тони просматривал лежащие на трибуне бумаги. Все хранили молчание.