— Послушал твоего совета, — ответил Уинстон. — Это ты меня сдал зеленым? — Я. Подумал, что если меня в милиции убьют, то тебя тоже. Не надо было? Колоб пожал плечами. — Тебя посадят теперь? — спросил Уинстон. — Зеленые не сажают. Или предложат работать на них, или выжмут на допросах с химией и спишут в утиль. Посмотри на меня. Уинстон посмотрел Колобу в глаза. Не похоже, чтобы его травили какой-то химией. — Не похоже, чтобы тебя травили какой-то химией, — сказал Колоб, — Значит, жди предложения. — Совместить не могут? — Нет. Начиная со второго уровня химия — билет в одну сторону. Говорить сможешь, соображать — нет. — Ты говорил про амнистию. Студент и Док Джонсон ведь ушли? Колоб вздохнул. — Про амнистию был уговор с чекистами, не с зелеными. Вся надежда, что Сандро про меня не забудет. Да ты-то не парься. Ты где раньше работал? — В министерстве. — Как был госслужащим, так и останешься. Только государство поменяешь на получше. — А ты? — Да что я-то тебе? Не знаю, что со мной будет. Допросами не грузят, химию не дают, в стукачи не приглашают. Кормят, как на воле не кормили, и лечат по-настоящему. Я ведь тогда чуть не сдох. Ведро крови мне перелили. Руку пересобрали, — Колоб сжал правый кулак, — Как лошадь краденую на базар готовят. Чует мое сердце, продать меня хотят. Не знаю только, кому. — Разговорчики в строю! — крикнул один из конвойных. Уинстона отвели обратно в лифт, подняли на минус первый этаж и посадили в другую камеру. То есть, встреча с Колобом состоялась, потому что ошиблись конвоиры англичанина, когда повели на старое место. Новая камера отличалась от старой наличием телевизора на стене, письменного стола, лампы и розетки. Доступ к электрической сети мог бы облегчить заключенному как самоубийство, так и попытку побега. Стол, стул, кровать и кресло не были прикручены к полу, что наводило на мысли о существенном смягчении режима. Как будто это и не тюрьма, которая защищает внешний мир от своего постояльца, а убежище, которое защищает постояльца от внешнего мира. Картина мира. Сказки народов Европы Готовясь к путешествию за море, Уинстон задумывался о том, что за люди живут по ту сторону железного занавеса, и вспоминал содержание своей дипломной работы по русской детской литературе. В русских детских книжках герои или улучшали свои воинские навыки, или занимались решением изобретательских задач. Или приходили к одному их этих вариантов. Или, совершенно не затрудняясь, решали боевые задачи, используя навыки мирного времени. Характерно, что тема борьбы за лидерство среди главных героев не поднималась. Даже в формате выборов или ритуальных поединков. Герои либо боролись с явно нехорошими людьми, либо опережали второстепенных персонажей. Между собой же они быстро выбирали лидером наиболее подходящего по характеру. Пока он оставался у руля, остальные играли сюжетные роли воинов или инженеров. Третьим, несколько более редким классом персонажей был доктор. Если герою сказки оторвало руку, ногу или голову, то друзья тащили его к доктору, и доктор собирал пациента буквально по кусочкам. Причем запчасти попроще, вроде ног, доктор спокойно брал непонятно откуда, но откуда-то под рукой. Если под рукой не было доктора, его задачи выполнял кузнец. Кузнец мог сковать хоть конечности, хоть голос, хоть зубы. Все, кроме мозгов. Части тела кузнечного производства герои принимали так же легко и естественно, как запасные конечности из холодильника доктора. Если же и кузнеца под рукой не было, герои открывали ящик инструментов сами и чинили себя чем под руку попалось. Даже дикий лесной медведь отправлялся мстить обидчикам на собственноручно выструганной деревянной ноге. Четвертый класс персонажей в детских книжках слегка просматривался, но его полнофункциональное использование, наверное, перенесла на более поздний возраст цензура. Боевые подруги, которые в принципе могут сами быть лидером, воином или доктором, но намного больших сюжетных результатов добиваются, мотивируя на подвиги всякую тварь условно мужского пола. Или даже жены, которые дают умные советы. В одной из сказок девушка, чтобы удачно выйти замуж, поджидала жениха в болоте, превратившись в лягушку. Что характерно для Евросоюза, сказки не то, чтобы воспевали многонациональность, а почти игнорировали национальный вопрос. В одном строю стояли люди и звери, травоядные и хищники, ожившая техника и уникальные монстры, вызванные авторской фантазией. Европейцы воевали не из-за национальных, а из-за идейных противоречий, легко принимая в свои ряды распропагандированных бывших врагов. В новой камере Уинстон первым делом заинтересовался телевещанием. Пощелкал переключателем и наткнулся на канал для самых маленьких. По детскому каналу шел многосерийный французский мультфильм про то, как подразделение Иностранного Легиона строит базу в Африке. Главный герой — неведомый зверь по имени Бурашка, по-видимому, восточноевропеец, поляк или чех. Его друг, Эжен, «крокодил, который работал крокодилом». Явный намек на местного негра. Который днем «работает крокодилом», то есть традиционным местным хищником, диверсантом в тылу врага. Убивает людей, как его предки-дикари, и ходит на работу без одежды, как дикарь. Но, приходя с работы, надевает пиджак и шляпу и играет на французской гармони, как носитель европейской культуры. Из остального персонала базы запомнились Лев в зеленом тюрбане, очень комплиментарный образ алжирского француза арабского происхождения, и девушка Галя, судя по характерному имени, русская. Прочие герои делились на европейцев и африканцев. Первых изображали людьми, а вторых — местной фауной: жирафой, обезьяной, носорогом. Врагов и боевые действия в явной форме маленьким детям не показывали, а по хозяйственной части героям вредила стильная французская старушка Шапокляк из поколения еще довоенных колонизаторов и крыса Кларисса, характерно городское европейское животное. Но больше всего Уинстона зацепила финальная песня в исполнении детского хора. Когда герои вечером выходят на улицу и смотрят, как взлетают ракеты. Медленно ракеты улетают вдаль, Встречи с ними ты уже не жди. И, хотя нам Англию немного жаль, Америка, конечно, впереди. Может, мы обидели кого-то зря, Сбросив пару лишних мегатонн. Но зато горит земля и плавится Там, где был когда-то Пентагон. 8. Глава. Европейские ценности на словах Следующие три недели Уинстона ни разу не вызывали из новой камеры повышенной комфортности с «телевизором», как русские называли телекран без камеры. Он смотрел русское телевидение, читал газеты и журналы. В плане эффективности русская пропаганда превосходила все, что он видел раньше. Справедливости ради, половина художественного вещания происходила не из России, а из остальной Европы в переводе на русский. Рисованные фильмы для самых маленьких уже аккуратно подготавливали европейцев к войне. Война по мере взросления сопровождала детей и становилась нормой жизни. Обычным процессом, который неизбежно сопровождает цивилизационное развитие человечества. Для старших околовоенные сюжеты шли все более жесткие. Главным отличием от продукции Министерства Правды было отношение к доносительству. Если в Эйрстрип Ван положительные персонажи стучали в органы по каждому подозрению, то здесь герои вдумчиво собирали доказательства, чтобы ложным доносом не отвлекать органы от охоты на настоящих врагов. В плане внутренней организации Евросоюз выглядел загадочно. Два десятка квазигосударств с большой степенью автономии. Единая коммунистическая партия. Единый Госплан, какой-то аналог Министерства Изобилия. Единый Генеральный штаб вооруженных сил. Максимально децентрализованная управленческая структура. Сам бы он не смог уверенно сформулировать эту фразу, но европейцы официально гордились децентрализацей. Как следствие, в новостях упоминалось множество разных начальников, лидеров и публичных фигур без выделения узкого круга высшей элиты. Единственный человек, который стоял как бы над всем, во всяком случае, с точки зрения пропаганды — Верховный Главнокомандующий. Он же просто «Верховный». Странно, но у него не было имени. При этом Верховный, в отличие от Большого Брата, уверенно существовал как человек из плоти и крови. Принимал парады, награждал героев, поздравлял с праздниками. Как будто должность требовала отказа от всего личного. Непрерывно воюющий Евросоюз работал в первую очередь на армию. Армейская вертикаль управления требует, чтобы командиры могли принимать решения как можно быстрее, не тратя времени на совещания и согласования. И несли ответственность. Отсюда потребность в самом главном командире, несмотря на требования к командирам на местах принимать решения самостоятельно, не перекладывая ответственность наверх без особо важной причины. В бытовом плане европейцы жили скромно, но на удивление чисто. Бросалась в глаза тема об экономии, особенно «берегите хлеб», хотя тут же газеты гордились, что хлеб в Европе стоит дешевле, чем в остальном мире. Хотя это логично. Экономить можно то, что есть возможность потреблять с избытком. Для сравнения, в Эйрстрип Ван никто не призывал к экономии еды, потому что еда продавалась по продуктовым карточкам, и даже по карточкам ее не хватало. Там пропаганда экономии того же хлеба выглядела бы как издевательство. Все виды вторсырья собирались и перерабатывались под лозунгом «Кто сдает продукт вторичный, тот питается отлично». Сбором макулатуры и металлолома занимались не профильные учреждения, а школьники и похоже, что бесплатно. Простые люди регулярно выходили на «субботник», чтобы сделать генеральную уборку вокруг своих домов или на территории завода. Плакаты на гигиеническую тематику встречались как бы не чаще, чем политические лозунги. Примечательно, что газеты постоянно жаловались на демографическую ситуацию. Какой-то коэффициент рождаемости снизился меньше трех с половиной детей на женщину. Наступает какая-то демографическая яма, из-за которой в школах и детских садах для нового поколения будет много свободных мест, поэтому всем, кто откладывал рождение ребенка, пресса напоминает, что сейчас самое подходящее время. Что касается детей, то тотальный государственный контроль в Евразии превосходил даже Эйрстрип Ван. Дети попадали в государственные учреждения чуть ли не с двух лет и в течение следующих двадцати лет жизни проводили под колпаком государства полноценную рабочую неделю. Наступило десятое апреля, воскресенье. Охранник открыл окошко в двери камеры и поставил на получившуюся полку поднос с завтраком. На отдельном блюдце лежали два крашеных красной краской куриных яйца. На одном нарисованы желтый серп и молот, на другом — желтая звезда. — Христос воскресе! — сказал охранник. Обычно охранники не приветствовали заключенных таким радостным тоном, а тем более религиозной лексикой. — Доброе утро, — ответил Уинстон. Судя по настроению охранника, тот сказал какое-то положительное пожелание, и невежливо бы стало не сказать что-то доброе в ответ.