— Иди ко мне, — сказал Патрик, силясь изобразить нежность. Рейчел перекатилась на бок. Он нагнулся, надеясь, что она почистила зубы, и пытаясь вспомнить, когда чистил их сам. Из-за неудобного угла они при попытке поцеловаться столкнулись носами и, спеша уладить эту неловкость, стукнулись еще и зубами. — Господи, чувствуешь себя двенадцатилетним, — сказал Патрик. — Извини. Он приподнялся, подперев рукой голову, а другой рукой провел по ее вязаному белому платью. Рейчел выглядела несчастной и нервной. Внизу живота у нее сейчас появилась жировая складка, которая была не видна, когда она стояла. Патрик, обходя эту складку, мягко провел рукой по бедру Рейчел. — Извини, — повторила она. — Я так не могу, слишком нервничаю. Может быть, мы проведем какое-то время вместе, лучше друг друга узнаем. Патрик убрал руку и плюхнулся на подушку. — Конечно, — сказал он без всякого выражения и глянул на часы рядом с кроватью. Без десяти пять. У них два часа сорок минут, чтобы «лучше друг друга узнать». — В ранней юности я ложилась в койку с кем угодно, — проскулила Рейчел, — но потом у меня всегда оставалось чувство опустошенности. — Даже после тарелки чили и бананового сплита? — спросил Патрик. Если нельзя ее трахнуть, можно хотя бы помучить. — Ты правда злой, знаешь? У тебя проблемы с женщинами? — Мужчинами, женщинами, собаками. Никакой дискриминации, — ответил Патрик. — Они все меня раздражают. Он встал и подошел к столу. И зачем только он притащил к себе эту жирную зануду? Невыносимо, все невыносимо. — Послушай, я не хочу с тобой спорить, — сказала Рейчел. — Понимаю, ты огорчился. Просто надо, чтобы ты помог мне расслабиться. — Расслаблять — это не по моей части. — Патрик сунул ложку и кокс в карман брюк, затем полез в дальний конец ящика за вторым шприцем. Рейчел тоже встала и подошла к нему. — Мы оба очень устали, — сказала она. — Давай ляжем и поспим. Может, утром все будет иначе. — Будет ли? — спросил Патрик. Ее рука жгла ему спину. Он не хотел, чтобы Рейчел его трогала. И вообще кто-либо. Он вывернулся, ища возможности выскользнуть в туалет. — А что в этом ящичке? — Рейчел в новой попытке приободрить его тронула гробик на телевизоре. — Прах моего отца. — Прах твоего отца, — ойкнула она и убрала руку. — Мне не по себе. — Я бы из-за него не опасался, — сказал Патрик. — Как ты думаешь, он же сойдет за ручную кладь? — Наверное, — ответила Рейчел, слегка озадаченная ходом его мысли. — Я хочу сказать, мне правда жутко. Твой отец с нами в комнате. Может, я именно это и почувствовала. — Кто знает? Во всяком случае, он составит тебе компанию, пока я буду в ванной. Может быть, я там задержусь. У Рейчел округлились глаза. — Мне страшно. — Не тревожься. Все говорят, он был очень обаятельный человек. Патрик ушел в ванную и запер за собой дверь. Рейчел осталась сидеть на краешке кровати, с тревогой глядя на ящичек, словно опасалась, что он сдвинется. Она воспользовалась этой прекрасной возможностью сделать дыхательные упражнения, которые смутно помнила по двум занятиям йогой, но через пару минут устала. Ей по-прежнему очень хотелось уйти. Проблема состояла в том, что она жила в Бруклине. Такси обойдется в десять-двенадцать долларов, а через два часа придется ехать на метро в галерею. Если остаться здесь, возможно, удастся поспать и позавтракать. Она устроилась в постели с меню завтрака. Сперва ее охватило радостное возбуждение (и чувство вины) при виде, сколько всего вкусного можно будет съесть, но даже оно не прогнало усталость. Патрик лежал в ванне, свесив одну ногу через край, по руке у него текла кровь. Он вколол себе весь оставшийся кокс за один раз и, не устояв на ногах, упал в ванну. Теперь он смотрел на хромированный душ и белый матовый потолок, неглубоко вдыхая через сжатые зубы, как будто его придавило балкой. На рубашке выступили темные пятна пота, в носу першило от героина. Патрик вдохнул прямо из пакетика, который теперь, пустой и смятый, лежал у него на шее. Левой рукой он ударил иголкой шприца о край ванны. Надо перестать колоться — особенно теперь, когда ничего не осталось. Весь причиненный себе вред столпился в нем, словно падшие ангелы на средневековой картине, гонящие его в ад раскаленными вилами, их злобные ухмылки окружали его со всех сторон. Он чувствовал неодолимое желание дать вечный зарок, принести благочестивую и невозможную клятву больше не прикасаться к наркотикам. Если он выживет, если ему позволят выжить, он никогда не будет колоться. В эту трудную минуту пылкая решимость перевешивала сознание собственной неискренности, хотя он уже различал, как звук далекой перестрелки, скребущее чувство: что-то не так. У него закончились наркотики. Один шприц испорчен, в другом засохла кровь. Оно бы и к лучшему, но до чего же грустно! Очень скоро все синапсы начнут орать, как голодные дети, а каждая клетка тела — жалобно тянуть его за рукав. Патрик осторожно опустил ногу и встал. Опять чуть не умер. Это всегда такое потрясение. Стоит принять кваалюд. Он приподнялся, чуть не потерял сознание и, держась за стену, как старик, выбрался из ванны. Пальто лежало на полу (он часто думал попросить портного, чтобы тот сделал в рукавах отстегивающиеся клапаны). Очень медленно Патрик поднял его, очень медленно достал кваалюд, положил в рот и запил глотком воды. Потом, плохо соображая, сел на унитаз и взял телефонную трубку. 555–1726. «Сейчас я не могу подойти к телефону, но если вы оставите сообщение…» Блядь, спит. — Пьер, это Патрик. Просто звоню попрощаться, — соврал он. — Как только снова буду в Нью-Йорке, сразу тебе позвоню. Пока. Затем он позвонил Джонни Холлу в Лондон — убедиться, что к его приезду хоть что-нибудь будет. Подождал несколько гудков. Может, Джонни согласится встретить его в аэропорту. Еще несколько гудков. Господи, и Джонни не берет трубку. Невыносимо. Патрик попытался повесить трубку обратно и промахнулся несколько раз, прежде чем у него получилось. Он чувствовал себя слабым, как ребенок. Тут он заметил в ванне шприц, устало поднял его, завернул в туалетную бумагу и бросил в мусорное ведро под раковиной. В спальне Рейчел разметалась на кровати, всхрапывая через неравные промежутки времени. Будь он в нее влюблен, подумал Патрик. И не закончил мысль. Отблески пламени на воде под аркой моста, приглушенное эхо, поцелуй. Снег, стряхиваемый с ботинок перед печкой, кровь, возвращающаяся в заледенелые пальцы. Будь он влюблен. А так, белобрюхая, тяжело дышащая, она казалась Патрику выброшенным на берег китом. Собираться несложно, если сгрести все в ком, затолкать в чемодан, сесть на него и застегнуть молнию. Правда, ее тут же пришлось расстегнуть, чтобы убрать книгу Виктора. «Я мыслю себя яйцом, следовательно, я существую в форме яйца», — пропищал он с французским акцентом Пьера. Потом надел последнюю чистую рубашку и пошел обратно в ванную звонить на ресепшен. — Алло? — протянул он. — Да, сэр, чем я могу вам помочь? — Мне нужен лимузин на семь тридцать. Большой, с темными окнами, — по-детски добавил он. — Хорошо, сэр. — И приготовьте мой счет, пожалуйста. — Да, сэр. Прислать портье за багажом? — Через четверть часа, спасибо. Все было под контролем. Патрик закончил одеваться, нацепил повязку и сел в кресло ждать, когда придет портье за чемоданом. Надо ли оставить записку Рейчел? «Я никогда не забуду нашу ночь» или «Давай в самом скором времени повторим». Иногда молчание красноречивее слов. В дверь тихонько постучали. Портье был лет шестидесяти на вид, одетый в самую простую серую форму. — Только один чемодан. — Так точно, сэр. — У портье был ирландский акцент. Они пошли по коридору. Патрик чуть согнулся, оберегая печенку, и перекособочился от боли в спине. — Жизнь не просто мешок с дерьмом, — светски заметил он, — а еще и дырявый. Невозможно не замараться, как по-вашему? — По-моему, многие так думают, — приятным певучим голосом ответил портье. Затем остановился и поставил чемодан Патрика. — И будут реки крови. И грешники утопнут. И даже высоты не устоят. — Одно из ваших пророчеств? — вкрадчиво спросил Патрик. — Это из Библии, — ответил портье. — И все мосты смоет. — Он посмотрел на потолок и прихлопнул невидимую муху. — И люди скажут, что настал конец света. — И будут в чем-то правы, — ответил Патрик. — Но мне правда пора. — Так точно, сэр, — сказал портье, все еще взвинченный. — Подойду к вам на первом этаже. Он заспешил к служебному лифту. Как ни пытайся жить на краю, думал Патрик, входя в другой лифт, тебе все равно не угнаться за людьми, верящими тому, что говорит им телевизор. Счет на две тысячи сто пятьдесят три доллара оказался даже больше, чем Патрик рассчитывал, и это принесло ему тайное удовольствие. Расходовать капитал — еще один способ истончить свою материальность, стать таким же пустым и тонким, каким он себя чувствовал, облегчить бремя незаслуженного богатства и совершить акт символического самоубийства, пока настоящее все еще его страшит. Кроме того, Патрик лелеял и противоположную фантазию: может быть, оставшись на мели, он обретет некую яркую цель, рожденную из необходимости зарабатывать на жизнь. Помимо гостиничного счета он потратил две — две с половиной тысячи на такси, наркотики и рестораны, плюс шесть тысяч на авиаперелет. В сумме получалось больше десяти тысяч долларов, и это еще не считая похоронных расходов. Патрик чувствовал себя победителем телевикторины. Как было бы досадно, потрать он всего восемь с половиной или девять тысяч долларов. Десять тысяч за два дня. Никто не скажет, будто он не умеет развлекаться. Патрик бросил на стойку карту «Американ экспресс», не удосужившись проверить счет. — И кстати, — зевнул он, — я подпишу квитанцию, но не могли бы вы оставить итог открытым? В номере осталась моя подруга. Может быть, она захочет позавтракать, я даже уверен, что захочет. Пусть заказывает что угодно, — великодушно добавил он. — О… кей. — Девушка за стойкой не могла решить, затрагивать ли вопрос проживания второго постояльца. — Она ведь освободит номер к двенадцати часам? — Да, наверное. Понимаете, она работает, — сказал Патрик таким тоном, будто это что-то исключительное. Он подписал квитанцию. — Я отправлю копию итогового счета на ваш домашний адрес. — О, не затрудняйте себя. — Патрик снова зевнул, заметил рядом портье с чемоданом и улыбнулся: — Реки крови, а? Портье глянул на него с подобострастным непониманием. Может, Патрику все это померещилось? Наверное, действительно надо поспать.