В другом помещении девушка с вечно популярной внешностью бедненькой простушки в черном свитере поверх секонд-хендовской юбки держалась за руки с мужчиной в футболке и джинсах. Они послушно смотрели в телеэкран, на полу рядом с ними стояли две кружки пива. Дальше возбужденно беседовали трое: мужчина в кобальтово-синем костюме с узким галстуком, мужчина в алом костюме с узким галстуком, а между ними — горбоносая брюнетка с длинными распущенными волосами, одетая в кожаные жокейские бриджи. В темноте за этой троицей Патрик различал поблескивание цепей. Безнадежно, абсолютно безнадежно. Единственная сколько-нибудь привлекательная девушка в помещении находится в прямом телесном контакте с другим мужчиной, и они даже не ругаются. Омерзительно. Патрик вновь благоговейно перекрестился, проверяя свои запасы. Смэк, спид, деньги, кваалюд. Паранойя чрезмерной не бывает. Или бывает? Кокс и кредитные карточки остались в гостинице. Патрик заказал бурбон со льдом, вытащил «Черного красавчика» и запил его первым же глотком. На два часа раньше, чем по графику, ну и пустяки. Правила существуют для того, чтобы их нарушать. Следовательно, если существует правило, иногда его следует исполнять. Порочный круг. Как утомительно. На телеэкранах возник пьяный Дэвид Боуи перед батареей телеэкранов и тут же сменился знаменитыми кадрами, где Орсон Уэллс идет через зеркальную комнату во флоридском дворце Чарльза Фостера Кейна{105}. Умножаемые образы умножения. — Думаю, вы считаете это очень умным, — вздохнул Патрик тоном школьного учителя. — Что? Патрик обернулся. Это был мужчина с занавесочкой седых волос. — Просто разговаривал сам с собой, — пробормотал Патрик. — Я думал, что образы на экранах пусты и бессмысленны. — Может быть, они должны изображать пустоту, — важно ответил его собеседник. — По-моему, молодежь очень точно понимает происходящее. — Как можно понимать пустоту? — спросил Патрик. — Кстати, позвольте представиться: Алан. Два пива «Бекс». — (Эти слова были обращены к официанту.) — А вы? — Бурбон. — Я хотел спросить, как вас зовут. — А… э… Патрик. — Очень приятно. — Алан протянул руку, которую Патрик нехотя пожал. — Что такое горящие на дороге фары? — спросил Алан, как будто загадывая загадку. Патрик пожал плечами. — Горящие на дороге фары, — с каменной миной ответил Алан. — Какое облегчение, — проговорил Патрик. — Все в жизни лишь символ самого себя. — Именно этого я и боялся, — сказал Патрик. — Но по счастью, слова слишком ненадежны, чтобы это передать. — Они должны это передавать, — заявил Алан. — Как когда трахаешься, надо думать о тех, кого трахаешь. — Наверное, да, — скептически протянул Патрик. — Если только воображаешь их в какой-то другой ситуации. — Если экраны показывают некий иной способ создания образов, иные экраны, зеркала, камеры, это можно назвать самоотражением пустоты, а можно назвать честностью. Они демонстрируют, что могут демонстрировать лишь самих себя. — А как же Бэтмен? — спросил Патрик. — Это не о природе телевидения. — На каком-то уровне как раз о ней. — Где-то на уровне под Бэт-пещерой. — Верно, — подбодрил Алан, — где-то на уровне под Бэт-пещерой. Именно это ощущают многие молодые: культурную пустоту. — Поверю вам на слово, — ответил Патрик. — Я-то как раз считаю, что о бытии еще есть что сказать новое, — проговорил Алан, забирая две бутылки «Бекс». — Любовь Уитмена драгоценнее золота{106}, — широко улыбнулся он. Фу ты, блядь, подумал Патрик. — Хотите выпить с нами? — Нет, я, вообще-то, уже ухожу, — сказал Патрик. — Смена часовых поясов совсем из колеи выбила. — О’кей, — без тени огорчения ответил Алан. — Всего хорошего. — Пока. Патрик допил свой бурбон, дабы убедить Алана, что впрямь уходит, и направился в нижнее помещение. Да, плоховаты дела. Мало что он не снял девчонку, так еще пришлось отшивать этого чокнутого педика. Какая фраза для завязывания интимного знакомства: «Любовь Уитмена драгоценнее золота»! Патрик коротко хохотнул. По крайней мере, внизу он разыщет ту фиолетовоглазую панкушку. Она ему нужна. Безусловно, она и есть счастливица, которой суждено делить с ним гостиничную постель в последние несколько часов до отлета. Атмосфера внизу была иная, чем в застланном коврами баре. На сцене музыканты в черных футболках и рваных джинсах создавали бренчащую стену звука, на которую безуспешно карабкался голос солиста. В длинном голом помещении, бывшем складе, не было ни декора, ни навороченной подсветки, только гордость за первозданную простоту. В этой громкой полутьме Патрик различил голубые и розовые шипастые прически, зебровые, леопардовые и тигровые ткани, узкие черные брюки и остроносые туфли, чудиков, которые, стоя компаниями вдоль стен, что-то нюхали, одиноких танцоров, с закрытыми глазами кивающих самим себе, роботоподобные пары и, ближе к сцене, группки прыгающих тел. Патрик стоял на цыпочках, пытаясь высмотреть фиолетовоглазую куклу-наркоманку. Ее нигде видно не было, но вскоре его отвлекла спина блондинки в черной кожаной куртке поверх самодельного платья из розового шифона. Он прошел мимо нее, оглянулся и со злобой пробормотал: — Это ведь ты, бля, так шутишь, да? Патрик чувствовал себя обманутым, как если бы ее лицо было нарушенным обещанием. Почему он такой непостоянный? Он ведь искал фиолетовоглазую куколку. Дебби как-то заорала в пылу ссоры: «Ты хоть знаешь, что такое любовь, Патрик? У тебя есть хоть малейшее представление?» И он ответил устало: «Сколько у меня попыток, чтобы угадать?» Вот она! Стоит спиной к колонне, сцепив руки позади себя, как будто привязана к столбу, и с восторженным любопытством смотрит на музыкантов. Патрик сосредоточился изо всех сил, воображая, как она скользит к нему, притянутая магнитным полем его живота и груди. Яростно хмурясь, он набросил на нее нейронную сеть и потащил, как тяжелый улов. Накинул мысленные лассо на колонну, у которой стояла девушка, проволок ее по полу, точно связанную рабыню. И наконец, закрыл глаза, воспарил, спроецировал свое желание и покрыл поцелуями ее шею и грудь. Когда он открыл глаза, ее уже не было. Может, надо было попытаться завязать разговор? Патрик возмущенно огляделся. Куда, черт побери, она делась? Его телепатические силы слабели, несмотря на действие спида. Он должен с ней переспать. С ней или с кем-нибудь еще. Соприкоснуться кожей, мускулами. А главное, ему нужен был тот миг вхождения в женское тело, когда, на секунду, он переставал думать о себе. Если только, как это часто случалось, иллюзия близости не вызовет еще большую отстраненность и замыкание в себе. Не важно. Пусть даже секс обрекает его на изгнание, в котором к обычной меланхолии прибавляется досадная немая укоризна другого человека, все равно победа будет упоительной. А будет ли? Кто ему остался? Красавицы всегда с кем-нибудь, если только не поймать их в долю секунды между неизбывным горем расставания и утешением в новом романе, или в такси по пути от главного любовника к какому-нибудь из второстепенных. А если ты добился красавицы, она постоянно заставляет ждать и мучиться сомнениями, потому что для нее это единственный способ знать наверняка, что ты думаешь именно о ней. Доведя себя до горькой обиды на женский пол, Патрик подошел к бару. — «Джек Дэниелс» со льдом, — сказал он бармену, потом глянул на девушку слева. Чуть полноватая брюнетка, не то чтобы страшная. Она не отвела взгляда. Хороший знак. — Тебе не жарко в пальто? — спросила она. — Май месяц как-никак. — Ужасно жарко, — с полуулыбкой признался Патрик. — Но без него я чувствую себя словно без кожи. — Это вроде защитного механизма, — сказала девушка. — Да, — процедил Патрик, чувствуя, что она не оценила всей утонченной значимости его пальто. Потом спросил как можно небрежней: — Тебя как зовут? — Рейчел. — Меня — Патрик. Можно тебя угостить? Черт, он говорит, как актер, пародирующий сцену знакомства. Все приобрело угрожающе-дробный аспект, из-за которого труднее обычного было спуститься с позиции наблюдателя. Может, девушка воспримет вязкую скуку как ободряющий ритуал. — Конечно. Я бы выпила пива. «Дос экис». — Отлично, — сказал Патрик, кивая бармену. — И кем ты работаешь? — продолжал он, чувствуя тошноту от усилия поддерживать разговор и разыгрывать интерес к другому человеку. — Я работаю в галерее. — Правда? — спросил Патрик, надеясь, что она поверит, будто произвела на него впечатление. Он почти совсем утратил контроль над своим голосом. — Да, но, вообще-то, я хочу открыть собственную галерею. Ну вот опять, подумал Патрик. Официант считает себя актером, актер считает себя режиссером, таксист считает себя философом. Пока все складывается удачно, сделка идет к завершению, звукозаписывающие компании проявляют большой интерес… полный город фальшивых агрессивных фанатиков, среди которых встречаются по-настоящему неприятные носители власти. — Мне не хватает только финансовой поддержки, — вздохнула она. — А зачем тебе собственная галерея? — спросил он озабоченно и в то же время ободряюще. — Не знаю, знаком ли ты с неообъективным искусством, но, я думаю, это новый большой тренд, — сказала Рейчел. — Я знаю много художников и хотела бы помочь им в начале карьеры, пока все остальные их еще не оценили. — Я уверен, скоро оценят. — Потому-то мне и нужно торопиться. — Мне бы хотелось посмотреть неообъективное искусство, — с жаром сказал Патрик. — Это можно устроить, — ответила Рейчел, глядя на него с новым интересом. Может, эта та самая финансовая поддержка, которой она ждала? Пальто, конечно, чуднóе, но на вид дорогое. Круто было бы завести эксцентричного английского спонсора, который не будет дышать ей в шею. — Я сам немного коллекционирую живопись, — соврал Патрик. — Кстати, хочешь кваалюд? — Я не употребляю наркотиков, — сказала Рейчел, морща нос.