О ком. – Я боюсь, что для Торна я буду, как для тебя Ингрид, – отвечаю я. – Просто по-настоящему стану семьей, и все. Я могу много еще сказать – о том, как хочу, чтобы я для него тоже стала сугробом и чтобы между нами было нечто гораздо большее, чем взаимное уважение и привязанность, но, по-моему, я и так уже слишком много сказала. Особенно для моего отца, который все это считает глупостями. – Для Торна? – Отец улыбается, а потом качает головой. – С чего вдруг такие мысли, Лаура? – С того, что у меня нет пламени, – отвечаю я. – Нет и никогда не будет. – Пламя? – Он хмыкнул. – Полагаю, об этом тебе лучше спросить самого… Торна. Мне кажется или надо мной слегка… подтрунивают? По-доброму так, то есть отцу, по-моему, очень понравилось, что я назвала Ландерстерга Торном. А я уже жалею, что вообще подняла эту тему, особенно с ним. – Я спрашивала, – буркнула я. – И что он сказал? – Сказал, что это важно, но не жизненно необходимо. Эти слова я запомнила очень хорошо. Я вообще запоминаю очень хорошо все, что касается пламени. Если бы мне выдали учебник по огням, я бы его изучила вдоль и поперек, но людям доступна краткая теория вопроса, вроде как введение в мир иртханов. Не сказать, что совсем никакой информации, еще лет десять назад люди вообще знали о пламени только то, что оно есть, но… – Тебе стоит поговорить об этом с ним, Лаура. Если это тебя волнует. – Сейчас отец серьезен как никогда, и я ему искренне за это благодарна. – О чем вы говорили? – меняю тему, потому что полностью с ним согласна. – О делах. На следующей неделе у меня вступление в должность. – О… – Я почти про это забыла. – Поздравляю, пап! – Поздравлять пока рано, – он смеется, – вот на следующей неделе устроим прием… Кстати, об Ингрид. Она уже знает, что собирается надеть? Теперь смеюсь я. – Нет. Кажется, она слишком увлеклась праздником в загородной резиденции. Хотя учитывая, что мы с ней неделю не разговаривали, возможно, у нее уже десять нарядов на все случаи жизни. – Помирись с ней, Лаура. – Отец смотрит мне в глаза. – Мы все-таки семья. – Хорошо. – Хорошо? – Кажется, он удивлен тому, что я так легко согласилась. – Хорошо. Мы действительно семья. Отец подается ко мне и неожиданно меня обнимает. – Безумно рад, что с тобой все в порядке, малыш. – Эй! – Я возмущенно фыркаю. – Я уже не малыш! Он отстраняется, заглядывает мне в лицо. В глазах смешинки. – Даже не сомневался, что ты это скажешь. Пойду приготовлю обед. – Отец потирает лоб и поднимается. – Хотя сто лет этого не делал и не уверен, что это можно будет есть. – Пойдем вместе. – Я поднимаюсь вслед за ним. – Тебе лучше отдыхать! – Пап! – возмущаюсь я. – Со мной все в порядке, ты правильно сказал. Танцевать я пока не могу, это правда, но на этом все. Отец вздыхает, а я вздыхаю, а точнее, выдыхаю, когда заглядываю в холодильник. – Папа! У тебя же совершенно нечего есть! – Да все руки не дойдут пригласить домработницу, – говорит он. – Тем более что я почти круглосуточно в офисе… – Круглосуточно в офисе! – передразниваю я. – Скажу Ингрид, что ты превратил наш холодильник в пустошь. Продукты-то хоть есть? В морозильнике, к счастью, есть. Поэтому я вытаскиваю все то, что можно приготовить быстро, и мы вместе принимаемся за готовку. Учитывая, что наши с отцом кулинарные таланты примерно на одном уровне, то есть ноль, одна десятая и немножечко сотых, получается достаточно весело. Особенно отпрыгивать от сковороды с шипящим маслом: это здорово развивает реакцию. Когда мы заканчиваем с готовкой, на столе две подозрительные тарелки. В смысле приготовленное на них выглядит подозрительно, и мне почему-то смешно при мысли о том, что бы об этом сказал Дораж. Кажется, у отца примерно такие же мысли. – Внешний вид не главное, правда? – Он смотрит на меня. – Главное, чтобы было вкусно. Видеть Юргарна Хэдфенгера таким – немного растерянным, в фартуке поверх костюма домашним очень непривычно. Но мне почему-то кажется, что именно таким он был рядом с мамой. – Пригласи домработницу, пап, – говорю я, когда мы садимся за стол. – Обязательно. – Прямо сегодня! Найди время. Не думаю, что для этого нужно два часа. – Приглашу. – Он улыбается и пробует. – Вкусно! – Правда? Приготовленное нами оказывается действительно съедобным (что меня очень радует), хотя у меня такое чувство, что половину вкуса ему придают наши с отцом теплые посиделки и то, что мы вместе прыгали по кухне, создавая этот шедевр горячего. Салатик, в общем, тоже ничего, его я сделала на скорую руку, но получилось интересно. Кажется, именно из-за соуса, в который я, помня о наставлениях Доража, капнула литтонового уксуса. – О-о-о! – говорит отец, когда принимается за салат. – Что это? – Это секрет. – Я смеюсь. – Рада, что нравится. Какое-то время мы едим молча, потом отец смотрит на часы. – Мне скоро убегать, Лаура. Справишься тут без меня? Я складываю руки на груди. – Па-ап. – Ладно, ладно. – Он машет рукой. – Все в порядке, я понял. – Вот именно. А у тебя все в порядке? Отец вопросительно смотрит на меня. – С клиентами. Помнишь, ты говорил, был какой-то проблемный. – А, – он на мгновение хмурится, но тут же кивает, – да. Он понял, что я с ним работать не стану. – Ну и хорошо, – подпираю ладонями подбородок. Мы болтаем обо всем подряд, и, кажется, такого теплого общения у нас не было уже лет десять, если не больше. Потом отец действительно быстро собирается, я целую его в щеку в холле, и он убегает. А я остаюсь. Хожу по квартире, понимая, насколько соскучилась по нашим семейным вечерам. Все-таки в этих ужинах Ингрид что-то действительно было. Посудомоечная машина заканчивает работу, и я устраиваюсь на диване, чтобы немного отдохнуть. Просыпаюсь уже от звонка Торна. – Готова? – спрашивает он. Как-то очень просто. Я бы сказала, слишком, но в этой простоте есть нечто очень притягательное для меня. Безумно притягательное. – Готова, – отвечаю, потягиваясь. – Через пятнадцать минут я у тебя. Он у меня через четырнадцать минут и двадцать три секунды, я ради интереса запустила секундомер. Но ему сказать об этом забыла, потому что как только его ладонь касается моей, во мне вспыхивает пламя. Не знаю, как свое пламя чувствуют иртханы, но я свое – очень и очень остро. Огненными искрами по телу, от которых становится жарко, как в летний зной. Я сжимаю ладонь, чтобы это скрыть, но мне кажется, что он видит меня насквозь. По крайней мере, в синих глаза мерцают ледяные искры, как отражение тех, что чувствую я. Сколько времени прошло с того дня, когда меня ужалило наше первое прикосновение? Я уже смутно помню. Я вообще смутно помню что-то, когда смотрю ему в глаза, поэтому уже в следующее мгновение отвожу взгляд. – Как дела в Айрлэнгер Харддарке? – интересуюсь как ни в чем не бывало. – Превосходно. Мы спускаемся к флайсу, и попавшийся нам по дороге сосед выразительно сворачивает шею, провожая нас взглядом.