— А что я скажу арабам? — Что ты по недомыслию полез за подписью в поддержку палестинцев к Соломону. Тот, кто тебя мало-мальски знает, в твое скудоумие поверит легко. Далее скажешь, что у Соломона случился приступ ярости, он вырвал у тебя листок и разодрал в мелкие клочья. Чтобы их разжалобить, добавь какую-нибудь яркую деталь. Можешь сказать, что он заставил тебя эти клочья съесть. Вот он, кстати, идет. Соломон, можно тебя на минуту? Соломон приехал из Эфиопии, он выше меня на две головы. Если он положит руку на голову Азату, то ладонь покроет пространство от нижней части затылка до кончика носа и пакистанец начнет от страха садиться на пол. Так однажды и произошло после необдуманного заявления Азага о том, что Израиль является искусственным государственным образованием, не имеющим реального права на существование. Жест был укоряюше-дружеским, но Азат с тех пор избегает прямого общения с эфиопом, и сейчас он торопливо бормочет: — Пусть он уйдет. Я сам придумаю, что им сказать. Близкий к отчаянию, Азат наконец отпускает мою руку и вваливается в вечно приоткрытую дверь Лиз. Учитывая их разницу в возрасте и насмешливо-покровительственное отношение Лиз к пакистанцу, Азат явно пошел искать утешения и совета. * * * Я опаздываю к Джой на двадцать минут, но она еще не готова. Сегодня она была в гостях у своей подруги, китаянки Шам Шан, которая учится в магистратуре института. Шам Шан живет не в гостинице, а в принадлежащем институту небольшом современном двухэтажном коттедже, расположенном довольно далеко от центра Гааги. Случайно или нет, коттедж населен исключительно особами женского пола, включая двух индианок из нашей группы. Мне приходится ждать Джон в номере Шам Шан, пока она вернется из душевой. За те десять минут, что я здесь нахожусь, не меньше полдюжины девушек самых разных рас заглядывали в дверь, спрашивали Шам Шан и, с любопытством оглядев меня, исчезали. Господи, насколько все женщины одинаковы. Оно, с другой стороны, и хорошо: по крайней мере, хотя бы примерно знаешь, чего от них ждать. Наконец, Джой готова, и мы отправляемся в центр города. Шиковать среди студентов института не принято, поэтому мы едем на трамвае, благо вечером он почти пуст. Немного посетителей и в ресторане у центральной площади. Беленые стены, литографии с видами старой Гааги, темные балки, винтовая лестница на деревянную антресоль, приглушенный свет. Сюда мы, те, кто живет на Оудемолстраат, заходим отметить дни рождения и другие торжественные события. Джой говорит, что она не голодна. — Если не сделать заказ, нас вытолкают в шею. Не пить же кофе весь вечер. Джой рассудительно предлагает: — Тогда будем себя вести как благочинная пара: закажем рыбу и белое вино. На улице темнеет, зажигаются фонари и окна в домах через площадь. Начинается дождь, капли его замирают на окне, у которого мы сидим, и, помедлив, срываются вниз. Мы болтаем о себе, институтских делах, общих знакомых. Джой учится в магистратуре Института международных исследований. Замуж она вышла два года назад за голландца, которого я уже имел возможность видеть. Глядя в окно, Джой расказывает: — Мой отец — чиновник в правительстве Индонезии. Среднего ранга и небогатый. А муж очень состоятельный человек. — Чем он занимается? Джой неопределенно пожимает плечами: — Бизнесом. Я не лезу в его дела. У нас большая разница в возрасте и разные интересы. Он приезжал в Джакарту по делам. Мы познакомились случайно на приеме. Деньги у них в семье действительно есть. Еще при знакомстве я обратил внимание на часики Джой: они выполнены из стали и золота Эбель и стоят не меньше полутора тысяч долларов. Одета она тоже неброско, но довольно дорого. Чтобы оценить все это, нужен наметанный глаз, и единственная, кто обнаружил такие способности, была Лиз. При первой возможности она язвительно бросила: — У этой твоей пассии Джой состоятельный муж. Состоятельный, но не слишком бдительный. Это последнее замечание полностью совпало с моими впечатлениями. В институте учится масса народу, приходят самые разные люди. Каждый из них вполне может при случае наболтать мужу всякое разное. Однако Джой, кажется, эта проблема нисколько не заботит. Сегодня она в хорошем настроении. Подняв бокал с вином, она спрашивает: — О чем ты задумался? У тебя какие-нибудь проблемы? Я автоматически отвечаю: — Не то чтобы проблемы, скорее задача. Мне нужно найти фонды и организации, которые сотрудничают с Россией. Когда я думаю о том, какое количество адресов мне придется прочесать… Джой минуту думает, нахмурив лоб, потом нерешительно предлагает: — Знаешь, я могу поговорить с одним человеком из «Пакс Кристи». Он читает лекции в нашем институте. — Знаю, видел. Такой типичный деятель католической церкви лет пятидесяти, с крючковатым носом и тихим медоточивым голосом. До смешного походит на портрет иезуита, каким он рисуется в литературе. — Точно. Ты с ним общался? — Нет. Джой наставительно поднимает изящный палеи. — Вот и зря. У него широкие связи и голова набита информацией. Если хочешь, я вас познакомлю. — Джой, ты золото. Следует исполненный достоинства ответ: — Я знаю, но можешь повторить это еще раз. — Ты золото. Слушай, сколько ты уже учишься в этом институте? — Дай подумать. Да около года. А что? После секундного колебания я объясняю: — Институт производит странное впечатление. Девять десятых слушателей здесь из Азии, — не иначе руководство института всеми силами стремится расширить связи именно в этом регионе. Кроме того, я заметил, что обычно технический персонал в учебных заведениях — это довольно пестрое собрание молодых или предпенсионного возраста женщин, по большей части с не сложившейся личной жизнью, разбавленное юношами на побегушках, которые заняты поиском другой, лучше оплачиваемой работы. А у нас в институте это по преимуществу очень хорошо вымуштрованные женщины среднего возраста. Поощренный вниманием Джой, я продолжаю: — Интересно и то, что между техперсоналом и преподавателями есть барьер, который ните, ни другие не переходят. Преподаватели читают лекции, но в неформальном общении со студентами почти не участвуют. Это тоже необычно, ведь как правило, в заведениях подобного рода администрация старается создать атмосферу единения, это помогает достижению главной цели — сохранить контакт со слушателями после их отъезда. Есть и еще одно — сегодня Азат приставал ко мне с одной петицией. По сути она призывает к упрощению въездной процедуры для слушателей учебных заведений, то есть и для нашего института. И потом… Джой нетерпеливо перебивает меня: — Ты к чему все это говоришь? — А вот к чему. Если бы меня спросили, на что более всего походит наш институт, я бы назвал его идеальным прикрытием для международной преступной организации. Джой морщит нос: — Фу, какая ерунда, мне совсем неинтересно. И вообще мне надоело здесь сидеть. Но вечер и так уже подходит к концу. Ресторан пустеет, официанты сворачивают скатерти. Я отвожу Джой на такси в коттедж, где она иногда ночует у своей подруги китаянки Шам Шан. Окна на фасаде коттеджа погашены. На мой вопросительный взгляд Джой объясняет: — Все уехали в ресторан, на день рождения Шам Шан, будут не раньше часов двух ночи. И, помолчав, добавляет: — Отпусти такси. * * * — Интересный у нас разговор. Вот только бутылка уже пуста. — Воды для превращения ее в вино у нас нет, да и ты, правду сказать, не Христос, так что обратимся к официанту. — Не богохульствуй. — Не буду. Уже в начале встречи с представителем «Пакс Кристи» (а проходит она в небольшом ресторанчике рядом с институтом) обнаружилась наша общая расположенность к красному вину, и уже через полчаса беседа стала вполне неформальной. Как мне неоднократно говорили, я могу расположить к себе любого. Главное при этом не стать хроническим алкоголиком, ибо вино есть кратчайший путь к сердцу собеседника. Кстати, надо его ненавязчиво похвалить. — Ты ловко работаешь. Четкая схема: лекция о религиозных конфликтах в развивающемся мире — беседа со слушателями — обмен визитками — выяснение адресов в учебной части — рассылка брошюр и дальнейшее развитие контактов. Просто здорово. Профессионально. — Спасибо. — Не за что. Я — православный, ты — католик, мы представляем разные течения в христианстве. Но я со многим с тобой согласен. Ты хорошо говорил о религиозных сектах, интеграции мировых религий и взаимоотношениях христианства и ислама. — Ты молодец, у тебя широкие взгляды.