Ближе всех, пакостно улыбаясь, стоит высокий тощий парень в футболке и с длинными немытыми волосами. Таких подонков я много перевидал в дни своей ранней молодости, проведенной в Замоскворечье. В правой руке у него тускло поблескивает кастет. Рядом переминается с ноги на ногу еще один тип с высоко подбритыми висками. Обе руки у него в карманах кожаной куртки с косой полой, которые у меня на родине молодежь называет косухами. В общем, эта пара просто просится на рекламу общества собаководов: «Лучшее средство от нежелательных встреч — верный друг-ротвейлер». Друга-ротвейлера у нас нет. А у меня так вообще друзей совсем не осталось. Однако больше всего тревожит третий участник их команды, который держится чуть сзади. Он, видимо, мулат. Курчавые черные волосы коротко подстрижены. Определить степень его физического развития трудно из-за свободной джинсовой куртки. Но крепкая шея и то, как он свободно и неподвижно стоит и отсутствующе смотрит мне в подбородок, заставляет опасаться прежде всего его. Странно, эти ребята с самого начала все свое внимание сосредоточили именно на мне. Отчего так? Кто сказал, что у Билла должно быть меньше денег? Даже я в этом не уверен. И вообще, у этих троих слишком сосредоточенные глаза для обычных уличных грабителей. Длинный ухмыляется еще шире: — Финансами не поможете? Улица абсолютно пуста, и ясно, что иного выхода, кроме как именно «помогать финансами» этой троице, у нас и быть не может. Билл что-то неодобрительно бормочет под нос, исподлобья глядя на молодых людей. Мой спутник явно не намерен уступать, и уж тем более делиться деньгами. Как бы он не наделал глупостей: бывший полицейский, ему такое — просто нож острый. Между тем, в подобных ситуациях, чтобы уцелеть, требуются гибкость дипломата, мастерство переговорщика, такт и понимание мотивов противоположной стороны. Пу и, конечно, изредка приходится идти на незначительные уступки, вплоть до некоторых финансовых потерь. В ответ Билл злобно бурчит: — Какие вам деньги? Идите отсюда. Так я и знал. У Билла настолько обострено чувство справедливости, что это может создавать угрозу окружающим. Попытку нас ограбить он никак не может счесть делом праведным, и вот-вот ринется в бой отстаивать свои взгляды. Я согласен с тем тезисом, что иногда добро должно быть с кулаками. Но если уж кулаки — так кулаки, а Билл в этом смысл сбое итак себе: он силен духом, но не телом. Стараясь предупредить неразумные действия Билла, суетливо роюсь в карманах. Ключи, платок, мелочь, снова платок… Черт, наблюдение на ночь наверняка сняли, и помочь-то некому. Улица совершенно пуста. Выполнили мою просьбу, леший их задери. Спят мужики, не знают, что нас вот-вот резать начнут. Наконец, в нагрудном кармане нахожу смятые десять гульденов. Неуверенно протягиваю их длинному и вижу, как у меня дрожит рука. Он презрительно сплевывает, стаскивает с руки кастет и лениво тянется к деньгам. На этот нехитрый трюк попадались люди поопытнее и покрепче этого типа. Сминая купюру, захватываю его кисть, и, выворачивая наружу, тяну по широкой дуге вниз и на себя. В нижней точке этого движения рука длинного хрустит и он молча валится на асфальт. Что поделать — если у тебя тонкие кости, не приставай к прохожим. С правонарушителем в кожанке получается еще проще. Подвывая от злости, он шагает через тело длинного и тянет руки из карманов. Но смотреть, что именно он таскает с собой по вечерним улицам, уже времени нет. Он не успевает поставить ногу на землю, когда я достаю его колено ребром ступни и пытаюсь добавить кулаком под левое ухо. Сделав едва заметное движение головой, он уходит от удара и в свою очередь ловит меня за руку. Кто занимался борьбой, поймет это ощущение человека, попавшего на хорошо проведенный бросок, — мир делает стремительный, захватывающий дух оборот, за этим следует тупой удар о тротуар, легкий звон в голове и вопрос: что это было и как меня так угораздило? Мне еще не удается полностью придти в себя, я только начинаю подниматься, когда владелец кожанки получает короткий удар в подбородок от Билла, и, оступившись, валится на асфальт. Вскакиваю тем временем на ноги и оказываюсь лицом к лицу с третьим членом этой компании. Я был прав, когда больше тревожился по поводу именно этого третьего. Даже не замечаю, как этот парень приходит в движение. Скользнув вперед, он делает легкий замах руками и мягко бьет меня ногой в голову. Успеваю отчетливо увидеть шнурки на его серых кроссовках, и все плывет у меня в глазах. После такого удара все чувства на время отмирают и мир становится пресным и скучным настолько, что хочется закрыть глаза и лечь. И я второй раз за этот вечер ложусь, вернее, падаю на асфальт. Крепыш перепрыгивает через лежащего напарника и делает шаг в мою сторону. В руке у него то ли кастет, то ли нож. Мир двоится, и я вижу только, как неприятно светится сталь. Билл, вцепившись в более высокого соперника, как английский бульдог, в стороне возится с парнем в кожаной куртке. Раздаются невнятные возгласы и кряхтенье. Крепыш делает еще шаг. Вот и все. Сейчас он меня прикончит. Бесславный и бессмысленный конец на загаженной собаками мостовой. Как мелодичен бывает звук автомобильного мотора, как радостно и нарядно светятся фары и мигают поворотники! Небольшой автомобиль выворачивает из-за угла и с приглушенным ревом подлетает к нам. Присев на передние колеса и коротко визгнув резиной, машина резко тормозит, двери распахиваются, выскакивают две темные фигуры. В полосе света, падающего из витрины, фигуры превращаются в Воропаева и Панченко, сотрудников нашего управления. Из-за руля выбирается еще один человек, издали похожий на Сибилева. Но как раз он-то двигается не слишком торопливо, полагая, видимо, что Воропаев и Панченко вполне способны управиться и без него. В рукопашном бою крепко сбитый, хотя и не очень поворотливый, Панченко еще может сойти за партнера, а вот худому и нескладному Воропаеву лучше бы остаться в машине. Хотя он создает численный перевес и уже тем может быть полезен. Не успеваю подняться с тротуара, как крепыш, который не смог быстро сориентироваться в изменившейся обстановке, получает два коротких и плотных удара в корпус. Основательный Панченко вообще не любит суеты, с которой сопряжены попытки попасть в голову противника, тем более что от его коротких в печень ничего не стоит потерять сознание. Утратив способность дышать, крепыш на мгновение замирает и начинает неуверенно перебирать ногами на месте. И в это время происходит самое скверное: очнувшийся бандит в косухе наконец сбивает с ног Билла, мгновенно разворачивается и достает пистолет. Прежде чем кто-либо успевает среагировать, он поднимает оружие. Крепыш сдавленно выкрикивает что-то, по слишком поздно: раздается выстрел, и Воропаев, дернувшись, садится на асфальт. Все замирают — не успевший подняться на ноги Билл, пригнувшийся от неожиданности Панченко, стоящий за его спиной Сибилев — в ожидании новых выстрелов. Сейчас он нас всех перестреляет. Я испытываю нечто похожее на неуместное злорадство: Сибилев может схлопотать пулю. Крепыш снова хрипит что-то, и бандит в кожаной куртке делает неожиданное. Не выпуская пистолета и не сводя с нас глаз, он вместе с крепышом помогает встать длинному, и они втроем исчезают в ближайшем переулке. Мы с Панченко и Сибилевым бросаемся к Воропаеву. Билл в стороне медленно поднимается с тротуара. Воропаев коротко стонет, пытаясь завести руку за спину. Вторая рука у него беспомощно висит вдоль тела. Хочу перевернуть его, но Панченко зло отталкивает меня: — Иди отсюда. Из-за тебя, козла, влетели. Оторопев, пытаюсь возразить: — При чем тут я? Ты же видел… — Да или ты! Подхватив Воропаева, Панченко и Сибилев подтаскивают его к машине и укладывают на заднее сиденье. Не обращая на нас с Биллом внимания, Сибилев быстро садится за руль, и машина мгновенно скрывается за углом. Остается только легкий запах бензина и паленой от резкого старта резины да небольшое пятно крови на асфальте на том месте, где лежал Воропаев. * * * — Магазин уже, наверное, закрылся. Не отойдя еще от драки и неожиданной стычки с Панченко, я даже не сразу понимаю слов Билла. — Какой магазин, ты что, рехнулся? Билл невозмутимо возражает, осторожно трогая ссадину на лбу: — Я не рехнулся. Мы с тобой шли в магазин. Что ж нам теперь, возвращаться? Тоже правильно. Возвращаться с пустыми руками нет никакой причины. И кроме того, от всего произошедшего за последние дни хочется, как следует напиться. Интересно, что у меня с лицом? Крови вроде бы нет, только саднят правая бровь и щека. — Билл, ну-ка повернись. Нет, в ту сторону, к витрине. У Билла будет синяк под левым глазом, а ссадина на лбу уже начала подсыхать. Мы успеваем добежать до магазинчика на соседней с гостиницей улице, когда хозяин уже готов опустить металлические ставни. Поворачиваясь к хозяину не побитыми сторонами своих физиономий, берем бутылку бурбона «Четыре розы», колбасу разных сортов в вакуумной упаковке, какие-то непонятные маринованные овощи в банке и возвращаемся в гостиницу. В коридоре мы не успеваем увернуться от Лиз, которая, на нашу голову, идет на второй этаж смотреть телевизор. Заметив нас, Лиз мгновенно останавливается посреди коридора и, уперев руки в бока, принимается нас разглядывать. Когда мы, опустив глаза, пытаемся протиснуться мимо нее, она растопыривает руки, перегораживая коридор, и начинает комментировать наши побои: — Ну и вид! Вы похожи на бродяг. Вечерами надо сидеть дома, а не болтаться по улицам. Это главная заповедь новичка. Билл хладнокровно отстраняет ее руки, пытаясь освободить проход: — А ну тебя с твоей заповедью! Это мы упали. — Оба сразу? Вы как сиамские близнецы — падаете только вместе? Ах нет, я поняла, в чем дело. Мы уже почти обошли Лиз, повернувшись к ней на ходу лицом, Билл молитвенно складывает перед собой руки: — Лиз, отстань. Пожалуйста, говори тише. Сейчас соседи выйдут. Но Лиз не так просто заставить молчать. Она, вытаращив глаза, поднимает палец и верещит на весь этаж: — Я поняла! Но, парни, магазинное воровство требует навыка. Иначе риск превышает все разумные пределы. Хозяева здешних маленьких магазинчиков, как правило, плотные и агрессивные субъекты. Поймав вора, они… — Ты удивительно, просто потрясающе остроумна. Алекс, пойдем, ну ее. В номере Билла мы открываем бутылку бурбона и успокаиваем нервы, на некоторое время забыв о закуске. Опьянение быстро подступает легкой подвижной дымкой. Однако избавиться от тревожных мыслей не удается. Нападение показало, что инициатива по-прежнему не у, меня. Еще одна попытка, и они меня достанут. Плеснув нам обоим в стаканы, Билл спокойно интересуется: — Кто эти двое ребят, которые помогли нам? И еще один был. Они тебя знают. Лучше бы он спросил о чем-нибудь еще. Остается только неохотно ответить: — Знакомые, поэтому и знают. — Вовремя они появились. А за что этот здоровый парень тебя обругал? — Настроение у него было плохое. Он, когда дерется, все время ругается. На некоторое время Билл замолкает, слегка обидевшись на раздраженный тон. Потом, влив в себя еще немного бурбона и довольно быстро пережив обиду, он добродушно сообщает своим хрипловатым от сигарет голосом: — Ты похож на благополучного человека, у которого возникли проблемы. Не хочешь рассказать? И несколько неожиданно для самого себя я действительно вываливаю свои проблемы человеку, которого знаю меньше суток. Помимо прочего, посвящать других в свои проблемы противоречит всем правилам и привычкам. Но что делать, мне нужен помощник. А главное, нужен человек, который мне поверит. Оказывается, человек очень быстро устает от недоверия. Устает до отчаяния и тоски. Я только умалчиваю о настоящем месте своей работы, выдав себя за сотрудника ФСБ. Впрочем, Билла обмануть не удается. Прищурив и без того маленький карий глаз, он наставляет на меня смуглый кривоватый палец: — Врешь, в службах безопасности работают другие люди. Я видел, знаю. Там они, как бульдоги, у них в глазах такой, знаешь, охотничий азарт. А ты, скорее всего, из разведки. Этакий образованный любитель многоходовых комбинаций и хитроумных трюков. Потому у тебя и психика хрупкая: один раз схлопотал от своих же по морде и затосковал. Но это, впрочем, неважно. Давай лучше подумаем, что означает этот сегодняшний мордобой. Для простоты будем исходить из того, что нападение непосредственно связано с твоими проблемами. Уязвленный скорым разоблачением, я возражаю: — Я бы не был в этом так уверен. Меня больше всего интересует, кто эти трое? Возможно, что он и профессиональные убийцы? Возможно. Конечно, внешне непохожи, но это ни о чем не говорит, да и глаза у них слишком сосредоточенные для бандитов. Смущает другое — средний уровень подготовки в рукопашном бою позволяет выстоять против одного человека, независимо от его квалификации. От двоих я могу более или менее успешно отбиться. А трое профессионалов прикончили бы меня безо всякого шума в несколько секунд. Для этого не надо было требовать денег. Чего они ждали? Билл медленно вливает в себя очередную порцию бурбона и задумчиво говорит: — Скорее всего, у них такой цели и не было. Кроме того, не забывай: у того парня в куртке был пистолет. Он мог перестрелять нас в любой момент — и с самого начала и позже. Но он не сделал этого. Тогда чего они могли добиваться? Избить и запугать? Глупо и ненужно. Устроить еще одну провокацию? Это похоже на правду, хотя можно только догадываться, в чем она заключалась бы. Самое простое — вколоть тебе наркотик и сунуть в карман, скажем, какие-нибудь подозрительные бумаги и пачку денег. Или пакет того же наркотика. Банально, но действенно. Тогда голландская полиция взяла бы тебя в оборот, и информация о случившемся рано или поздно попала бы в ваше посольство. Тогда бы ты уж точно ничего не смог доказать. Кто поверит, что три уличных хулигана вместо того, чтобы обобрать тебя, еще что-то подкладывали? — Возможен еще один вариант. Второй раз подсылать убийцу с пистолетом слишком тривиально. Может, они хотели инсценировать убийство в драке? Мы оба задумываемся над возможными вариантами. Спиртное согрел о душу, отпустило нервы и даже думать о неприятностях стало как-то легче. Кажется, что они происходят не с тобой. Сигаретный дым плавает над нашими головами и тонкой плоской струей выбирается в приоткрытое окно над подоконником. За окном мокнет под мелким дождем небольшой внутренний садик. Он с трех сторон огорожен глухими стенами дома, с четвертой на него выходят окно номера Билла и застекленная дверь из коридора первого этажа. Солнце сюда заглядывает всего на несколько часов в день, скупо освещая стриженые кусты с крошечными жесткими листьями, небольшой газон и дорожку, посыпанную мелкой кирпичной крошкой. Клену — единственному в садике дереву — пришлось вытянуться до уровня второго этажа, и его тонкий ствол привык гнуться от ветра, который треплет почти невидимую снизу крону. Серая кора клена постепенно намокает от моросящего дождя, который тонкими струйками стекает вниз.