Вера, кивая, смеется: — Бабка была в ярости. Но отцу повезло — нашелся человек, купил его дело, и купил за хорошие деньги. — И кто этот благодетель? Вера досадливо морщит нос: — Хороший человек, предприниматель. Латыш, несколько лет назад перебрался во Францию. — Есть какое-то «но»? За эти полчаса прогулки по набережной Сены мы перешли на «ты», но от этого моя спутница совсем не стала податливей в разговоре. — Неважно. Так вот, отец вернулся к медицине. Уехал по контракту от международной организации в Африку. Работает врачом в какой-то глухой деревне. Вера определенно не хочет говорить о Гутманисе. Тем лучше — я не могу настаивать, чтобы не вызвать подозрений. Скорее всего, никаких отношений у них нет или они сводятся к тому, что Гутманис безуспешно ухаживает за Верой. Пока на этот счет нет ясности, развивать тему Гутманиса — чистое безумие. Не хватало, чтобы она поделилась с ним впечатлениями от нашего разговора. Поэтому сегодня можно с чистой совестью говорить о чем угодно, или даже вообще молчать и просто слушать голос Веры. — Отец в полном восторге от Африки. Лечит людей. Пару раз его чуть не убили. Там в деревне, если пациент добрался к доктору еще живым, он должен живым и уйти от него. Иначе родственники тут же прикончат врача. — Определенная логика в этой традиции есть. В Европе тоже стоило бы… — Подожди. Один раз пришел к нему пациент, какой-то местный вождь, жаловался на боль в груди. Жаловался-жаловался, а потом замолчал, упал прямо в кабинете на пол и все, умер. А за окном куча родни топчется, половина с копьями, и до ближайшего полицейского участка триста километров. Отец за минуту распаковал новый дефибриллятор, которым он никогда до этого не пользовался — знаешь, такой аппарат, чтобы сердце запускать — включил его на полную мощность и как даст электрический разряд! В общем, остался жив. — Пациент? — Нет, отец. Ну и пациент, естественно, тоже. * * * Вместо ресторана Вера ведет меня в небольшую брассе-рию. Заказав по бокалу красного вина, мы смотрим друг на друга. Пауза возникла сама србой — вступительные темы, пригодные для знакомства, исчерпаны, а ничего общего у нас пока еще нет. Вера — не Надин, которая может простодушно потребовать, чтобы я рассказал о себе. Конечно, дело здесь в другом. Я должен использовать человека, которого мне меньше всего хочется использовать, в интересах дела. Это будет похоже на предательство. Не совсем предательство, но все-таки похоже. Было бы гораздо легче действовать в открытую. Даже конфликт, даже если Вера поймет, что я тут занимаюсь своей работой, все было бы лучше. — Тебе от меня что-то надо? Ну вот, дождался. Хотя с самого начала следовало понимать — с этой женщиной в игры играть будет очень трудно. Я чувствую, что любая фраза сейчас прозвучит фальшиво, и поэтому только вопросительно поднимаю на Веру глаза. Она смотрит на меня поверх бокала с вином. Кто из нас скажет первое слово? — Бабка человек хороший, много повидавший, но ужасно наивный. — Ты это к чему? Вера задумчиво разглядывает меня. Все женщины меня задумчиво разглядывают, как будто оценку картины делают. — Бабка поверила, что ты занимаешься бизнесом. Но ты не похож на бизнесмена. Они — как бы это поточней сказать — настроены на то, чтобы произвести впечатление, завоевать, убедить. А ты, наоборот, впитываешь собеседника. — Бизнесмены разные бывают. Одни производят впечатление, другие впитывают. Но отчасти ты права — я лишь чиновник в крупной компании. Вера только вздыхает: — Ой, болтун. Не хочешь говорить о себе, расскажи, что ты успел посмотреть в Париже. Это самый глупый вопрос, какой можно придумать. Так что мучайся, отвечай. * * * Из всего, что удалось узнать за это время, в том числе и от Бортновского, можно с большей или меньшей степенью уверенности установить наличие связи между Гутманисом, Ковальски и проектом «Гермес». Неизвестно только, какова связь между Ковальски и Гутманисом в этом деле. Ответ можно найти, только проникнув во внутренний круг Гутманиса. Конечно, Ковальски в этом смысле для нас много интересней — он профессионал, занимается технической разведкой. Выйдя на него напрямую, мы могли бы решить все проблемы разом. Но он профессионал, его так просто не ухватишь. А у Гутманиса слабых мест пусть не так много, но все-таки есть. И одно из них… Вон он, пошел на обед. Из подъезда дома, где расположен офис Бортновского, появляется Андрей. Слегка скособочившись, он быстрыми короткими шагами идет по улице. Включаю зажигание и трогаюсь следом. Как много манера ходить по улицам говорит о человеке. Андрей всем уступает дорогу, на женщин смотрит только исподволь и никогда — в глаза. Вот он посторонился, пропуская выходившую из магазина старушку и тут же получает толчок плечом от размашисто шагающего долговязого подростка, который даже не извинился. Вербовка Бортновского была, так сказать, силовой. Его можно было заставить работать на себя, только создав очень ясную и очень реальную угрозу его карману и жизни. Причем в дальнейшем необходимо будет постоянно напоминать о серьезных неприятностях, которые его неотвратимо ждут в случае нарушения наших договоренностей. С Андреем будет сложней — надо точно просчитать его психологическое состояние и выстроить разговор в тон с его переживаниям. А переживаний при таком работодателе, как Бортновский, у него должно быть — хоть отбавляй. Медленно двигаясь за Андреем, жду, когда он свернет в какое-нибудь кафе. По вместо этого он неожиданно заходит в подъезд незнакомого дома. Что он, домой ходит обедать? Нет, этот дом слишком дорогой для референта Бортновского. Скорее всего он зашел сюда по поручению Леонида и, значит, должен скоро появиться. Припарковавшись, принимаюсь ждать. * * * В приемной Гутманиса Андрей поздоровался с секретаршей — крашеной блондинкой с зелеными глазами, которая, не отвечая ему, сняла трубку телефона. Глядя под ноги Андрей дожидался, пока она свяжется с шефом и разрешит ему войти в кабинет. Он предпочитал не садиться: во-первых, потому что не предлагали, а во-вторых, потому что не хотел торопливо выбираться из глубокого кресла, когда пригласят зайти в кабинет. Это смешно — поспешно вылезать из кресла, а неторопливо вставать, особенно под взглядом секретарши, он никак не мог научиться. Многие, очень многие крупные бизнесмены России в прошлом были учеными или получили техническое образование. Гутманис — бывший инженер. Он, Андрей, тоже мог бы выбиться, просто ему не повезло. Можно было пойти на фирму, там двигаться со ступеньки на ступеньку. Специалисты-компьютерщики везде нужны. Он стал бы влиятельным человеком, и такие как Гутманис и Бортновский толпились бы у него в приемной. Он ведь так и собирался сделать, и работал на фирме. Но специалист должен заставить себя уважать, а он не нравился людям и знал это. Им не нравились его ищущий взгляд, вытянутая шея, робкое потирание рук. Когда Бортновский познакомился с ним и предложил ехать референтом в Париж, он… — Войдите. Секретарша сказала это, не глядя на Андрея. А если бы он сел, она бы сейчас обязательно повернулась и смотрела, как он станет из него неловко выкарабкиваться. В кабинете Андрей замер у порога. Гутманис сидел в своем кресле, Хелле стоял у окна, разглядывая прохожих. Не предлагая Андрею сесть и не глядя на него, Гутманис спросил: — Новости есть? Крупные продажи были? — Шагала купили, цены я не знаю. Клиент Бортновского, они переговоры проводили где-то в ресторане. Больше никакие клиенты в офис не приходили. Это точно. А с кем он еще встречался — не знаю. Хуже пытки, чем эти регулярные посещения офиса Гутманиса, Андрей придумать бы не мог. Во Францию он поехал по доброй воле, в своих бедах никого не винил, а к Бортновскому у него были другие претензии. Но заниматься доносительством на шефа его заставили, пригрозив в противном случае вышвырнуть на улицу. Хелле пообещал это так равнодушно, что Андрей без колебаний поверил — в случае отказа ему не останется ничего другого, только именно «сдохнуть с голоду», как и сулил помощник Гутманиса. — Так больше никто в офис не приходил? — Нет. — Что-то ты крутишь. За что я тебе деньги плачу? Андрей неуверенно пожал плечами. Он не стал говорить о визите Соловьева по двум причинам. Во-первых, Хелле, который втайне от шефа доплачивал ему пятьсот франков в не делю, запретил ему обсуждать эту тему с Гутманисом, а Хелле Андрей боялся гораздо больше. Во-вторых, ему вообще не хотелось доносить на Соловьева кому бы то ни было независимо от того, кем Соловьев был и зачем приехал в Париж. — С этого дня мне нужна вся информация, которую Бортновский отправляет и получает по Интернету. Понял? — У него в к-кабинете свой к-компьютер. К-как же… Хелле впервые за все время разговора повернулся от окна: — Ты ведь компьютерный гений — найди возможность. Если не получится, скажешь — я помогу тебе сделать ключи от кабинета. Понял? Не дожидаясь ответа Андрея, Гутманис полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник и вынул из него четыре пятисотфранковых купюры. Подумав, отделил две бумажки, бросил их на стол. Андрей, прикусив губу и покрывшись пятнами, подошел, взял деньги. Постояв немного, вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Поймав осуждающий взгляд Хелле, Гутманис поинтересовался: — Что опять не так? Поколебавшись, Хелле вернулся от окна в кресло и соединил перед собой ладони. — Йозас, извини, я не учу тебя. Но с агентами так не разговаривают. Даже с такими ублюдками, как этот. Он должен чувствовать себя твоим союзником, соратником, понимать, что ты ему доверяешь. А ты его будто специально злишь и унижаешь. И с деньгами этими… Лучше бы ты ему дал только пятьсот франков, но в конверте. — Перестань — я знаю твою манеру решать проблемы. Бортновский иногда выходит от тебя едва живой от страха. Хелле усмехнулся: — Именно, что иногда. При первой беседе с этим Андреем я тоже по-другому разговаривал. Потому что мне надо было его ломать. А сейчас нужно, чтобы он работал на тебя, и работал преданно. — Ну все, хватит меня учить, умник! Хелле пожал плечами, прекращая спор: — Тебе видней, ты босс.