– Знаю, – негромко сказал я. – Рассказала разные грязные подробности. Требовала уйти от тебя. Говорила, что ты её любишь. – Это не так, – перебил Герду я. – Правда? – бездонные глаза жены посмотрели на меня, но я не выдержал пронзительного взгляда и отвернулся. – А меня ты когда-нибудь любил? Я зажмурился и потёр лоб. Правда была очень неприятной. Сомневаюсь, что в принципе когда-нибудь любил в том смысле, какой имела в виду Герда. Мы были вместе с юности, начали встречаться, когда нам едва стукнуло по восемнадцать. Протянули в отношениях десять лет. Но истина в том, что жизнь с Гердой мне казалась выгодной сделкой, а потом стало слишком поздно пасовать. Мы встретились случайно в одной из кофеен, название которой я даже не запомнил. Герда привлекла внимание сразу: красивая статная длинноволосая красотка. Её стервозная внешность потрясающе контрастировала с хрупким внутренним миром. Мне сразу захотелось получить этот трофей во что бы то ни стало. А потом я узнал, кем являлся её отец. Для студента Полицейской школы это была немыслимая удача. Знал бы, каким говнюком окажется Аноре Вуд, до сих пор ходил бы холостым. – Моё терпение закончилось, Фил, – сказала Герда дрожащим голосом, не дождавшись моего признания в любви. – Я сейчас же уезжаю к родителям. – Это мне нужно уходить, ты всегда любила нашу квартиру. – Но она твоя. Поэтому не имею права отбирать дом, данный тебе по долгу службы. Повисло молчание. Квартиру мы получили только потому, что жена просила похлопотать Вуда. Она думала, что я об этом не догадывался. Продолжать убеждать Герду оставить дом себе было глупо. Малодушно, конечно, но жить действительно больше негде. Также стало отчётливо ясно: ей больше всего на свете хотелось моего раскаяния и просьб остаться. Но мне это было не нужно. Несмотря на тяжесть ситуации, с плеч словно свалился один из множества грузов. А вместе с тем… Я снова стал чувствовать вину. Трус. Должен был уйти раньше и не позволять пережить Герде боль. Так удобно прикрываться карьерой и повышением, а на самом деле просто страшиться перемен. – Прости меня, если сможешь, – тихо сказал я. – Мне никогда не загладить вины. Я всегда думал о работе больше, чем о твоих чувствах. Был эгоистом, не заслуживающим любви. Герда грустно усмехнулась. – Это уж точно. Она поднялась и, поставив чашку, направилась в коридор. – Можешь говорить отцу всё что угодно обо мне. Я решил уволиться, – зачем-то вырвалось у меня. В голове возник образ Юноны. Скажи мне кто ещё неделю назад, что я соберусь сломать себе жизнь из-за преступницы, не поверил бы. – Правда? – без удивления спросила Герда. – Желаю тебе удачи, чем бы ни решил заниматься. Я поднялся, снял с вешалки куртку жены и помог одеться. – Спасибо, – пробормотала она, несколько секунд мешкала, поцеловала в щёку и стремительно вышла вон. В последнюю секунду перед тем, как закрылась дверь, я увидел, что красивое лицо Герды скривилось от рыданий. Дом резко опустел. Из груди вырвался вздох облегчения, но на душе всё равно скребли кошки. И я решил, что пора сжечь ещё один мост. Быстро достал телефон и набрал сообщение: «Забудь мой номер. Больше у нас ничего не будет». И заблокировал Чилитту. От выпитого алкоголя стала болеть голова и с пущей силой разгорелось чувство тревоги. Часы показывали два часа ночи. Чтобы идти к Темзе, нужно было дождаться утра. А спать не хотелось вообще. Чтобы как-то прийти в себя, я решил принять душ. Струи прохладной воды обожгли кожу, я охнул и стал хватать губами воздух. Дыхание перехватило, но я только усилил напор. Мне нужна была свежая голова. Хотя, сколько бы я ни стоял под душем, ощущение, что меня изваляли в грязи, никуда не девалось. Вода не спасала. Мысль, что с каждой минутой шансы на выживание Юноны таяли, словно молоточек била по мозгам. – Который час? – Два часа тридцать две минуты, – ответили умные часы. И, не в силах ждать утра, я пулей вылетел из ванной, даже не воспользовавшись полотенцем. Надел первое, что попалось под руку, вышел из квартиры и отправился на второй этаж. От нетерпения сердце выскакивало из груди. Темза вполне могла бы отказаться от моей просьбы. Более того, скорее всего первое, что она сделает, – раструбит всему Джаро. Но всё же внутри теплилась слепая вера в помощь журналистки. Я быстро побежал по ступенькам, игнорируя лифт, чтобы хоть как-то согнать адреналин. На втором этаже находились квартиры, куда скромнее моей, однако, всё ещё очень дорогие для среднестатистического жителя Джаро. Именно там и жила Темза Хорнкиван, надоедливая журналистка и сестра моей одноклассницы Аделаиды. Я громко постучал в дверь. Спустя несколько минут послышались шаги. Я хмыкнул: звукоизоляция никакая. Видимо, увидев в камере наблюдения меня, Темза замешкалась. Постучал ещё раз. Дверь немного приоткрылась, и из щёлочки показалось круглое лицо, обрамлённое не расчёсанными волосами. Темза прищурилась и недовольно сказала: – Детектив, меня не за что арестовывать. Ты видел время? – Впусти меня, пожалуйста, – попросил я, чувствуя, как по носу и волосам стекают капли воды. – Мне очень нужна твоя помощь. Она приоткрыла дверь чуть больше, облокотилась плечом о дверной косяк и сложила руки на груди. На ней была надета смешная махровая пижама красного цвета. – Чего-чего? Если ты хочешь опровержения об Эрике Трульсе, то и думать забудь. Твой напарник уже приходил просить об этом. Не дождётесь. Я сжал руки в кулаки. – К чёрту Эрика Трульса. Темза, это очень важно. Не только для меня. Впусти. Я собираюсь рассказать тебе кое-что, связанное с пропавшими детьми. От удивления брови журналистки поползли на лоб. – Ты явно дал понять, что мне не светят твои комментарии. Что изменилось? – Боюсь, изменилось всё. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Привычный хитрый прищур маленьких глаз сменился серьёзным взглядом и попытками разглядеть на моём лице подвох. Но, видимо, я был убедителен. – Ладно, проходи. Чай будешь? Я улыбнулся и из вежливости согласился: – Покрепче, если можно. Квартира Темзы оказалась еще более миниатюрной, чем я представлял, а по планировке являлась студией. Единственное окно располагалось на небольшой кухне, со стенами, выкрашенными в чёрный цвет. Спальная зона была нежно-персиковой. Спала Темза на маленьком диване, а рядом с ним стоял журнальный столик. На нём располагалась, судя по всему, самая дорогая вещь этого дома: новенький планшет, складывающийся трубочкой, словно бумажный лист. Видимо, именно здесь и писались статьи, портящие людям жизнь. Я без приглашения сел на стул у кухонного столика. Журналистка поставила чайник, взяла планшет, ловко тряхнула его, отчего тот развернулся и включился. А затем села напротив. – Рассказывай, – серьёзно сказала она, приготовившись записывать. Я тяжело выдохнул и пересказал ей всё, что знал, включая события в лесу, маячок и координаты обездвиженного тела Юноны. Темза то округляла глаза, то хваталась за голову. Наконец, она спросила: – То есть ты оставил её одну в ужасном состоянии, не довезя до Тиви? Я виновато опустил взгляд: – И не горжусь этим. Мне нельзя ехать за ней. Через пару часов меня спросят, как всё прошло. И я должен буду искусно врать. – Но чем ты занимался всю ночь? Почему не позвонил раньше? – начала злиться Темза, а затем спохватилась и добавила. – Я сейчас же звоню Феликсу и выезжаю. – Кто такой Феликс? Ему можно доверять? – Мой напарник, работает со мной уже давно. Не светится на людях, на всякий случай. Конечно же, ему можно доверять. Она поднялась и быстрым шагом направилась в спальню к небольшому белому комоду, где хранились одежда. – Ещё кое-что… Пожалуйста. Не пиши об этом, пока мы всё не разузнаем. – Мы? – журналистка обернулась, отчего её длинные каштановые волосы смешно подпрыгнули. Я кивнул: – Да, мы. Из меня, вообще-то, вышел неплохой детектив. Пора направить этот навык в правильное русло. – Издание «Свет в тоннеле» оппозиционное и не работает с полицейскими, даже теми, у кого добрые намерения. Я благодарю тебя за информацию, но на этом наше сотрудничество прекращается. Мне не нужны неприятности, – отрезала Темза. – А кто сказал, что я всё ещё работаю в полиции? Она пронзительно смотрела мне в глаза. – Ты собрался уволиться? Я грустно хохотнул: – Даже если бы и хотел остаться, думаешь, мне позволили бы после такого проступка? Журналистка несколько секунд думала, а затем тяжело вздохнула и сказала: