– Слишком поздно, – буркнула Натали, глядя, как бабушка бежит через двор в развевающихся цыганских юбках. – А вот и моя путешественница! – Она крепко обняла Симону. – Посмотри на себя, какая ты загорелая и подтянутая. Можно позавидовать! А наша малышка завела жениха. Красавчика! – Сиси притянула к себе Натали и звонко расхохоталась, сжав их обеих в объятиях. – Давайте выпьем чертову тонну шампанского! – Мама. – Ой. – Хихикая, Сиси отстранилась. – Посмотри, кто здесь, Тюлип. – Вижу. Симона. – Тюлип, ослепительная в шелковом платье цвета лепестков розы, поцеловала дочь в щеку. – Мы не знали, что ты вернулась. – Я вернулась только что. – Тогда понятно. – С безупречной улыбкой Тюлип обратилась к Натали: – Милая, отведи сестру наверх. Надеюсь, у тебя найдется платье, которое ты можешь ей одолжить. – Не будь такой занудой, Тюлип. Тюлип обратила сверкающие глаза на мать: – Это день Натали. Я не допущу, чтобы он был испорчен. – Я не испорчу. Я уеду. – Симона отдала Натали свой фужер. – Скажи Гарри, что я плохо себя чувствую. – Я пойду с тобой… – начала было Сиси. – Нет. Сегодня день Натали, и ты должна быть здесь. Увидимся позже. Симона разыскала парковщика, который ставил ее машину, и попросила принести ключи. Пока она ждала, из дома вышел отец и быстро зашагал к ней. «Ну ладно, – подумала она, – стерпим и еще один удар под дых». Однако он тепло обнял ее и притянул к себе. – Добро пожаловать домой. Колючий прием матери и сестры не наполнил ее глаза слезами, но его жест это сделал. – Спасибо. – Я только что узнал, что ты вернулась и сразу ушла. Пойдем обратно, дорогая. Ради Натали, у нее большой день. – Я потому и ухожу. Она не хочет, чтобы я осталась. – Чепуха! – Она ясно дала мне это понять. Мое неожиданное появление в неподходящей для случая одежде привело твою жену и дочь в замешательство. – Приехала бы домой пораньше, надела подходящую… – Я бы так и сделала, если бы знала. – Натали звонила тебе две недели назад… – начал отец и осекся, увидев ее лицо. Вздохнул. – Ясно. Мне жаль. Извини, она сказала, что звонила, иначе я сам бы тебе позвонил. Пойдем со мной обратно. Я с ней поговорю. – Нет, не надо, пожалуйста. Я не хочу быть здесь против ее воли. – Мне больно это слышать, – печально произнес Уорд. – Извини. Я решила заехать, увидеть тебя и маму, попытаться… что-то изменить. У меня было хорошее лето. Продуктивное, интересное, познавательное. Я хотела вам об этом рассказать. Может, вы поняли бы, что я поступила правильно – для себя правильно. – Я понял, – тихо сказал он. – Я понял, что допустил ошибку. Я цеплялся за свое желание быть правым и потерял тебя. И легче было обвинить в этом тебя, чем себя. Мне стыдно, но лучше смотреть правде в глаза. Надеюсь, ты меня простишь. – Папа… – Она обняла его, едва не плача. – Я тоже виновата. Мне было легче уйти, держаться вдалеке. – Давай договоримся: я признаю, что не всегда бываю прав, а ты от меня не отдаляешься. Она кивнула, прижалась щекой к его груди. – Все-таки я рада, что приехала. – Вернись на вечеринку. Я тебя приглашаю. – Не могу. Честно говоря, Нат до чертиков меня достает, но я не хочу портить ей праздник. Может, ты как-нибудь приедешь на остров, и я расскажу о поездке и покажу тебе, над чем я работаю. – Отлично. – Отец поцеловал ее в лоб. – Я рад, что ты вернулась. – Я тоже. Она радовалась своему возвращению, особенно когда стояла у борта парома и смотрела, как приближается остров. Глава 10 Из окон дома Сиси открывался вид на океан, потрепанный волнами берег острова Спокойствия и скалистый выступ, на котором стоял маяк. Когда Сиси впервые поселилась на острове, маяк был скучного белого цвета. Она это исправила. Уговорила сначала местное сообщество художников, а затем – совет острова и владельцев окрестных домов и магазинов добавить ярких красок. Конечно, были и противники идеи допустить к маяку толпу художников с лестницами и помостами и позволить им разукрасить высокое, узкое сооружение морскими звездами, ракушками, русалками и кораллами. После завершения работы – и даже еще во время – туристы приезжали фотографировать, а художники изображали уникальный маяк на своих морских пейзажах. Редкий гость покидал остров без сувениров с «Маяком Спокойствия», продававшихся теперь в огромном количестве в деревенских и прибрежных магазинах. Каждые пару лет художники обновляли краску и часто добавляли еще один-два штриха. Дом Сиси стоял к западу от маяка, на холме перед еще одним выступом неровного берега. Большие окна и каменные террасы украшали оба его этажа – плюс мансарда с крохотным балконом, составлявшая третий этаж. К океану выходило просторное патио, где летом она выставляла огромные горшки с цветами и травами, ставила кресла с яркими подушками и расписные столики. Еще больше цветов и уютных кресел стояло вдоль широкой террасы на втором этаже, где она часто нежилась в гидромассажной ванне – нагишом, с бокалом вина, наблюдая за плывущими мимо кораблями. Из главной гостиной или из патио Сиси могла войти в студию с обращенной к заливу стеклянной стеной, спроектированной и построенной уже после покупки дома. Она любила там рисовать, когда вода переливалась всеми оттенками синего, будто драгоценный камень, или холодно-серой массой билась в тисках зимнего шторма. Чердак она перестроила – точнее, перестроил ее любовник Джаспер Минк со своей командой, – когда Симона уехала в Италию. Теперь это была очаровательная мансарда с прекрасным светом, просторной комнатой и с маленькой симпатичной ванной. Как любила говорить Сиси, она была немножко ясновидящей. И представляла, как Симона будет работать здесь, пока не найдет свое место. Сиси, немножко ясновидящая, не сомневалась, что знает, где находится это место, однако девочка должна найти его сама. А пока, всякий раз, когда Симона возвращалась в Мэн, она жила у Сиси. Несмотря на артистические темпераменты, они легко уживались. У каждой была своя работа и свои привычки, и порой они целыми днями могли не видеть друг друга. Или часами болтали в патио, катались на велосипедах по деревне, гуляли по узкой песчаной полосе у воды, просто сидели на прибрежной скале в уютном молчании. После возвращения Симоны они часами просматривали ее фотографии и зарисовки. Сиси позаимствовала пару фотографий – уличную ярмарку в Санта-Фе, снимок холмов в Каньон-де-Шелли, чтобы использовать в работе. Когда приезжал в гости Уорд, Сиси уходила к себе, чтобы зажечь свечи, благовония и медитировать, довольная, что отец и дочь пытаются помириться. В течение десяти дней, пока летние толпы бродили по острову, они жили счастливо в своем мирке, со своим искусством, океаном и коктейлями на закате. Затем пришла буря. Натали влетела в дом, как фурия. Сиси, которая пила первую за день чашку кофе (она все еще предпочитала видеть восход солнца перед сном, а не после пробуждения), растерянно поморгала. – Привет, детка. Тебя ужалили? – Где она? – Я бы предложила тебе кофе, но ты, кажется, и без него слишком возбуждена. Почему бы не сесть и не отдышаться, моя милая? – Я не хочу садиться. Симона! Черт побери! – закричала в ярости Натали, взвихрив вокруг себя негативную энергию, которую Сиси придется потом изгонять белым шалфеем. – Она наверху? – Понятия не имею, – спокойно ответила Сиси. – Я только что проснулась. И хотя я за свободу самовыражения, я бы попросила тебя говорить со мной другим тоном. – Меня это достало, достало! Она может делать, что захочет и когда захочет, и ты все одобряешь. Я работаю не покладая рук, я заканчиваю колледж в пяти процентах лучших студентов – пять процентов лучших! – а вы двое даже не появляетесь! Изумленная, Сиси опустила чашку с кофе. – Ты сбрендила? Мы обе были там при полном параде, юная леди. И поверить не могу, что ты разозлила меня настолько, что я сказала «юная леди». Как моя мать! Симона неделями работала над подарком для тебя, и… – Симона, Симона, вечно Симона!.. – Возьми себя в руки, Натали.