— Полковник уже идет, — девушка кивнула на окно. — Замечательно! Вы оба, — гость качнул стволом пистолета. — Садитесь за стол, и только попробуйте пикнуть! Собственные мозги на стене… — Да-да, это очень неприятное зрелище, — закончил за него я. — Не люблю умников, — отрезал посетитель. Мы сели за стол, а друг Полковника встал за дверью. Только теперь я заметил, что его колотит не по-детски! Я был испуган, а наш новый знакомый трусил еще больше! Военный, не глядя по сторонам, вошел в ресторан, и успел сделать несколько шагов, прежде чем увидел нас с Леночкой, сидящих за его столом, перепуганных до полусмерти. Только теперь он заподозрил неладное, и начал медленно разворачиваться, нащупывая штык-нож на поясе. — Здоровеньк╕ були, Сан Саныч, — поприветствовал его незнакомец, стараясь придать своему дрожащему голосу твердость и смелость. — Дядя Степа! — выдохнул полковник. Он резко побледнел. А шрам, бывший, наоборот, обычно более светлым, стал пунцово-красным. У военного был вид человека, встретившегося с приведением. Или с самим дьяволом. И в этот момент он как-то… не знаю — постарел, что ли? От того грубого, надменного, уверенного в себе человека не осталось и следа. Теперь в ресторане "Адмирала Казакевича" стоял простой старик. Дряблый, испуганный старик. — Можешь сесть за стол, Сан Саныч, — разрешил гость. — Я и сам, пожалуй, перекушу… а вы, оба, брысь отсюда. Дядя Степа подождал, пока Полковник сядет за стол, а затем, не сводя с него ствола пистолета, сел и сам. — Ты нашел меня, старлей, с чем тебя и поздравляю, — произнес наш постоялец. — Вот он я. Они-то тебе зачем? Отпусти! — Нужны они мне, — усмехнулся гость. — Пусть валят. Хотя нет… девчонка пусть сперва принесет пива. И учтите! У меня здесь, — незнакомец покачал петардой. — Двадцать патронов. А это значит, что я успею положить двадцать человек в случае чего… а собственные мозги… — Да помню я, — прервал я. Всей шкурой чувствуя направленный на свою спину пистолет, не оборачиваясь, я вышел из ресторана. И только здесь смог вздохнуть. Леночка звенела посудой, а эти двое пока молчали. Переведя дух, я на цыпочках, замирая каждый раз, когда под ногой скрипела половица, прокрался в кладовку, где из кучи всякого барахла достал обрез Арисаки и горсть патронов. Плохой аргумент против Стечкина, но за неимением лучшего… в былые времена, когда боезапас был поболее, я навострился даже без мушки попадать по бутылке с двадцати шагов. Чем, собственно, и сократил количество боеприпасов раз в пятьдесят. Зарядив обрез, я прокрался обратно, где за стеной у двери уже спряталась Леночка, прислушиваясь. Но разговаривали они слишком тихо, чтобы я хоть что-то мог разобрать. Однако голоса становились все громче, и мне удалось уловить несколько слов, главным образом ругань, и в большинстве — от Сан Саныча. — Хрен тебе! — закричал Полковник. И потом опять: — Скорее я сдохну, чем отдам тебе ее! Посмотрим, чья клюква краснее? Последовал взрыв ругани, звон посуды и грохот мебели. Затем громыхнул выстрел и кто-то дико завопил. Выставив вперед обрез, я шагнул в дверной проем, как раз вовремя, чтобы увидеть спину Дяди Степы, выбегающего на улицы. За ним тянулся кровавый след. Полковник вскинул руку и метнул штык-нож, и, вероятнее всего, пригвоздил бы своего приятеля, если бы в последний момент не поскользнулся на лужи крови, и нож с глухим ударом вошел в притолоку. В этом месте до сих пор можно увидеть выщерблину. Но на этом битва не закончилась. Военный схватил оброненный Стечкин, и выскочил вслед за дядей Степой. То удирал по дороге с необычайным проворством. Перехватив пистолет обеими руками, Сан Саныч дал несколько очередей, но все мимо. Наконец, рука с разряженным оружием повисла, и только теперь я заметил, что с рукава полковника тоже капает кровь. — Водки! — потребовал он. Швырнув петарду в пыль, слегка пошатываясь, военный вернулся в ресторан. — Ты ранен! — воскликнула Леночка. — К черту все! Водки! — повторил он. — Нужно рвать когти. Водки, я сказал! Девушка убежала выполнять приказание, а я пошел было за аптечкой, как вдруг что-то грузно грохнулось на пол. Я обернулся и увидел полковника, растянувшегося во весь свой немалый рост. Вернувшаяся Леночка выронила бутылку и истошно завопила: — Убили! — Кого убили? — раздался знакомый голос. На пороге стоял доктор Листьев. Что же… он обещал заходить почаще! — Спасите его, Олег Палыч! — закричала девушка. — Он ранен! — Ранен? Какая глупость! — ответил военврач, осмотрев руку. — Это просто царапина! Леночка, вскипяти чайник, а мы с Димычем поднимем эту тушу в его комнату. Мы с доктором уложили Сан Саныча в его кровать. Я поздно сообразил, что теперь белье будет в крови, которая весьма хреново отстирывается, но теперь было поздно. Листьев достал из своего портфеля хирургические ножницы, и разрезал рукав до самого плеча. Пуля, в самом деле, лишь чиркнула полковника, оставив небольшую царапину. Кроме нее обнаружилось еще несколько старых шрамов, и пара татуировок — летучая мышь с распростертыми крыльями, заслонившая собой мишень, и череп, оскал которого был стилизован под римскую IV. К этому времени подоспела девушка с чайником. Доктор промыл рану, продезинфицировал ее и мастерски наложил повязку — сказывалось военное прошлое. После чего извлек какую-то ампулу, набрал ее содержимое в шприц и брызнул им, выпуская воздух. Я при этом побледнел больше самого больного — уколов боюсь панически. Прошло еще несколько минут, прежде чем полковник открыл глаза. — Где этот гандон? — произнес он. — Здесь нет никаких гандонов, кроме вас, Григорьев, — заметил Олег Павлович. — Я не Григорьев, — поспешно ответил раненный. — Не важно, — отмахнулся хирург. — Слышал я про одного Григорьева, когда служил в Анголе… может, это и не вы. А теперь слушайте меня внимательно. Вы слишком много пьете. Вас хватил удар. Фактически — я вытащил вас с того света. Стаканчик пива или рюмочка водочки вас, конечно, не убьет, но если не бросите пить — то очень скоро будут пить за вас. Не чокаясь. Запомните — слово "бухло" и слово "смерть" для вас одно и то же. Завяжете с бухлом — и будет вам счастье. — Доктор, я видел счастливых людей, и трезвых среди них не было… — ответил постоялец. Но Листьев был неумолим. Оставив полковника на попечение Леночки, мы спустились вниз. Попросив меня сварить кофе, доктор вышел на улицу, и вернулся с брошенным военным Стечкиным. — Стрелять умеешь? — осведомился он у меня. — По бутылкам, — признался я. — Я оставлю тебе коробку патронов. Но лучше, в случае чего, хватай девочек, прыгай в свой Паджерик, и вали в деревню. А еще лучше — в Аякс. Найдешь там Торопова… ну бывшего помощника мэра Владика. И ждите меня у него. А я сгоняю во Владик, наведу справки. Если все будет хорошо… вернее, если все будет плохо — вернусь завтра к вечеру. — А если… — А если не вернусь завтра к вечеру — значит вернуть позже. А ты можешь спокойно жить и радоваться. На том и порешили. 3. Черная детка Остаток дня я был сам не свой. Хотя алкоголь я не очень люблю, но пару раз приложился к бутылке. И достаточно крепко. Не способствовал успокоению нервов даже пистолет. За поясом сзади он сильно мешал ходить, за поясом спереди — сидеть. К тому же, когда Стечкин торчал спереди — я сильно боялся, что он выстрелит, и жизнь утратит свой смысл. Наконец, я убрал его в барную стойку, и на том и успокоился. К вечеру Леночка спустилась от полковника, и сказала, что он зовет меня. Хочет переговорить. Во мне же алкоголя было уже столько, что я сам был не против поговорить, главным образом — об уважении, причем все равно, с кем. — Димон, дружище, — обрадовался больной, увидев меня. — Я видел людей, в которых почти не было людей. Но в тебе человека больше, чем в любом из человеков! И я знаю, ты не останешься глухим к страданиям старого, больного человека, и скажешь этой ведьме, чтобы принесла мне бутылочку водочки? — Доктор сказал… — К черту этого доктора! — зашипел Сан Саныч. — Я бывал в таких местах, где мясо можно на камнях жарить! Бывал и там, где плевок замерзает, не долетая до земли! И знаешь, что меня всегда спасало? Спирт! Чистый медицинский спирт! А тут — какая-то водка! Спирт был для меня всем — хлебом, мясом, водой и даже женщиной! Доктор сам сказал, что я не помру от рюмочки водочки. А без нее — наоборот, помру. И моя смерть будет на твоей совести! — Удачи, — помахал я рукой и повернулся к выходу. — Дима, подожди! — продолжал полковник жалобным голосом. — Ну посмотри на меня. Посмотри, как дрожат мои руки. И я не могу их остановить! Дима, я многое в жизни повидал… я видел, как черномазые едят людей… да, чего греха таить? Я и сам пробовал человечинку… а уж скольких я отправил на тот свет — не пересчитать! И когда я трезв — они приходят ко мне. Нехристи… все эти ужасы… я и сейчас вижу старого Али — вон там, в углу, у тебя за спиной, Дима. Ну ма-а-аленькую рюмочку. Совсем маленькую! Я заплачу тебе штуку баксов! — Хрен с тобой, — сдался я. — Только деньги… оставь — тебе на похороны пригодятся. Я принес бутылку водки, которую больной ополовинил прямо из горла. Теперь полковник заметно порозовел, глаза заблестели, а дыхание успокоилось. Нащупав пачку сигарет и зажигалку, он задымил. Некоторое время военный молча курил, а я боялся уйти — как бы он не заснул с сигаретой, и не спалил всего "Адмирала Казакевича". — Ты видел сегодня этого человека? — спросил, наконец, Сан Саныч. — Дядю Степу? — Да, его! Это редкостная гнида. Но, те, кто послали его — еще хуже. Это бездельники, которые промотали все, что у них было, и теперь зарятся на мое. Вот я — человек бережливый, я не спускал бабки на силиконовых дур, не просаживал их в казино, и не кололся всяким дерьмом. Но ничего, я опять их надую. Я немного полежу, очухаюсь, и снова свалю… Полковник снова замолчал. При этом он бледнел прямо на глазах, а на лбу выступила испарина. — Чертов доктор доконал меня… — произнес постоялец. — В голове шумит. Слушай меня, Димон. Если у меня не получится свалить раньше, чем появится кто-то из них — знай — они охотятся за пакетом. Там, в бауле… тогда хватай ноги в руки и дуй к этому проклятому докторишке. К участковому не ходи — он жидковат. Но у этого доктора есть яйца. Пусть он тогда собирает всех, всех, кого найдет, всех, кого сможет собрать — и дует сюда. И накроет всю шайку. Димыч, я богат! Я так богат, что ты и не можешь себе представить! Эти ваши Абрамович с Березовским передо мной никто! Я один знаю, где Колян все спрятал. Он умер на моих руках там, в этой проклятой пустыне… точно так, как сейчас умираю я. И он завещал все мне. Только мне! До последней копейки! И я все разделю с тобой, по-братски. Слово офицера! Голос его слабел. Полковник начал заговариваться, повторяя одно и то же. Вскоре он отключился. Я уж забеспокоился, как бы наш гость не склеил ласты, но нет — его грудь вздымалась и отпускалась. Я оправился спать. Это была самая беспокойная ночь в моей жизни. Я ворочался и постоянно просыпался. Чудился то скрип половиц, то чьи-то голоса. Посередь ночи я сообразил, что забыл пистолет за барной стойкой, и спустился за ним. Ночь была безоблачная и необычайно лунная. Мне даже не потребовалось включать свет, чтобы дойти до стойки и найти Стечкина. Голова трещала от выпитого, и я решил сделать пару глотков холодной минералки. Стоя у холодильника, жадно глотая леденящую влагу, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся достаточно быстро, чтобы увидеть тень, мелькнувшую в окне. От неожиданности я даже выронил бутылку. Или показалось? Тяжесть пистолета в руке нифига не успокаивала. Некоторое время я стоял, размышляя, стоит ли сходить и проверить — есть там кто, или почудилось. Но сообразил, что во всех ужастиках героя съедают именно тогда, когда он идет и проверяет — есть ли там кто, или нет. Как правило, оказывается — есть. Внутри "Адмирала Казакевича" все же спокойнее. А если кто-то вздумает ломиться — я успею десять раз услышать. И я отправился к себе. Сон не шел до самого утра, но на рассвете меня срубило, и я продрых до самого обеда. А когда я спустился вниз — Полковник, как ни в чем ни бывало, уже сидел за столом и обедал. Правда, без пива. Впрочем, сегодня он поприветствовал меня, подняв вилку и слегка кивнув, что уже было далеко не обычным делом. Размышляя о том, что вчера мне почудилось, а что нет, и сколько правды, а сколько бреда было в словах больного вчера, я сварил себе кофе, и вышел на крыльцо. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как из причалившего к пристани катера сходит человек. Вернее — не человек, а женщина. Я так и застыл с кружкой в руке. И было, от чего! Женщина с совершенно потрясающей, подтянутой фигурой, но вместе с тем — с хорошими, широкими бедрами и грудью размера больше среднего. С длинными черными волосами и в круглых темных очках. Но было в ее внешности еще одна примечательная особенность — она была черной! Да-да, самая настоящая негритянка! Ну, может и мулатка…