, утаив, разве что, его точное географическое положение. Может, я и идиот, но не конченный — ведь на острове осталась целая гора оружия, и некоторая часть самих сокровищ, которые мы так и не вывезли, и указывать их точное месторасположение было бы, как минимум — глупо. И, вот, в нынешнем 2015 году, я, фигурально выражаясь, берусь за перо, и мысленно возвращаюсь в то золотое время, когда небо было голубее, трава — синее, девушки — моложе, а у меня была небольшая гостиница "Адмирал Казакевич" на острове Русский. Кто не знает — это в заливе Петра Великого, в Японском море, неподалеку от Владивостока. И вот в этой гостинице и поселился отставной военный… Его доставили рыбаки — в те времена Русского моста еще не было. Не было даже его проекта, насколько я знаю. Пыхтя дизелем, катер пристал к причалу у гостиницы, и высадил высокого, широкого мужика с военной выправкой и шрамом от пули на левой щеке. Хрустнув шеей, он осмотрел бухту и прибрежные скалы, и, опираясь на трость, заковылял к гостинице, напевая "Мы не мыши, мы не птахи, мы ночные ахи-страхи…". Проигнорировав звонок, и меня самого, мирно попивающего свой утренний кофе на крыльце, он нетерпеливо забарабанил кулаком по двери. Открыла ему Леночка… Черт, а наверно я потому и женился так поздно! Из-за этой чертовой гостиницы! Едва ли не единственный мужик на пару километров вокруг, и несколько молодых, красивых девушек персонала. И поесть приготовят, и постирают, да и вообще… с работой в наших краях туго, уехать во Владик не у каждой хватало силы характера, так что я мог позволить себе попривередничать, подбирая персонал, и отбирая лучших из лучших. Итак, открыла ему Леночка… — Пить, — потребовал посетитель. — Сок? Вода? С газом, без газа? — Совсем дура? — скривился военный. — Пива! — Уважаемый! — привстал я, оценивая шансы. И они, эти самые шансы, были не в мою пользу. Чтобы справиться с таким шкафом, таких как я нужно было человек пять. Ну, в крайнем случае — три с половиной. — Сожалею, и прошу прощения, — произнес гость. Причем было понятно, что он ни о чем не сожалеет, и просит прощения… ну, примерно, как крокодил у антилопы. Извините, я откусил вашу превкуснейшую ножку. Ой, извините, еще одну. — Эта дорога совсем измотала меня. А так — неплохое местечко. Народу много? — Никого, — развел я руками. — Не сезон… — Это хорошо, — кивнул путешественник. — Не люблю я этих… людей… Эй, ты, там, — неожиданно гаркнул он рыбакам. — Тащите вещи. К этому времени подоспело пиво, заняв внимание военного. В несколько больших, но неторопливых глотков, он осушил запотевшую полулитровую кружку, и потребовал повторить. Рыбак, нагруженный тяжестью огромного армейского баула, поднялся на крыльцо, и остановился, вопросительно глядя на меня. Я посмотрел на гостя. — А-а-а, — протянул он. — Ну да. Военный достал из внутреннего кармана бархатный мешочек, а из него — перстень с самым большим бриллиантом, что я видел. До определенного времени. Раньше я как-то не интересовался ни камнями, ни золотом, так что для меня это была обычная побрякушка. О том, что он просто гигантский, я узнал через пару дней, сгоняв во Владик, от Марка Абрамовича — хозяина ломбарда. За те деньги, что старый еврей предложил за кольцо, постоялец мог прожить в "Адмирале Казакевиче" год, ни в чем не нуждаясь. А за те деньги, что я продал перстень, отказавшись сначала, но будучи остановлен Абрамовичем в дверях — все полтора. — Думаю, на первое время этого хватит. А как закончиатся — свистни. — А документы? — спросил я. — Покажите какой-нибудь документ, чтобы все поверили, что вы существуете… — Усы, лапы и хвост — вот мои документы! — ответил путешественник, вновь запуская руку в карман. — Честного, благородного слова бельгийских ювелиров будет достаточно, чтобы убедиться в моем существовании? Он положил мне на ладонь еще один перстень, с камнем поскромнее. — Годится, — кивнул я. — А если… — Порешаем, — посетитель многозначительно покачал портмоне. — Леночка, проводи гостя в двести четвертый, — улыбнулся я. — Кстати, а как вас… — Можете звать меня Полковником, — ответил военный, заходя в помещение. И в самом деле, армейское прошлое безошибочно читалось в осанке, жестах и даже походке посетителя. Но он не был похож на простого солдата или сержанта — тяжелый взгляд, командирский голос — все говорило, что новый знакомый — офицер. Рыбак на обратном пути рассказал, что Полковник несколько дней ошивался в порту Владика, расспрашивал об окрестностях, гостиницах, где мало кто бывает, и, услышав, что "Адмирал Казакевич" стоит на отшибе, практически у черта на куличках, несказанно обрадовался. Вот, собственно, и все, что удалось узнать о новом постояльце… Человеком он был молчаливым. Все чаще бродил по берегу, реже — взбирался на сопки с морским 50-кратным биноклем, и часами всматривался в горизонт. По вечерам он сидел в ресторане, всегда выбирая одно и то же место — в дальнем углу, у окна, лицом к двери. Он пил ледяное пиво, умудряясь высосать до трех литров за вечер, и ел жареную свинину, доведенную практически до состояния угля, но всегда с большим количеством лука, и, обязательно — гренки из черного хлеба с чесноком. Стоило кому-то занять его место — Полковник молча поднимал наглеца за шиворот, и выдворял из-за стола. Как-то раз любимый угол военного заняла компания прилично выпивших ребят в полдесятка человек, которые никак не хотели решить дело миром… дело кончилось телесными повреждениями различной степени тяжести, несколькими выбитыми зубами, сломанной рукой и целой лужей крови. Причем, все это — не у нашего постояльца. Тогда-то он и познакомился с участковым. Разговор происходил в комнате гостя, и занял не более двух минут. После чего милиционер, мечтательно улыбаясь, вышел из гостиницы, произнеся на прощанье: — Очень хороший, понимающий человек! Водилось за Полковником еще несколько странностей. Во-первых, он не получал никакой корреспонденции, и сам никому ничего не писал, и даже не звонил. Никаких новомодных гаджетов, типа сотовых телефонов, в последнее время появившихся почти у каждого, тоже никто не видел. Но они были и бесполезны у нас — граница рядом, военные глушили все частоты. А, во-вторых, он сторонился других военных. Стоило в "Адмирале Казакевиче" появиться человеку, в котором угадывалось армейское прошлое, путешественник сперва отправлял на разведку Леночку, потом — сам наблюдал за ним поодаль, и лишь после этого спускался в ресторан. И в присутствии таких людей сидел тихо, как мышь, навострив уши и ограничиваясь одной кружкой пива. Но — это относилось лишь тем, чей возраст был от сорока и выше. К холуаевцам, бывшим частыми гостями в "Адмирале Казакевиче", отправившись в увольнение или самоволку, он оставался совершенно равнодушным. Вопреки остальным странностям, объяснение этой не дал даже разговор с Леночкой. Скорее — наоборот, породил новые вопросы, рисковавшие остаться без ответа. Девушка призналась, что Полковник пообещал платить ей дарить по хорошей цацке каждый месяц, если она будет держать ухо востро, и предупредит постояльца, если в гостинице появится одноногий человек. По ее словам — этого одноногого военный боялся ни на шутку. Мне стало до жути интересно взглянуть на этого жуткого одноногого, способного нагнать жути на Полковника, нагонявшего жуть на большую часть завсегдатаев. Он представлялся мне этаким Рэмбо, в тельнике, с двумя патронташами крест-накрест, Маузером в одной руке, и старой гранатой, напоминающей по форме бутылку, в другой. Но не только я гадал на счет одноногого… после того, как информация протекла, девочки шушукались то здесь, то там. Версии были самые разнообразные — от прозаических, что наш постоялец отгрыз и съел ту самую ногу, когда Полковник, и одноногий, бывший еще двуногим, попали в авиакатастрофу в тайге; до вовсе фантастических, что одноногий — это киборг-убийца, построенный японцами, ногу которого выкрал наш гость, работая шпионом. Поскольку проверить правдивость той или иной догадки не представлялось возможным, каждая из них имела право на существование, и вероятность ровно в пятьдесят процентов — или правда, или нет, но, забегая вперед, скажу, что первая была ближе к истине. Дни сменялись днями, недели — неделями. Постоялец закладывал за воротник все больше и больше, оставаясь трезвым все реже и реже, иногда приглашая всех к своему столу, требуя кружки. В эти моменты он рассказывал, все больше, про Африку, пресекая любые попытки перебить себя ударом пудового кулака по столу. По мнению Полковника это означало лишь то, что слушали его недостаточно внимательно, что, в свою очередь, свидетельствовало о недостаточном к нему уважении. И не терпел, если кто-то отказывался пить, или пытался уйти из-за стола раньше времени. Улизнуть от военного можно было только тогда, когда он сам, нализавшись в стельку, засыпал прямо на стуле. Но деньги, вырученные с перстня грели мой карман… Молодежь и вовсе восхищалась рассказами гостя про пустыни и джунгли, бушменов и львов. Казалось, Полковник всю жизнь прожил в Африке, и знал про нее больше, чем кто бы то ни было, причем не только сегодняшнюю, но и вчерашнюю и позавчерашнюю. Он излагал такие факты, каких нет ни в одном учебнике истории, и в таких подробностях, словно сам при этом присутствовал. Правда, порой, его рассказы были и вовсе жуткими — про болезни, червей и жуков, залезающих в мозг через нос и уши, и откладывающих там личинки, после чего люди сами пыряли себя ножом в ухо, чтобы избавиться от боли. Или про кошмарные пытки и казни — как людей живьем варили в котлах с нечистотами, или, накормив слабительным, привязывали в джунглях, после чего жуки и прочие твари съедали беднягу заживо. Некоторые из девочек считали, что наш постоялец распугивает клиентов, и скоро и вовсе придется закрыться. Но бухгалтерия говорила об обратном. Полковника, в самом деле, побаивались, но через день посетителей снова тянуло к нему — послушать истории, какими бы ужасными они не были. Лишь один человек мог поставить военного на место — доктор Листьев, сам в прошлом военврач, а в настоящем — хирург в местной больнице. Заходил он к нам достаточно редко, в основном — днем, когда Полковник имел обыкновение прогуляться по побережью, а оттого и не пересекался с нашим замечательным гостем. До одного прекрасного вечера. Военный, по своему обыкновению, был пьян, и загорланил какую-то песню. Листьев же, попыхивая сигареткой, лишь сделал телевизор погромче. Полковник повысил голос, доктор в ответ еще увеличил громкость телевизора, доведя ее до максимума. Там шел выпуск биржевых новостей, и сильно сомневаюсь, чтобы Листьева в самом деле так интересовали все эти котировки, акции и облигации. Скорее, сказывалась его природная упертость. — Эй, очкарик! — гаркнул военный. — А ну выруби свой ящик! — Ты это мне? — спокойно поинтересовался Олег Павлович. — Тебе, кому еще? — А не пойти ли тебе… — Что? — взревел постоялец. Он схватил со стола бутылку, саданул ею о край, делая розочку, и резко вскочил на ноги, с грохотом опрокинув стул. Доктор тоже встал с места. Стремительно быстро, и совершено беззвучно. До сих пор помню этот контраст — здоровый, раскрасневшийся от ярости шифоньер, размером два на два, и весом килограммов в сто двадцать, со сверкающей в свете ламп разбитой бутылкой в руке. И Листьев. Ниже Полковника на две, а то и две с половиной головы, раза в два уже в плечах, с длинными, тонкими пальцами настоящего хирурга, и бликующих очках. — Сколько я зарезал, сколько перерезал, — как-то буднично пропел доктор. — Олег Палыч, вы же доктор! — напомнил кто-то из присутствующих. — Вот такой я хреновый доктор, — улыбнулся Листьев. И в этот момент наш постоялец кинулся на хирурга. Ринулся, как танк. Сопя при этом, как паровоз. Стулья разлетелись в стороны, прочие гости вжались в стены. Лишь военврач стоял, не шелохнувшись. И вообще выглядел он каким-то отрешенным. Я уж было подумал, что Олегу Павловичу самому в ближайшем будущем потребуется доктор, причем, вероятнее всего — тот, что на самом деле изучает внутренний мир человека — патологоанатом. Но нет! Листьев шагнул в сторону, провел финт рукой, и Полковник, словно потеряв вес, оторвался от пола, сделал головокружительный кульбит в воздухе, и рухнул спиной на стол, разнеся посуду на мелкие осколки. — Весело у вас тут, — покачал головой доктор. — Думаю, теперь я буду заходить чаще… И, оставив упаковку анальгина, хирург покинул ресторан. А наш постоялец, полежав еще пару минут, со стоном встал, и поднялся в свой номер, где безвылазно просидел несколько дней. А когда вышел — на его поясе висели рыжие ножны с штык-ножом, с которым он после никогда не расставался. 2. Дядя Степа Спустя неделю случилось первое из тех загадочных событий, благодаря которым мы избавились от Полковника. Но, как показало время, это лишь добавило головных болей… То было прохладное августовское утро. С моря дул необычайно сильный ветер, но это не помешало Полковнику пойти, по своему обыкновению, на прогулку. Пройдя мимо меня, тоже верного своей привычке, пьющего утренний кофе на крыльце гостиницы, и не удостоив даже малейшего взгляда, с неизменным биноклем и тростью, военный удалился к сопке. Через приоткрытую дверь доносился звон посуды — Леночка готовила завтрак для постояльца. Я уже допил кофе, и собирался, было, зайти внутрь, как на дороге, ведущей от деревни, появился человек, которого я ранее никогда не видел. На нем были армейские ботинки, джинсы и длинная куртка цвета хаки до середины бедра, которая, тем не менее, не скрывала кончик деревянной кобуры, висящей через плечо. На левой руке у него не хватало двух пальцев. В путнике без труда угадывался человек военный, хотя на военного он не особо и был-то похож. Но, проработав в гостинице столько лет, повидав столько людей, я научился сходу определять профессию посетителя. Сперва я напрягся, но, пересчитав ноги, убедился, что их две. А про пальцы Полковник ничего не говорил… — О, — щелкнул языком человек, поравнявшись со мной. — Сложно не зайти в заведение с таким названием! А можно ли у вас перекусить по-быстрому? Голос его был какой-то мягкий… даже слишком мягкий. Я бы сказал — вкрадчивый. — Конечно, — кивнул я, поднимаясь на ноги. — У нас отличная кухня. Мы прошли в помещение. Я хотел было предложить посетителю столик у камина, но он по-хозяйски уселся за сервированный для военного стол. — Извините пожалуйста, — улыбнулась Леночка. — Но это завтрак для нашего постояльца. — А вашего постояльца, случайно, зовут не Сан Саныч? — Не имею ни малейшего представления, как его зовут, — ответил я. — Он сам настаивает, чтобы его называли "Полковником". — Хорошо, что не генералом! — хохотнул гость. — Впрочем, Сан Саныч, не щелкни он ушами, сейчас вполне мог бы быть полковником. У него шрам на щеке и очень приятное обхождение, особенно когда напьется. Стоять, детка! Посетитель выдернул из кобуры Стечкина, и направил его на Леночку, бочком продвигавшуюся к выходу. — Вижу, что я не ошибся, — улыбнулся военный. — Давайте никто никуда не будет убегать, и тогда я ни в кого не буду стрелять. Поверьте мне — это очень неприятное зрелище — собственные мозги на стене.