— Друг, — возразил Натан с нескрываемым пренебрежением, — ты, вероятно, сам жалкий трус, если ищешь намеренно ссоры с человеком, о котором ты знаешь наверняка, что он не имеет права бороться с тобой. Уйди! Ты, наверное, хвастался бы меньше, если бы имел дело с подобным себе. Не обращая больше никакого внимания на Рыкающего Ральфа, он нагнулся и стал собирать разбросанные шкуры; но Стакполь помешал этому, схватив Натана за ворот и тряся его изо всех сил. Но и это не вывело кровавого Натана из себя. Лицо его омрачилось лишь тогда, когда Рыкающий Ральф с такой силой оттолкнул его маленькую собачку, которая стала лаять, защищая своего господина, что она с визгом отскочила футов на шесть. — Друг, — сказал Натан серьезно, — ты сам, должно быть, жестокая тварь, если можешь ударить бедное существо. Что тебе от меня надо? — Борьбы, борьбы, — зарычал Ральф. — Сколько раз еще надо тебе это повторять? — Ты знаешь, что я не имею права и не желаю бороться с тобой, — возразил Натан. — Но если ты непременно желаешь получить урок, хорошо, я тебя проучу. Ты хвалишься своим мужеством и силой: не хочешь ли померяться силой со мной в дружественном поединке? — Ура кровавому Натану! — закричали молодые люди, тогда как Форрестер очень удивился проявленному квакером мужеству, а Ральф Стакполь подпрыгнул как сумасшедший. — Ну, так долой твое ружье и твой кожаный картуз! — закричал он своему противнику. — И берегись, потому что я намерен до тех пор стукать тебя об землю головой, пока ты не вообразишь, что сегодня долетишь до центра земли. — Может случиться так, что ты и ошибешься, — возразил Натан, хладнокровно передавая свое оружие одному из стоявших подле него молодых людей. — Я готов, друг, подходи! — Кукареку! Кукареку! — закричал Ральф и, подскочив вслед за этим к Натану, схватил его одной рукой за левое плечо, а другой за правое бедро. — Ну! Готов ли ты! — Да, — ответил Натан. — Ну берегись, я сейчас повалю тебя на землю! С этими словами Ральф напряг всю свою необыкновенную силу, чтобы повалить квакера на землю; но Натан стоял, к великому удивлению Роланда, непоколебимо и даже не переменил положения. — Друг, — сказал он Ральфу, — ты ошибся… ну, а теперь пришла моя очередь. Он схватил Ральфа, и, прежде чем кто-либо успел опомниться, ноги Ральфа опрокинулись кверху, а голова грохнулась о землю. Зрители сначала удивленно переглянулись, а потом раздался возглас удивления. Форрестер сказал: — Он убил этого человека. Но мы все должны засвидетельствовать, что убитый сам виновен в своей позорной смерти. — Нет, о нет, чужестранец! — воскликнул Стакполь, медленно поднимаясь и потирая с необыкновенно комическим жестом голову обеими руками. — Я еще не совсем умер, как вы думаете, но голова моя, кажется, находится уже не на прежнем месте. Да уж на плечах ли она у меня или слетела? — Ура кровавому Натану! — закричали окружающие. — Он победил хищного крокодила с Соленой реки? Ура! Ура! — Да, действительно победил, — сказал Ральф, все больше приходя в себя и протягивая кровавому Натану руку: — Дай лапу, товарищ, — крикнул он ему. — Я тебе по чести говорю, что с меня довольно и что мне от тебя больше ничего не надо! Но плохо то, что такой сильный человек, как ты, — пожалуй, самый сильный во всем штате Кентукки, — оставляет в покое индейцев. Я думаю так, что всякий, у кого целы ноги и руки, должен бороться за благо своего отечества; а кто не делает этого, тот в моих глазах и есть и будет трусом! Аминь! Сказав это, Ральф обратился к полковнику и спросил его: — Где лошадь, которую вы мне обещали, полковник? Я побит и не могу дольше оставаться здесь. Дайте мне лошадь и верьте моему честному слову, — я ее вам возвращу. — Хорошо, я вам дам лошадь, хотя и не особенно доверяю вашему честному слову. Я кое-что знаю, на что могу более положиться. Вы получите лошадь, но берегитесь, если вы на ней поедете дальше, чем до Логана. Бели вы ее там не оставите, я даю вам слово, что вам никогда не ездить ни на одной из моих лошадей. Помните об этом и подумайте хорошенько о законе Линча. Сказав это, полковник, не дожидаясь ответа от конокрада, повернулся к Натану, который сел в стороне на пень. Маленькая собачка Натана сидела перед ним. В руках он небрежно держал ружье и в этой спокойной позе невозмутимо выслушивал насмешки, которыми его стали осыпать молодые люди, как только рассеялось первое впечатление, произведенное на них такой неожиданной победой. Когда начальник крепости подошел к этой группе, насмешки прекратились, и Натан воспользовался наступившей тишиной, чтобы сказать несколько слов своей маленькой собачке, которая смотрела на него удивительно умными глазами. — Ну, Петр, — спросил он, вздыхая, — что-то ты на все это скажешь? Собака как будто поняла вопрос своего хозяина; она встала, потерлась носом о его руку, а потом быстро отбежала на несколько шагов от него, как бы желая этим показать, что им надо как можно скорее удалиться из крепости, где их так негостеприимно встретили. — Да, да, Петр, — сказал Натан, кивая головой, — чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше, потому что здесь нет никого, кто приветливо относился бы к нам. Но прежде чем уйти, мы должны достать порозу и дроби и рассказать этим бедным людям то, что мы с тобой только одни и знаем. — Натан, — сказал полковник, прерывая квакера, — скажите-ка, какие же это новости вы хотите сообщить нам, бедным людям? Расскажите-ка лучше мне, странный вы человек, а не вашей собаке, которая все равно ничего не понимает. Вы, может быть, повстречали где-нибудь в Кентукки Дшиббенёнозе или видели его знаки? — Нет, не то, — возразил Натан. — Но ходят слухи, что индейцы готовятся к большой войне. Эти злые люди хотят напасть на Кентукки таким многочисленным войском, которого до сих пор никогда еще никто не видывал. — Пусть придут, — сказал полковник Бруце с презрительной усмешкой. — Если они явятся к нам, то избавят нас от труда разыскивать их по их селениям. — Они, может быть, уже близко, — продолжал кровавый Натан. — Пленный, которому с огромным трудом удалось вырваться от них, говорил мне, что они хотели идти на протяжении двух дней, не останавливаясь ни на минуту. — Откуда тебе это известно? — От самого убежавшего пленного, которого я встретил на низком берегу Кентукки. Он предупредил колонистов в Лексингтоне и… — Все это пустяки! — воскликнул полковник. — Капитан Ральф только что рассказывал нам ту же историю и вскользь заметил, что в Лексингтоне ни одна душа не верит этой глупой сказке. — Но все может быть, что друг Ральф ошибся, — сказал Натан кротко. — Я говорю вам совершеннейшую правду, что во всем штате Кентукки имеются следы индейцев. А теперь, полковник Бруце, если вы будете так добры дать мне взамен мехов, которые я принес, пороху и дроби, то я отправлюсь дальше и не буду дольше вас беспокоить. — Я почитаю за стыд и грех снабжать порохом человека, который изводит его только на то, чтобы убивать робких косуль и оленей! — сказал с пренебрежением полковник Бруце. — Но все-таки я не желаю причинять никому вреда, даже квакерам. Том, поди с этим человеком в погреб и дай ему за его рухлядь столько, сколько она стоит. Молодой человек удалился с квакером, покорно следовавшим за ним. Вскоре появилась Телия Доэ, приглашая мужчин ужинать. Все они были рады приглашению, и капитан Форрестер вернулся в дом под руку с полковником, не думая больше ни о Рыкающем Ральфе, ни о кровавом Натане. Глава третья КОНОКРАД Эдита удалилась в отведенную для нее комнату и только собралась лечь в постель, чтобы отдохнуть после утомительного путешествия, как кто-то тихонько постучал в дверь, и в комнату вошла Телия Доэ. — Что тебе нужно? — спросила Эдита, не совсем довольная тем, что ее побеспокоили. — Я очень устала и хочу спать. Телия смущенно и боязливо огляделась: казалось, она подыскивала слова, чтобы рассказать о своих намерениях. — Я не долго буду утруждать вас… — сказала она наконец. — Но… — Так почему же ты колеблешься и не говоришь? — спросила Эдита. Телия подошла поближе и сказала, собрав все свое мужество: — Леди, не сердитесь на меня: я пришла просить вас взять меня к себе в услужение. Я знаю, что вы знатная молодая дама и привыкли к тому, чтобы вам прислуживали. Возьмите меня с собой в леса, они мне так хорошо знакомы. Я буду вам верной и заботливой служанкой. — Это невозможно, — возразила удивленная Эдита. — Твоя мать никогда бы этого не допустила. — Моя мать? — печально произнесла Телия. — У меня нет ни матери, ни родных. — Как? Да разве полковник Бруце не отец твой? — Нет, мой отец сделался индейцем. Телия произнесла эти слова с выражением глубочайшей печали, и Эдита поняла, как больно она переживала то, что отец изменил своим обычаям и привычкам и покинул свою дочь беспомощной и одинокой. Она с состраданием протянула Телии руку, которую та тотчас же покрыла поцелуями. — Да, да, — сказала Телия, — я сказала правду, и вы теперь видите, что мне нечего стыдиться стать служанкой. Позвольте же мне следовать за вами и служить вам, леди! Наверное, о наверное, я могу оказать вам большие услуги, чем вы даже можете ожидать! Она произнесла эти слова с такой искренностью, что Эдита не смогла отказать ей. — Бедное дитя, — сказала она, — я должна приучаться обходиться без посторонней помощи и услуг. Я ведь сама ищу себе новое отечество и не могу взять тебя с собой. Телия покачала головой. — Я уже слышала все это, — сказала она, — но подумайте только: я привыкла жить в лесах и могу о вас позаботиться, пока вам не построят дом. Я моту и хочу для вас работать, и, наверное, когда вы узнаете, какие лишения и опасности ожидают вас в диких лесах, вы сумеете оценить мои услуги и мой опыт. Эдита старалась приложить все усилия к тому, чтобы отговорить девушку от ее намерения; она старалась доказать ей, что с ее стороны было бы большой неблагодарностью покинуть дом своего благодетеля без всякой причины. — О, причин у меня для этого достаточно, — сказала Телия. — Напротив, я не права, сидя у него на шее, тем более, что у него много собственных детей. А потом — мой отец! Ах, леди, о нем здесь говорят только с пренебрежением и все ненавидят его, хотя он не причинил никому ни малейшего зла. Но это считается большим позором перейти на сторону индейцев, и все здесь заставляют меня искупать вину моего отца. Может быть, в глубине лесов ничего не знают об Авеле Доэ, и там никто не будет с пренебрежением называть меня дочерью белого индейца. — Телия, на самом деле твои страдания вымышлены, — снова заговорила Эдита. — Здесь ты будешь счастливее, чем у меня, среди совершенно чужих тебе людей. Телия с отчаянием заломила руки. — Возьмите меня с собой, если не ради меня, то ради себя, — умоляла она. — Уверяю вас, что вам было бы очень хорошо и выгодно, если бы Телия Доэ находилась при вас, когда вы поселитесь в лесах. — Этому не бывать! — мягко, но твердо возразила Эдита. Ответ этот отнял у молодой девушки последнюю надежду. Несмотря на это, она попыталась еще раз уговорить Эдиту и вложила столько силы и страсти в свои мольбы, что Эдите стоило большого труда противостоять ее взглядам, просьбам и слезам. Но все-таки она осталась непреклонной, и Телия должна была наконец убедиться, что ее мольбы напрасны; она поднялась с колен и вышла из комнаты глубоко опечаленной. Эдите так стало жаль бедную девушку, что она едва удержалась, чтобы не вернуть ее. Но вовремя спохватилась и послушалась голоса рассудка, который подсказывал ей, что с ее стороны было бы непростительной глупостью навязать брату лишнюю обузу при тех стесненных обстоятельствах, в которых они находились. После ухода Телии она легла и вскоре задремала. Роланд в это время тоже ложился спать. Ему было отведено помещение вместе с другими мужчинами на открытой галерее. Завернувшись в свой плащ и подложив седло под голову, он вскоре заснул. Ему снились более счастливые дни, чем те, которые наяву ожидали его в ближайшем будущем.