Билл вздрогнул и направился к противоположной стороне школы. Он заметил, что миссис Морган, учительница четвертого класса, спешит положить конец насилию, но Билл знал, что пока она подбежит, Ричи достанется на орехи. Действительно, к моменту появления миссис Морган Ричи голосил и заливался слезами. — Смотри-ка, какой сосунок, плакса, — сказал кто-то из компании Генри. У Билла возникало меньше проблем с хулиганами. Они, понятное дело, издевались над ним за его заикание. А как-то раз ни с того ни с сего не ограничились одними насмешками. Школьники шли на обед из спортивного зала, как вдруг Белч Хаггинс выбил ногой из руки Билла сумку с домашним завтраком, наступил на нее тяжелым ботинком и раздавил ее всмятку. — О-е-ей! — всплеснув руками, вскрикнул Белч, изображая глумливый испуг. — Из-из-виняюсь, су-су-чонок, я т-твой за-завтрак размазал. И он зашагал по коридору к туалету, где перед дверью у питьевого фонтанчика его поджидал Виктор Крис. При виде этой сцены Виктор захохотал как припадочный. Впрочем, все обошлось, и с завтраком не вышло напряга, Билл выпросил у Эдди полпирога, а Ричи с радостью подарил ему проклятое яйцо, которое матушка чуть ли не каждый день клала ему в сумку. Эдди не выносил яйца, от одного их вида его тошнило, во всяком случае, так он рассказывал всем. Если не можешь стать невидимкой, надо сделать все возможное, чтобы не попадаться на глаза этим сволочам. Эдди забыл это правило и поплатился. После этой разборки Эдди еще держался, хотя из носа фонтаном била кровь, но когда Генри и его дружки, обдав его брызгами, переправились на другой берег Кендускига, дело приняло худой оборот. Носовой платок Эдди весь пропитался кровью. Билл дал ему свой и прислонил друга к откосу, чтобы Эдди сидел с запрокинутой головой. Билл помнил, как мама заставляла Джорджа запрокидывать голову, когда у того случались кровотечения из носа. Боже, как больно, как тяжело было думать о Джордже. Когда смолкли шаги и голоса хулиганов, продиравшихся сквозь кустарник, кровотечение у Эдди прекратилось, зато разыгралась астма. Он начал ловить, точно рыба, ртом воздух, в отчаянии сжимая и разжимая руки; горло его сипело и хрипело. — Черт! Астма! Ох! Ох! — еле выговаривал Эдди. Он нашарил аспиратор у себя в кармане и наконец с трудом извлек его оттуда. Он походил на баллончик «Виндекса» с пульверизатором. Эдди засунул аспиратор в рот и нажал на клапан. — Лучше тебе? — в тревоге спросил Билл. — Не… Он пуст. — И Эдди устремил на друга панический взгляд. — Конец, Билл. Безнадега. Пустой баллончик выпал у него из руки и покатился по откосу. Кендускиг беззаботно журчал, какое ему было дело до того, что Эдди Каспбраку не хватает воздуха. Билл мимоходом подумал, что в одном эти сволочи были правы: то была не плотина, а так, плотинка, малышовая забава. Но им было интересно ее строить, да, интересно, и вот чем кончилось дело. При этой мысли Билл почувствовал тупую ярость. — Не об-обращай в-внимания, Э-эдди, — попытался утешить он друга. Затем в течение, наверное, минут сорока Билл сидел рядом с Эдди в надежде, что приступ астмы пройдет, но он не проходил, и Биллу стало тревожно. К моменту, когда появился Бен, тревога сменилась страхом. Приступ не только не проходил, наоборот, усиливался. Центральная аптека, где Эдди заправлял свой аспиратор, находилась почти в трех милях от ручья. Вдруг он уйдет заправлять аспиратор, а когда вернется, Эдди потеряет сознание или… «Черт, надо выкинуть из головы эти мысли». «…или того хуже, умрет», — неумолимо подумал он. «Умрет, как и маленький Джордж». «Не говори ерунды, он не умрет!» Да, возможно, что не умрет. Но вдруг он, Билл, вернется, а его, Эдди, захлестнет комбер. Билл был много наслышан про эти комберы. Он даже вычитал где-то, что комбер — это волна, которая захлестывает сознание. В телепрограмме, посвященной медицине, у ведущего Бена Кейси люди то и дело впадали в такое состояние и оставались в нем надолго. Итак, он сидел рядом с другом, зная, что надо спешить в аптеку и что его присутствие здесь никак не поможет Эдди, но он не хотел покидать его. Какая-то иррациональная, наполненная предрассудками часть его сознания убедила Билла, что стоит ему уйти, как через минуту Эдди впадет в состояние комбера. Тут он перевел взгляд вверх по течению ручья и увидел Бена, женообразного Бена Хэнскома. Самый жирный ученик в школе (или ученица) неизменно страдает от своей печальной известности. Бен учился в параллельном пятом классе. Билл видел его иногда на переменах. Бен стоял неизменно один, обычно где-нибудь в уголке и поедал свой завтрак из сумки, которая по размеру напоминала тюк белья из прачечной. Теперь, глядя на Бена, Билл подумал, что вид у него даже еще неприглядней и ужасней, чем у Генри Бауэрса. В это трудно было поверить, но это было так. Биллу даже не пришло в голову, что между Беном и Генри произошла крутая разборка. Волосы Бена торчали в разные стороны грязными, спутанными косицами. Спортивный свитер или не поймешь что, да это было неважно, был порван, измазан грязью, пятнами крови и зелеными следами от травы. Брюки порвались на коленях. Бен увидел, что Билл смотрит на него в упор, и слегка вздрогнул, взгляд его сделался осторожным. — Не уходи! — прокричал Билл. Он поднял руки ладонями вперед, давая понять, что не причинит Бену никакого вреда. — Н-нам нужна т-твоя по-помощь. Бен подошел поближе, он по-прежнему был настороже. Он шагал так, будто обе ноги доставляли ему нестерпимую боль. — Они ушли? Бауэрс и его дружки? — Д-да, — проговорил Билл. — По-послушай, по-побудь с моим д-другом, пока я сбегаю з-за лекарством? У него ас-астма. — Астма? Билл кивнул головой. Бен подошел к развалинам плотины и тяжело опустился на одно колено рядом с Эдди, который лежал с полузакрытыми глазами и тяжело дышал. — Кто его так? — наконец спросил Бен, поднял голову, и Билл увидел на его лице выражение гнева и сокрушенности, какое он и предполагал увидеть на лице этого толстяка. — Генри Бауэрс? Билл кивнул головой. — Ясно. Беги. Я побуду с ним. — С-спасибо. — Не говори мне спасибо, — сказал Бен. — Это из-за меня они набросились на вас. Давай беги. Поторапливайся. Мне надо быть дома к ужину. И, не сказав ни слова, Билл побежал в аптеку. Было бы хорошо объяснить Бену, как все случилось, чтобы он не очень уж каялся, ведь в случившемся не столько его вина, сколько самого Эдди, который по-глупому вступил в словесную перепалку; такие гады, как Генри и его дружки, только и ждут момента; для ребят слабых они все равно что наводнение, торнадо или желчные камни. Было бы хорошо сказать Бену об этом, но Билл был так ожесточен и подавлен, что на объяснение у него ушло бы минут двадцать самое малое, а к тому времени Эдди снова мог бы впасть в состояние комбера. Из программы докторов Кейси и Килдера Билл знал, что в это состояние не входят, а именно впадают. Он быстрым шагом двинулся вниз по течению Кендускига; один раз оглянулся — Бен Хэнском с мрачным видом собирал крупную гальку у края воды. Мгновение Билл не мог сообразить, для чего это, но потом понял: Бен устраивал себе склад боеприпасов. На случай возвращения Генри и его компании. 4 Пустыри были хорошо знакомы Биллу. Он здесь часто играл весной, иногда с Ричи, чаще всего с Эдди, а порой и один. Не то чтобы он знал каждый кустик, каждое дерево, но сориентироваться он мог без особого труда, вот и теперь он безошибочно двинулся в сторону Канзас-стрит. Он вышел у деревянного моста, в том месте, где Канзас-стрит пересекал безымянный ручеек, стекающий из канализационной трубы по откосу и впадающий в Кендускиг. Сильвер был спрятан под мостом, руль его толстой веревкой привязан к опоре моста так, чтобы колеса не касались воды. Билл развязал веревку, сунул ее за пазуху и потащил Сильвер на тротуар. Это оказалось делом нелегким. Билл весь взмок, с трудом отдувался и раза два, потеряв равновесие, шлепался на мягкое место. Наконец Сильвер стоял на тротуаре. Билл перекинул ногу через высокую раму. И как всегда, едва он оказывался в седле, он неузнаваемо преобразился. 5 — Гони, Сильвер! Гони! Эти слова вырвались у него громче обычного, это был голос почти взрослого человека. Сильвер медленно разгонялся, спицы мелькали все быстрее и быстрее. Билл привстал с седла, вцепился в резиновые рукоятки руля. Он походил на штангиста, пытающегося взять рекордный вес. На шее выступили жилы, на висках пульсировали вены, губы дрожали в гримасе натуги, когда он вступил в знакомую схватку с весом и инерцией велосипеда. Усилия Билла были столь велики, что, казалось, еще немного, и у него лопнет мозг. И, как всегда, усилия увенчались успехом. Сильвер пошел быстрее. Дома уже не маячили, а проносились мимо. Слева, где Канзас-стрит пересекалась с Джексон-стрит, Кендускиг впадал в Канал. Миновав перекресток, Билл стремительно поехал в гору, в деловой центр Дерри. Перекрестков становилось все больше, но, к счастью, Билл ехал на зеленый свет. Мысль, что какой-нибудь пьяный водитель может поехать на красный свет и раздавить его, Билла, всмятку, никогда не приходила ему в голову. Даже если и приходила, вряд ли бы он сейчас осторожничал. Рано или поздно он мог бы осознать опасность, но эта весна и начало лета оказались самым бурным временем его жизни. Бен был бы ошеломлен, спроси его, не одиноко ли ему; точно так же и Билл был бы ошеломлен, если бы его спросили, не играет ли он со смертью. «К-конечно, нет!» — тотчас ответил бы он в негодовании, но с наступлением лета все так же стремительно мчался по Канзас-стрит, точно японец в атаку с криком «Банзай!». Этот участок Канзас-стрит назывался Спуском. Билл прошел его на полной скорости, пригнув голову, чтобы уменьшить сопротивление ветра. Одну руку он держал рядом с потрескавшимся от времени резиновым клаксоном, чтобы при надобности просигналить. Его рыжие вихры развевались на ветру. Гримаса натуги превратилась в широкую улыбку — улыбку недотепы. Жилые дома справа сменились деловыми постройками, по большей части это были склады и заводы по переработке мяса. Их неясные очертания проносились так стремительно, что дух захватывало. Слева мигнул огоньком Канал. — Гони, Сильвер! Гони! — торжествующе прокричал Билл. Сильвер перелетел через бордюр тротуара, и, как обычно в таких случаях, ноги Билла потеряли контакт с педалями. Теперь он перешел на свободный ход, оказавшись всецело во власти Всевышнего. Но Всевышний хранит малых сих… Билл свернул на улицу, скорость упала с двадцати миль в час до пятнадцати. Все отошло назад: заикание, пустые воспаленные глаза отца, копавшегося в гаражной мастерской, толстый слой пыли на крышке закрытого фортепьяно (после гибели Джорджа мать за него не садилась). Последний раз она играла на его похоронах: три методистских гимна. Джордж вышел из дома в дождь, в желтом непромокаемом плаще. В руках он держал бумажный кораблик, смазанный парафином, а через двадцать минут появился мистер Гарднер, неся безжизненное обезображенное тело Джорджа, завернутое в пропитанное кровью одеяло. Отчаянные вопли матери… Все это теперь отошло назад. Теперь он, Билл, был Одиноким Объездчиком Боу Дидли, был всем кем угодно, кроме того, кто плачет от страха и зовет на помощь маму. Сильвер летел как стрела, Билл Денбро слился с ним в один силуэт, их тень бежала позади. Под оглушительный стрекот спиц они миновали Спуск. Билл снова поймал ногами педали и принялся крутить их что есть силы. Он хотел прибавить скорость, даже не то чтобы прибавить, а довести ее до гипотетической, если не скорости звука, то до скорости памяти, чтобы пробить барьер боли. Билл мчался, чтобы превзойти себя. Стремительно приближался большой перекресток, где соединялись Канзас-стрит, Сентер-стрит и Мейн-стрит, — перекресток с ужасным односторонним движением, противоречивыми дорожными знаками и странными светофорами, которые должны были загораться синхронно, чего на самом деле никогда не случалось. В результате, как было сказано в одной передовице деррийской газеты «Ньюс» за прошлый год, возникла «на редкость трудная транспортная развязка, которую могли создать только в аду». Как обычно, Билл стрелял глазами направо и налево, пережидая транспортный поток и выискивая спасительные промежутки между машинами. Если бы его подвел глазомер, если бы он запнулся, как в речи, он получил бы тяжелую травму или разбился бы насмерть. Билл стрелой влетел в медленно движущийся транспортный поток, прямо на красный свет, и тотчас свернул направо в центральный ряд, чтобы избежать столкновения с неуклюжим «бьюиком». Билл мельком глянул через плечо — сзади машин не было. Он снова посмотрел вперед и увидел, что еще бы секунд пять, и он бы врезался в заднюю дверь пикапа, остановившегося прямо посредине перекрестка. Какой-то раззява водитель, высунув из кабины голову, решил, по-видимому, прочесть все дорожные знаки, чтобы убедиться, что он свернул куда надо и рано или поздно эта дорога приведет его на Майами-Бич. В правом ряду двигался междугородный автобус «Дерри — Бангор». Билл тем не менее свернул в этот ряд и проскочил на скорости около сорока миль в час в узкий промежуток между стоявшими пикапом и автобусом. В последнюю секунду Билл резко свернул в сторону, точно солдат-службист, в ретивом порыве принявший равнение, и вовремя: иначе зеркальце на кабине пикапа заехало бы ему по зубам и выбило их добрую половину. От автобуса горячо пахнуло дизельным топливом, и горло обожгло словно алкоголем. Билл услыхал пронзительный надрывный гудок: ручка руля скользнула по боку автобуса. Билл заметил побледневшее как полотно лицо водителя в фирменной фуражке «Гудзон Бас Компани». Водитель погрозил Биллу кулаком и что-то прокричал. Очевидно было, что это далеко не приветствие. Со стороны банка «Нью-Ингленд» Мейн-стрит пересекали две дамы почтенного возраста. Они услышали неистовый стрекот, подняли головы и разинули рты — в каких-то пятнадцати сантиметрах от них мимо пронесся точно мираж мальчик на огромном велосипеде. Самая опасная часть пути была пройдена. Билл взглянул, и не раз, в лицо надвигающейся смерти, взглянул и все же нашел возможность отвести глаза. Автобус не задавил его, сам он никуда не врезался, не разбился, не задавил двух старушек, направлявшихся в магазин с хозяйственными сумками и чеками социального страхования; не врезался он и в заднюю дверь пикапа. Билл снова ехал в гору, скорость убывала на глазах, точно кровь из вены. Что-то — назовем это желанием, чем плохо? — тоже убывало вместе со скоростью. Все мысли и воспоминания вновь прихлынули — «Привет, Билл! Мы почти потеряли тебя из виду, когда ты летел под уклон, но мы тут!» — воспоминания и мысли догнали его и заняли свое место, влезли под рубашку, впрыгнули в ухо, ворвались в сознание, будто ребятишки с ледяной горки. Билл ощущал, как они устраиваются на своих привычных местах, лихорадочно толкая друг дружку. «Уф, наконец-то мы снова в голове Билла! Давайте подумаем о Джордже. Хорошо? Кто хочет первый?» «Ты слишком много думаешь, Билл». «Нет, дело не в этом. У него слишком много воображения».