– Ты же слышал предания об Айз Седай. По-твоему, Тому можно доверять? Мы вообще хоть кому-то можем доверять? Ранд, если мы выберемся из этой передряги живыми, если когда-нибудь вернемся домой и ты услышишь от меня хотя бы словечко о том, чтобы оставить Эмондов Луг, даже о том, чтобы сходить в Сторожевой Холм, пни меня хорошенько. Ладно? – О чем разговор, – ответил Ранд, растягивая губы в улыбке, такой жизнерадостной, на какую только был способен. – Мы обязательно вернемся домой. Давай вставай. Мы же в настоящем городе, и у нас целый день, чтобы поглядеть на него. Где твоя одежда? – Ты иди. Я просто немножко полежу. – Перрин опять прикрыл глаза рукой. – Ты иди. Я тебя через час или два найду. – Многое потеряешь, – сказал Ранд, поднявшись. – Подумай о том, что упустишь. – Он остановился у дверей. – Байрлон. Сколько раз мы говорили, что однажды увидим Байрлон? Перрин лежал с закрытыми глазами и не промолвил ни слова. Через минуту Ранд шагнул за порог и затворил за собою дверь. В коридоре юноша прислонился к стене, улыбки как не бывало. Голова до сих пор болела; лучше не стало, наоборот, хуже. Вряд ли он придет в большой восторг от Байрлона, по крайней мере не сейчас. Пожалуй, ничего не смогло бы сейчас вызвать у Ранда воодушевления. Мимо прошла служанка со стопкой простыней в руках и с интересом оглянулась на него. Прежде чем она успела заговорить с Рандом, он заторопился по коридору, горбясь под плащом. До конца выступления Тома пройдет не один час. А пока можно оглядеться вокруг. Может, удастся найти Мэта и узнать, не появлялся ли в его снах Ба’алзамон. На этот раз спускаться по лестнице Ранд стал помедленнее, потирая висок. Ступеньки кончились возле кухни, и юноша решил выйти отсюда. Он кивнул Саре, но когда повариха, казалось, решила продолжить беседу с того места, где она прервалась в прошлый раз, Ранд поспешил шмыгнуть к выходу. Конный двор оказался пуст, не считая Матча, стоявшего в дверях конюшни, да один из конюхов нес туда на плече какой-то мешок. Ранд кивнул и Матчу, но старший конюх свирепо глянул на него и скрылся в конюшне. Ранд не терял надежды, что остальные в городе больше схожи с Сарой, а отнюдь не с Матчем. Полный решимости посмотреть на то, каков он, этот самый город, юноша ускорил шаг. Около распахнутых ворот, ведущих с конного двора, он остановился и обвел взглядом улицу. Она была полна народу, люди теснились на ней, словно овцы в загоне, – закутанные в плащи и куртки до самых глаз, шапки надвинуты поглубже от холода, шли они быстрым шагом, то и дело обгоняя один другого, будто их гнал ветер, свистевший в кровлях домов, они толкали друг друга и проходили мимо, почти не обмениваясь ни словом приветствия, ни взглядом. «Все – чужаки, – подумал Ранд. – Никто из них никого не знает». Кругом к тому же витали необычные запахи – острые, и кислые, и душистые, образуя вместе такую смесь, от которой у Ранда засвербило в носу. И в самый разгар деревенского праздника он ни разу не видел столько людей, толпящихся в одном месте. Даже вполовину меньше. А это только одна улица. Мастер Фитч и повариха говорили, что весь город чуть ли не битком набит. Целый город… и так? Ранд попятился от ворот, подальше от улицы, запруженной народом. Как-то нехорошо уйти и бросить Перрина, больного, в постели. А что, если Том закончит свое повествование, пока Ранд будет бродить по городу? Менестрель и сам мог потом уйти, а поговорить с кем-нибудь обязательно нужно. Лучше всего немного обождать. Повернувшись спиной к кишащей людьми улице, Ранд облегченно вздохнул. Голова разболелась, и возвращаться обратно в гостиницу ему совсем не хотелось – эта мысль нисколько не привлекала. Юноша присел на перевернутый бочонок возле стены гостиницы с надеждой, что холодный воздух умерит головную боль. Время от времени в дверях конюшни возникал Матч и удивленно поглядывал на Ранда и даже один раз прошел по двору, и тогда юноша встретил брошенный искоса недобрый взгляд конюха. Что, если этому человеку не по душе сельский люд? Или его привело в замешательство то, как их приветствовал мастер Фитч, после того как он пытался не пустить их отряд с заднего двора? «Может, он – приспешник Темного», – подумал Ранд, надеясь, что подобная идея рассмешит его, но веселого в ней было мало. Ранд провел рукой по эфесу меча Тэма. Вообще, веселого осталось не так много. – Пастух с мечом, отмеченным клеймом цапли, – раздался низкий женский голос. – Такого хватит, чтобы я поверила во что угодно. В какой ты беде, парень из низин? Вздрогнув, Ранд как ужаленный вскочил на ноги. Рядом с ним стояла та девушка с коротко остриженными волосами, которую он видел с Морейн, выйдя из купальни. Она, как и тогда, была одета в мужские куртку и штаны. Девушка, как решил Ранд, выглядела чуть старше его, с темными глазами, даже темнее, чем у Эгвейн, и необыкновенно внимательными. – Ты – Ранд, верно? – продолжала она. – Мое имя – Мин. – Ни в какой я не в беде, – сказал Ранд. Он не знал, что ей рассказала Морейн, но предупреждение Лана не привлекать внимания помнил хорошо. – С чего ты взяла, что я в беде? Двуречье – тихие края, а мы все – люди мирные. Бедам там нет места, если только они грозят не посевам и овцам. – Мирные? – сказала Мин со слабой улыбкой. – Слыхивала я людей, которые толковали про вас, народ Двуречья. Слышала шутки про пастухов с дубовыми головами, да и к тому же здесь есть люди, что сами бывали в низинах. – С дубовыми головами? – переспросил Ранд, сдвинув брови. – Что еще за шутки? – Те, кто знает, – продолжала девушка, словно он ничего и не говорил, – говорят, что все вы ходите с улыбками, полны вежливости, прямо-таки податливые и мягкие, словно масло. По крайней мере, внешне. Внутри же, утверждают, вы все тверды, как старое дубовое корневище. Ткните посильнее, говорят, и обнаружите камень. Но в тебе или в твоих друзьях камень зарыт не так глубоко. Словно бы бурей сорвало с него почти весь дерн. Морейн не рассказывала мне всего, но я вижу то, что вижу. Старое дубовое корневище? Камень? Что-то не очень похоже на речи купцов и их людей. Хотя от последних слов Ранд вздрогнул. Он быстро оглянулся вокруг: двор конюшни был пуст, а ближайшие окна – закрыты. – Я не знаю никого, кого зовут… как там, еще раз? – Тогда, если угодно, госпожа Элис, – сказала Мин с лукавым видом, от которого у Ранда на щеках проступил румянец. – Рядом нет никого, кто мог бы нас услышать. – Почему ты думаешь, что у госпожи Элис есть другое имя? – Потому что она сказала мне, – ответила Мин с таким терпением в голосе, что он вновь вспыхнул. – Думаю, не потому, что у нее был выбор. Я увидела, что она… иная… сразу же. Когда она останавливалась здесь раньше, по пути в низины. Ей обо мне было известно. Я разговаривала с… другими, как она, раньше. – Увидела? – спросил Ранд. – Ну, по-моему, к Детям ты не побежишь. Навряд ли, учитывая, кто твои спутники. Белоплащникам не понравилось бы то, что я делаю, точно так же, как и то, что делает она. – Я не понимаю. – Она говорит, что я вижу части Узора. – Мин коротко рассмеялась и покачала головой. – По мне, это звучит слишком грандиозно. Просто когда я смотрю на людей, я кое-что вижу и иногда знаю, что это значит. Я смотрю на мужчину и женщину, которые друг с другом даже и не разговаривали, и знаю, что они поженятся. И они на самом деле женятся. Вот такие дела. Она хотела, чтобы я взглянула на вас. На всех вас вместе. Ранда охватила дрожь. – И что же ты увидела? – Когда вы вместе? Искры кружатся вокруг вас, их тысячи, и огромная тень, темнее, чем полночный мрак. Она столь густа, что я удивлена, почему ее никто не замечает. Искры стремятся заполнить тень, а тень пытается поглотить искры. – Девушка пожала плечами. – Вы все завязаны вместе во что-то опасное, но большего я разобрать не могу. – Все мы? – пробормотал Ранд. – Эгвейн тоже? Но они же приходили не за… то есть… Мин, казалось, не заметила его оговорки. – Девушка? Она часть этого. И менестрель. Все вы. Ты влюблен в нее. – (Ранд ошарашенно взглянул на Мин.) – Я могу сказать об этом без всяких образов. Она тоже любит тебя, но она не для тебя, и ты не для нее. Не так, как вам обоим хочется. – Что это все значит? – Когда я смотрю на нее, передо мной встает та же картина, как и тогда, когда я смотрю на… госпожу Элис. И другое тоже, другое, чего мне не понять, но я знаю, что это означает. Она от этого не откажется. – Это все глупости, – с неловкостью сказал Ранд. Головная боль ослабла, превратившись в тягостное онемение; голову словно шерстью набили. Ему хотелось убраться от этой девушки и всего, что она видит. И еще… – Что ты видишь, когда смотришь на… остальных? – Всякое, – сказала Мин с усмешкой, словно бы знала, о чем на самом деле хотел спросить юноша. – У Стр… э-э… мастера Андры вокруг головы семь разрушенных башен, и младенец в колыбели, держащий меч, и… – Она качнула головой. – Люди вроде него – понимаешь? – всегда обладают столь многими образами, что они вытесняют друг друга. Самые яркие образы у менестреля: мужчина – не он сам, – который жонглирует огнем, и Белая Башня, а для мужчины в этом нет никакого смысла. Самое отчетливое, что я видела у большого курчавого парня, – это волк, и сломанная корона, и цветущие вокруг него деревья. А у другого – красный орел, око на чашечке весов, кинжал с рубином, рог и смеющийся лик. Есть и другое, но ты понимаешь, о чем я. В этот раз я ничего не могу толком разобрать или понять. Потом девушка подождала, все улыбаясь, пока Ранд не откашлялся и не спросил: – А что про меня? Улыбка Мин внезапно сменилась безудержным смехом. – То же, что и у остальных. Меч, который не меч, золотая корона из лавровых листьев, посох нищего, ты, льющий воду на песок, окровавленная рука и раскаленное добела железо, три женщины, стоящие над твоими погребальными носилками, черная скала, влажная от крови… – Ладно, – перебил обеспокоенным голосом Ранд. – Не стоит всего перечислять. – Чаще всего вокруг тебя мне видятся молнии, одни ударяют в тебя, другие вырываются из тебя. Не знаю, что это означает, кроме одного-единственного. Мы с тобой вновь встретимся. – Мин кинула на юношу лукавый взгляд, будто она тоже этого не понимала. – Почему бы нам и не встретиться? – сказал Ранд. – Я буду возвращаться домой этой дорогой. – Полагаю, да, этой. – Усмешка вдруг вернулась на лицо девушки, кривая и загадочная, и Мин легонько дотронулась до щеки Ранда. – Но если я расскажу тебе обо всем, что видела, ты станешь таким же курчавым, как и твой широкоплечий друг. Ранд отпрыгнул назад от руки Мин, словно от раскаленной докрасна железки. – О чем это ты? А крыс ты не видишь? Или сны там? – Крыс! Нет, никаких крыс. А сны – это ты про них придумал, а для меня – это не сны. Ранд подумал: а не сумасшедшая ли она, с такой вот ухмылочкой? – Мне пора идти, – сказал он, бочком обходя девушку. – Я… Мне нужно встретиться со своими друзьями. – Ладно, ступай. Но тебе не убежать. Ранд если и не припустил бегом, то с каждым шагом он шел все быстрее и быстрее. – Беги, если хочешь! – крикнула девушка ему вдогонку. – Тебе не убежать от меня! Ее смех погнал Ранда через конный двор и дальше, на улицу, в людскую толчею. Последние слова Мин были слишком похожи на те, что произнес Ба’алзамон. Торопливо пробираясь в толпе, Ранд то и дело натыкался на людей, за что получал злые взгляды и резкие слова, но юноша не замедлил шага, пока не оказался за несколько кварталов от гостиницы. Вскоре он вновь стал обращать внимание на окружающее. Хотя голова была словно воздушный шар, он все равно изумленно оглядывался и поражался. Ранд думал, что Байрлон – величественный город, если в точности не такой, как города в Томовых преданиях. Он бродил по широким улицам, в большинстве своем мощенных каменными плитами, по узким кривым переулкам, – там, куда заводил его случай и людской поток. Ночью прошел дождь, и незамощенные улицы толпы прохожих истоптали в грязь, но грязные улицы для Ранда были не в диковинку. В Эмондовом Лугу мощеной улицы не найдешь, как ни ищи. Дворцов здесь точно не было, и считаные дома оказались намного больше тех, что остались в родных краях, но у всех зданий крыши были из шифера или черепицы – такой же красивой, что и на «Винном ручье». Ранд решил, что в Кэймлине наверняка найдется один или два дворца. Что касается гостиниц, то их он насчитал девять, ни одна не меньше «Винного ручья», большинство такие же огромные, как «Олень и лев», а ведь осталась уйма улиц, которых Ранд еще не видел. Чуть ли не на каждом шагу попадались лавки, с навесами над выставленными прилавками, на которых громоздились груды всевозможных товаров: от одежды и материи до книг, от горшков до сапог. Здесь словно бы рассыпался груз сотни купеческих фургонов. Ранд так таращил глаза вокруг, что не раз ему приходилось поспешно ретироваться под подозрительными взглядами лавочников. Когда первый окинул его подобным взором, юноша не понял, почему тот так на него посмотрел. Когда же Ранд сообразил, в чем дело, то было рассердился, но вспомнил, что здесь он – чужак. Все равно много купить он не мог. Ранд охнул, когда разглядел, как много медяков меняют на дюжину сморщенных яблок или горсточку ссохшейся репы, – такая в Двуречье шла бы на корм лошадям, но люди, видимо, были готовы платить и за нее. По мнению Ранда, народу в городе было предостаточно. В первое время неисчислимость людей ошеломила его. Некоторые носили одежды куда изящнее, чем у любого в Двуречье, – почти такие же прекрасные, как у Морейн, – и совсем на немногих Ранд заметил длинные, до лодыжек, подбитые мехом шубы. У гостиниц о чем-то переговаривались рудокопы – сгорбленные и с обликом людей, которые всю жизнь проводят за тяжелой работой под землей. Но большинство встреченных Рандом по виду ничем – ни платьем, ни наружностью – не отличались от тех, с кем он вырос. Ранд ожидал, что в них должно быть нечто отличающее их от прочих. На самом же деле некоторые так походили на двуреченцев лицом, что он вполне мог вообразить, что они – близкие родственники той или иной знакомой ему семьи в округе Эмондова Луга. Вон тот беззубый, седоволосый тип, с ушами, как ручки у кувшина, тот, что сидит на скамье у гостиницы, тот, что уткнулся мрачным взором в пустую кружку с крышкой, вполне мог приходиться кузеном Байли Конгару. Узколицый, со впалыми щеками портной, шьющий перед дверями своей мастерской, мог оказаться братом Джона Тэйна, у него даже была такая же проплешина на макушке. Мужчина, как две капли воды похожий на Сэма Кро, толкнул Ранда, проходя мимо него, когда юноша повернул за угол, и… Не веря глазам, Ранд уставился на маленького костлявого человечка с длинными руками и большим носом, в одежде, больше смахивающей на связки лохмотьев, который торопливо проталкивался сквозь толпу. Запавшие глаза, грязное лицо, он выглядел изможденным, словно не спал несколько дней кряду, но Ранд мог бы поклясться… Тут оборванец заметил его, застыл на месте, не обращая никакого внимания на толкающих его людей. Последние сомнения улетучились из головы у Ранда. – Мастер Фейн! – заорал он. – Мы все думали, что вас… В один миг торговец рванул прочь, но Ранд, петляя, устремился за ним, то и дело бросая через плечо извинения прохожим, на которых нечаянно налетал. Сквозь толпу он успел заметить, как Фейн шмыгнул в проулок, и свернул следом. Несколько шагов по переулку, и торговец уткнулся в высокий забор. Тупик. Ранд, поскользнувшись, резко остановился, едва не въехав плечом в стену дома, а Фейн обернулся к юноше, с опаской пригибаясь и отступая в сторону. Он выставил грязные ладони перед собой, защищаясь от Ранда. В его одежде зияла не одна прореха, а плащ был затаскан и превратился в такие драные лохмотья, как будто побывал в переделке, которая вовсе не пошла ему на пользу. – Мастер Фейн? – нерешительно произнес Ранд. – В чем дело? Это я, Ранд ал’Тор из Эмондова Луга. Мы все думали, что вас захватили троллоки. Фейн резко дернул рукой и, по-прежнему пригибаясь, боком, по-крабьи, сделал несколько шагов к выходу из переулка. Он пытался пройти мимо Ранда и при этом не приближаться к нему. – Нет! – надтреснутым голосом вскрикнул торговец. Он постоянно вертел головой, будто стараясь увидеть все происходящее на улице за спиной Ранда. – Не упоминай… – Фейн понизил голос до хриплого шепота и повернул голову, бросая на Ранда быстрые, косые взгляды, – их. В городе белоплащники. – У них нет причины беспокоить нас, – сказал Ранд. – Пойдемте со мной в «Олень и лев». Я там остановился с друзьями. Большинство из них вы знаете. Они будут рады видеть вас. Мы все думали, что вы умерли. – Умер? – негодующе перебил торговец. – Только не Падан Фейн! Падану Фейну известно, куда прыгать и куда приземляться. – Он оправил свои лохмотья, будто они были праздничным одеянием. – Всегда знал и всегда буду знать. Я проживу долго. Дольше, чем… – Внезапно лицо торговца вытянулось, а пальцы впились в одежду на груди. – Они сожгли мой фургон и все мои товары. По какой такой причине? Мне не удалось забрать своих лошадей. Моих лошадей, но этот старый толстяк, содержатель гостиницы, запер их у себя в конюшне. Пришлось шагать очень быстро, чтобы мне не перерезали горло, и чего я добился? Все, что у меня было, все нажитое – все ж погибло, все пропало. Ну, где же справедливость? Разве это справедливо?