– И почему я не удивлена, – пробормотала я себе под нос. И чуть громче прибавила: – Что вы там забыли, ребята? – Там есть килиаз… ларец. – Слэйто смотрел на меня своими веселыми слегка раскосыми глазами так, словно подначивал. – Ларец, который мы с Аэле должны открыть. Его содержимое поможет нам пожениться. Я долго подбирала слова, молчали и Слэйто с Аэле. Разрозненные кусочки мозаики никак не хотели складываться в цельную картину. Эти жених с невестой были непростыми людьми, и они шли к Белой башне. Как когда-то шла я с Атосом. Южная башня, одна из трех. На карте, висевшей на стене в Лисьем чертоге, она была обозначена сияющим сердцем. Ларец, который позволит этим двоим пожениться, – и я, непонятно как ввязавшаяся в эту историю. Мыслей было много, вопросов было много, но я вдруг сказала: – Давайте найдем постоялый двор. Мне надо рухнуть в кровать, а Аэле не помешала бы горячая ванна. #Волк шестой ТОГДА И СЕЙЧАС ОБЪЕДИНИЛИСЬ Это место походило на волшебный городок добродушных фей. Высокие деревья между домами мягко сияли, словно их листва была отлита из серебра. Но стоило присмотреться, и становилось ясно, что подобие свечения деревьям придавали не листья, а длинные сережки с распустившимся пухом. Серебряные тополя цвели. Пух летал в воздухе, застревал в ресницах, забивался в нос и прилипал к губам. На людях, гулявших посреди этого пушистого ада, были прекрасные одежды. Крестьяне в шелках? Не может быть. – Обрати внимание, – обратилась к своему жениху Аэле. – Все люди в деревне носят одежду, которую сами здесь же и производят. Они ткут материю из тонких и прочных серебристых нитей, которые получают из смешанного с клеем пуха. Деревня, кстати, называется Тополис – понятно почему. – Ты мой маленький учитель. – Слэйто, посмеиваясь, поцеловал Аэле в макушку. Он это сделал довольно легко: она была даже ниже меня. Я на своих каблуках могла проделать то же самое. – Вы уйметесь? – хмуро проговорил наш сопровождающий, низкорослый мужчина с красным одутловатым лицом. Причем чисто выбритым, что отличало его от селян. Впрочем, он и не работал в поле. О его профессии можно было судить по характерной красной рубахе. Наемник из Красных конюшен. Один из тех рядовых «лошадников», которые отлавливают недобросовестных арендаторов и жестоко их карают. Арендаторов вроде нас. Что сказать, мы попались. Лошади, которых мы взяли во временное пользование в Лароссе, пали на Янтарном перешейке. Мне оставалось надеяться только на то, что у Слэйто и Аэле хватит денег расплатиться за погибших животных. Перспектива ссориться с краснорубашечниками из конюшен меня не радовала. Имея подобных врагов, можно всю оставшуюся жизнь провести в бегах. Наш сопровождающий провел нас в низкую лачугу, приютившуюся в тени гигантского тополя. Здесь тоже, оказывается, было полно пуха, как и снаружи. Я пару раз чихнула, оглядывая помещение. За дощатым, заваленным всяким хламом столом сидел человек, являвший собой полную противоположность первому краснорубашечнику. Если тот был «рабочей силой», то этот – мозгом команды. Тощий, с синеватыми прожилками на лице и хлюпающим носом, на котором каким-то чудом держалось пенсне с треснувшим стеклышком, он напоминал то ли нищего учителя, то ли спившегося академика. Глядя на нас из-под жидкой бесцветной челки, сидевший улыбался, и улыбка его выглядела недобро. – Господа, у нас редко бывают гости. Прошу простить меня за беспорядок. Я куратор Туззик, наблюдающий за Красными конюшнями в этой долине. Позвольте чуть прояснить для вас всю серьезность положения. Вы взяли напрокат лошадей в нашей конюшне в Лароссе, но явились по эту сторону Хаурака уже без них. Я даже знать не хочу, что вы с ними сделали: съели, угробили на перевале или просто потеряли. Но это крайне печальное для всех нас событие. Одну из тех лошадок, между прочим, я знал еще жеребенком. Выпаивал ее молочком, знаете ли. Впрочем, это к делу не относится. Господа, вы должны мне за трех лошадей три сотни оллов. И это еще гуманная цена, должен признать. Аэле его не слушала, она топталась около дверей, разглядывая притолоки. А вот Слэйто заинтересованно кивал нашему новому знакомому, словно был согласен с каждым его словом от и до. Но затем с самой глупой своей улыбкой он выдал: – Куратор, мы понимаем ваше негодование. Но, к сожалению, у нас нет таких средств. О боги, стоило бы догадаться, что что-то пойдет не так… – Мы не звери, – заметил Туззик, перебирая пальцами медные купы, рассыпанные свободному от хлама участку стола. – Берем плату и драгоценностями, и дорогими тканями, пряностями, оружием. Слэйто, пожимая плечами, отвел в сторону полу своего плаща, демонстрируя саблю в ножнах. Куратор краснорубашечников, похоже, воспринял это как угрозу. Глупый. Если бы мой компаньон хотел его убить, он мог бы просто остановить его сердце – как угомонил того бандита на дороге из Ларосса. Он же маг, проклятый маг. Это все еще не умещалось у меня в голове. А у Туззика и подавно бы не уместилось, для него демонстрация символизировала агрессию. – Я бы не советовал вам угрожать мне, господа. Возможно, вы сможете прикончить и меня, и старину Тода. Но вас запомнят, и за ваши головы назначат такую награду, что триста оллов за лошадей покажутся вам жалкой мелочью. Не забывайте, что Красные конюшни и наши люди есть в каждом уголке Королевства. Стоит ли оно того, а? Туззик вздохнул, словно устал объяснять прописные истины малым детям, и поднялся, глядя в упор на Слэйто. Сложилось ощущение, что меня вообще не берут в расчет. Куратор разговаривал лишь с магом, изредка поглядывая на Аэле. Я почувствовала себя служанкой при богатых господах – да так, наверно, и выглядела. По сравнению с камзолом Слэйто и потрепанным, но все еще выглядевшим дорого платьем Аэле моя одежда ока смотрелась весьма убого. Что ж, стоило извлечь максимум пользы из сложившегося положения. – Ну что, Слэйто, – обратилась я к нему. – Ты мой наниматель. И это ты потащил меня через Перешеек. Тебе и оплачивать мертвых лошадей. Ты и со мной-то не расплатился, если начистоту. – У меня есть. – Он порылся в кармане и извлек пару монет вместе с луковой шелухой и крошками, которые обычно непостижимым образом там скапливаются. – Три, нет, четыре олла. И, думаю, еще пару можно получить за бусы Аэле. – Я их не отдам, – откликнулся наш ангел откуда-то с улицы. – Ну, нет так нет. Что ж, господин куратор. Нам надо как-то решить вопрос. – У вашей служанки неплохие украшения и доспехи. – Нет! – Произнесли мы со Слэйто одновременно, но, оказалось, подразумевая разные вещи. – Она не наша служанка, – прибавил он. – Я не отдам доспехи, – заявила я. – Они стоят больше, чем пара ваших конюшен. – Возможно, тогда ваша не служанка. Ох, как я не люблю подобных типов. Мне пришлось шагнуть к Туззику, взять его за грудки и вытащить из-за стола. Куратор ойкнул и впервые за время разговора взглянул мне в глаза. – Вот так, будьте любезны. Говоря обо мне – говори мне. Слыхал такую тилльскую поговорку? Если нет, запомни ее. С этими словами я отпустила Туззика. Его подручный Тод успел возникнуть в дверях, убедиться, что конфликт исчерпан, и снова исчезнуть. – Простите, миледи. Кхм… и воздержитесь от рукоприкладства. Нам надо вернуть деньги. Давайте посмотрим, что у вас еще есть. Аэле зашла в комнату и с протяжным вздохом принялась распаковывать свой небольшой багаж, который она смогла сохранить даже после того, как погибли лошади. Слэйто снял с безымянного пальца перстень с агатом и начал обследовать плащ на наличие дыр. Видимо, набирать нужную сумму нам все-таки придется вместе и по крохам. Я сняла с предплечья массивный серебряный браслет. Сложная вязь заокраинского алфавита с виноградной лозой украшала его потемневшую от времени поверхность. Я загляделась на это увесистое украшение, увидев его на лотке одного торговца в токане. А Кашим купил и подарил его мне, просто так. Это была не только дорогая безделушка, но и память. Но, как ни печально, к этому времени мне уже удалось научиться расставаться даже с памятными вещами, и я положила браслет на стол. – Хороший вклад, – радостно произнес Туззик. – Не меньше двадцати оллов. – Это грабеж, – мрачно заметила я. – Это вряд ли даже половина настоящей цены. – Тяжелые времена для продажи серебра, – сказал хитрый куратор, поправив пенсне и снова усаживаясь за стол. Он пододвинул к себе чашку, заполненную мелкими украшениями: серьгами, кольцами, цепочками. Среди прочей мелочевки мелькнула брошь в форме русалки с сапфиром, вставленным в ее грудь. Слэйто заговорил о чем-то с Туззиком, кажется, он торговался по поводу плаща. Но я его уже не слушала. Брошка. О, это знакомая мне вещица! Я видела ее десятки раз. Смех, улыбки, теплый поцелуй в лоб. «Но все-таки – не леди». Брошка, закалывающая шелковый платок, слишком дорогой, чтобы принадлежать обычному странствующему воину. Идеально блондинистая голова. Вот чья это брошка. Я выхватила украшение из чашки прежде, чем Туззик успел перехватить мою руку. – Откуда это у тебя? – Оставил один должник, который не смог расплатиться за лошадь, – ответил куратор. – Куда он ушел? Туззик пожал плечами: – Откуда мне знать. Все куда-то идут и куда-то приходят, не так ли? – прибавил он с безразличным видом, но что-то в голосе куратора заставило меня усомниться в его неведении. – А если подумать еще раз, – проговорила я отчетливо, и это уже был голос Бешеной Лисицы. Вкрадчивый, глуховатый, не по-женски низкий. Голос, который лучше любого окрика заставляет людей идти мне навстречу. Туззик наконец осознал, что отпираться не стоит, и судорожно сглотнул. – Видите ли, в Тополисе беда. У нас похищают юношей. – Кому они понадобились? – удивилась Аэле. – Обычно похищают юных и красивых девушек. Для всяких мерзостей. – А у нас, миледи, похищают именно юношей, притом я бы не сказал, что хорошеньких. Всех подряд, и тех, кто лицом не вышел, и совсем никудышних. А сейчас пора сбора пуха, каждые мужские руки на вес золота. Матери воют, естественно. Невесты печалятся. А парни продолжают пропадать один за другим. Я широким жестом смела со стола украшения и нависла над Туззиком: – Этот парень с брошкой не смог расплатиться? И ты заставил его идти и искать для вас пропавших парней, трусливый ты мерзавец! – Войя подери вас, леди, да он сам вызвался. Рыцарь без страха и упрека! А я великодушно простил ему часть денег, которую он остался мне должен. Я пыталась взять себя в руки. Не будь здесь Аэле, кто знает, возможно, я бы приложила Туззика головой о столешницу, и еще раз, и еще. Но маленький ангел смотрел на меня, запрещая одним своим видом творить любое зло. Проклятие. Я отошла к окну, пытаясь дышать ровно. Снаружи, среди тополиного пуха, две маленькие девочки в длинных серебристых платьицах играли, хлопая друг друга по раскрытым ладоням и ритмично произнося какой-то стишок. Прислушавшись, я поняла, что считалочкой им служила старинная песня наемников, звучавшая нелепо в детских устах: Много погибло, немногие живы. Знай, это принцип любой наживы. Если один друг погиб вчера — Значит, завтра умрут еще два. Через неделю – еще три. И вот в живых остался лишь ты.