– Почему ты так думаешь? – подала голос Аэле. – Лис – наемница из Ларосса, а все легионы на юге. – Не надо быть шибко умной. Я пока работала в одной таверне, перевидала наемников больше, чем грязи. Достаточно видеть, как Лис крепит перевязь с ножнами: всегда одинаково. К тому же мы в пути не более шести часов, а она уже дважды проверяла свой меч. Это то, что вбивают в голову легионерам по семь раз на дню: солдатские привычки. – Даже если и так, мне плевать. – Расскажи, Кошон, – неожиданно попросил Слэйто. – Я не слышал истории про цветочные названия. – Это красивая легенда, – начала та, а я выругалась про себя. Ненавижу чертовы легенды. – Как-то на юге шла кровопролитная битва за одну крепость. Так случилось, что две армии, нанятые высокородными лордами, схлестнулись на маленьком поле, покрытом белыми маками. Там творился настоящий ад, места было мало, а отступать некуда. Испуганные люди вдвое невнимательнее, говаривала моя матушка. Когда обе стороны решили дать друг другу временную передышку, один из командиров среди истоптанных маков нашел своего убитого брата. Совсем юный воин был повержен стрелой лучника своей же армии. В этой бойне погибли очень многие, и некоторых из них по неосторожности убили товарищи по оружию. Кровь брата командира окрасила яркими каплями истоптанные маки в красный цвет. И командир приказал каждому солдату своего легиона вдеть в волосы цветок белого мака, и ни в коем случае не поднимать руки на брата. Так они и бросились в бой с цветами в волосах. И победили. В честь этой победы безродный капитан взял себе штандарт, что было ранее положено только дворянам, и повелел вышить на нем нежными девичьими ручками маки. Алый, как кровь его брата, атлас и шелковые белые маки. Именно этот легион первым заявил, что может быть не просто бандой, а братством, сплоченным единой идеей. Людьми, которые могут поручиться друг за друга, и проливать кровь. – Какой возвышенный идеализм, – взорвалась я. – Война – это в основном грязь и дизентерия, а вчерашние братья норовят всадить отравленный клинок тебе в спину. Лицо Кошон помрачнело: – Мой папа был легионером. Я его не видела, но мама рассказывала, что он умер как герой. – Легионеры сражаются за деньги, девочка. Среди них нет героев, только те, кто убивает за еду. Бац. Что и говорить, получила по заслугам. Кошон влепила мне такую звонкую пощечину, что у меня в ушах зазвенело. Ее большие серые глаза налились слезами. – Это неправда, – покачала головой Кошон. – Мой папа сражался за старого короля, он верил, что защищает страну. Я потерла щеку. После арбалетного болта в спине пощечина – пустяк. Зря я, наверное, разозлила девчонку, надо было быть взрослее и мудрее, но остановиться я уже не могла. – Когда твой отец защищал страну? Когда наши легионы под руководством короля вторгались в Край, оттяпывая от него кусок за куском? Или когда наша мирная миссия в Тиль закончилась открытыми военными действиями? В какой из этих историй твой отец стал героем? – Ты… ты… мерзкая и злобная, – прошептала Кошон, закрывая лицо руками. – Я думала, что шрамы у тебя только на лице, но в душе их не меньше. Пусть тебя простят боги. – Кстати о богах. – Довольно! Слэйто положил руку мне на плечо. Спасибо ему, остановиться самой у меня бы не хватило сил. Он сделал едва заметный знак Аэле, и та, подхватив под руку плачущую девушку, отвела ее в сторону от нас. – Ты остановил меня, потому что считаешь, что я не права? – тихо поинтересовалась я. – Вовсе нет. Ты права, но это еще не дает тебе повода тыкать в лицо людям своей правотой. Готов спорить, когда-то ты была таким же ребенком, свято верившим в какие-то идеалы. И каждый, кто вторгался в твой идеальный мир, казался тебе чудовищем. – Чем раньше Кошон покончит с глупыми фантазиями, тем для нее будет лучше. Слэйто с силой сжал мое плечо: – Не смей указывать людям, когда им оканчивать свои фантазии, Лис. У каждой птички свой срок. #Волк пятый Удел – это особое место, а у каждого особого места свои законы. Селяне, которые живут в непосредственной близости к Уделам, не очень-то любят рассказывать о них, так как это может навлечь беду. Люди и Поглощающие мирно соседствуют еще с той поры, когда горы Хаурака были лишь маленькой грядой, а само Королевство представляло собой кучку деревень, управляемых феодальными князьками. Можно сказать, что Поглощающие и Ослепляющие – это наша достопримечательность. Разумеется, никто из прибывающих чужестранцев не спешит покататься по Уделам, но ничего подобного нет ни в одном из соседних государств. Магия существует и тут и там, проявляется как в незначительных событиях, так и в громадных бедствиях, как в Заокраине. Но именно наши Уделы – это загадка, разгадывать которую не взбредет в голову никому. Иногда наши маги просто живут поблизости, словно добрые, но незаметные соседи. Иногда они сходят с ума и вырезают целые селения. Иногда от Удела мага исходит тьма, а иногда – яркий ослепительный свет. Все эти проявления объединяет одно: ни один Высший маг не принес людям добра или счастья, каждый раз любое вмешательство в жизнь простого народа и попытка общения с ним заканчивалась в лучшем случае неприятием и забвением, в худшем – трагедией. И люди выучили урок: единственный способ остаться целыми – полностью игнорировать существование Уделов и их хозяев. Не заходить в Уделы, не говорить о них, даже не думать лишний раз. Люди замолчали и продолжили жить, как жили издавна. Но Уделы от этого стали еще загадочнее. Я впервые находилась в настоящем, действующем Уделе Мрака. Лисий чертог, в котором я побывала два года назад, затухал. Именно это слово приходило на ум. Как дом, который совсем недавно покинул хозяин: от углей в очаге еще исходит тепло, на столе лежит открытая книга. Но было понятно, что никто и никогда не вернется, чтобы закончить чтение. В Лисьем чертоге была магия, но без Ослепляющего, который ушел или погиб, она тлела, как угли в его очаге. Удел Янтарного перешейка был иным – мрачным, наполненным темной магией, пульсирующим и безудержно живым. Где-то здесь, на этой огромной территории металось существо, чья злобная воля заразила все вокруг. Единственным, что утешало, была легкость пути. Мы едва ли поднялись на пару десятков метров над землей. Когда я переходила Хаурак по пути на север более двух лет назад, мы с моими спутниками поднимались очень высоко, казалось, до облаков можно дотянуться рукой. Янтарный перешеек воистину был самой низкой точкой перехода – больше похожий на скалистую дорогу, нежели на горную тропу. – Слэйто, по моим расчетам, уже должно было стемнеть. – Я обеспокоено следила за тучами, которые, словно насмехаясь надо мной, ползли по небу. – В каждом Уделе своя погода, свой час дня, даже свой день недели, полагаю. Это место вырвано из прочего мира – в нем время застывает. Ты разве не знала? «Ну, разумеется, не знала, господин Всезнайка», – выругалась я мысленно. Но вслух сказала: – И как прикажешь нам останавливаться на ночлег, если тут нет ночи? – Закрывать глаза и притворяться, что ночь есть. Так нам и пришлось поступить. Кошон играла в молчанку после нашей ссоры, более того, ее обида перекинулась и на Аэле. Как та ни пыталась разговорить крестьянскую девочку, Кошон отвечала односложно и старалась отойти. Даже чары Аэле не действовали, почти что магия. Пока мы со Слэйто устанавливали навес для отдыха и обсуждали, в какой очередности будем дежурить, Кошон отошла к дальней скале и задумчиво что-то на ней рассматривала. А затем мы услышали крик девочки. Я первая метнулась к ней, выхватив из ножен корундовый меч. Девочка кричала так, словно сам Поглощающий подкрался к нашему лагерю. Мне пришлось довольно грубо схватить ее и отшвырнуть назад, чтобы закрыть от возможной угрозы. Однако передо мной никого не было – лишь замшелые валуны. Я почувствовала, что у меня за спиной оказался Слэйто, – довольно шустро для такого нескладного парня. Кошон, споткнувшись, упала своим тощим задом на камни и, указывая пальцем на что-то на скале, шептала: – Оно… это… это… Мне пришлось напрячь зрение, но, когда я поняла, на что указывает девочка, холодный пот выступил у меня на спине. По скале полз комок черной слизи, постоянно меняющий форму. Размером с кулак человека, он мог показаться маленьким, забавным и смешным, если бы не лица. Внутри этого сгустка слизи были словно заключены маленькие люди, пытавшиеся вырваться из черного плена. То тут, то там на поверхности выступали обезображенные безмолвным криком лица. Они натягивали пленку и погружались внутрь сгустка при каждом движении, словно перекатывающиеся под кожей мышцы. Они исчезали в одном месте огромного слизня, только чтобы через миг возникнуть в другом. Зрелище вызывало омерзение. Тварь ползла по скале подобно большой улитке, оставляя на камне влажноватый черный след. – Отлично! Это же великолепно, – хлопнул себя по коленям Слэйто, словно собирался пуститься в пляс от радости. Я недоуменно уставилась на него. Ничего «великолепного» в этой жуткой твари не было. Аэле подошла к нам и тоже разглядывала магическую сущность. Ком слизи не проявлял никакой агрессии и словно не замечал нас. – Может, объяснишь? – попросила я. – Все гораздо лучше, чем я смел надеяться. Это крикун, так этих слизней называют. В Уделе есть крикуны, а значит, худшее, что нас ждет впереди, – это безумное чудовище. Теперь на Слэйто смотрели уже мы все втроем. – Серьезно? Это, по-твоему, хорошие новости, дорогой? – спросила Аэле, качая кудрявой головой. – Ч-чудовище, – прошептала Кошон. – Я чувствую себя учителем в лицее по изучению Уделов, – вздохнул Слэйто. – Да, безумное чудовище – это лучшее, на что мы могли рассчитывать. Считайте, что у Поглощающих есть… срок годности. Он истекает, и Высший маг превращается в обезумевшего монстра. Но в этом виде он гораздо более уязвим. Поверьте, расчетливый и спокойно выдумывающий способы убийства волшебник гораздо опаснее дикой твари, которая действует, подчиняясь инстинктам. Я не могла не согласиться с ним. Если только чудовище и впрямь было безумным, а не обладало звериной мощью и сознанием Поглощающего. – А как это, – я брезгливо ткнула мечом в сторону крикуна, который продолжал свой путь по скале, – подсказало тебе, что у Поглощающего вышел срок? – Крикуны – они как капли. Словно брызги тьмы, отделившиеся от чудовища. Поглощающий в обычном состоянии внешне похож на обычного человека, он крикунов не выделяет. Такие капли – символ его вырождения. Эта вот забралась довольно далеко. Те, что больше размером, – опасны, но этот малыш принес нам добрую весть, предлагаю его не трогать. Однако Кошон не слушала Слэйто: пока тот отвечал на мой вопрос, девчонка успела вооружиться палкой и с размаху ткнула ею в крикуна, пропоров слизневое тело. Существо пронзительно взвизгнуло от боли и повисло на конце палки. Размахнувшись, Кошон отбросила крикуна вместе с палкой, и тот исчез за скальным выступом. – Зря ты это сделала, – раздраженно произнес Слэйто. – Поглощающий чувствует каждого крикуна как часть себя. Сейчас ему было больно, и он узнал, что в Уделе есть кто-то, кто заставил его испытать эту боль. Лучше его не дразнить, пока мы не будем готовы принять бой. Но Кошон снова его не слушала, она бухнулась на колени и принялась молиться, как одержимая – Кашми-хлебопашцу, ткачихе Ириде и каким-то совершенно неизвестным мне богам. Она была напугана, да и разве можно было винить девочку в этом. Даже я, привыкшая самоуверенно преодолевать любое препятствие, растерялась. Только сейчас в голове возникла назойливая мысль: «Ты ничего не знаешь о Поглощающих, Лис. Ничего». Теперь путешествие по Перешейку не выглядело забавной авантюрой. Я сунулась в нору к абсолютно незнакомому мне дикому зверю. * * * С каждым шагом я приближалась к паранойе. Чем дольше я ждала нападения, тем сильнее меня пугал каждый шорох и стук на ветру. На второй день после ночевки под пасмурным дневным небом пали наши лошади. Они вот так просто взяли и умерли буквально на ходу. Сначала ноги подломились у лошадки Слэйто, затем у той, что принадлежала Аэле. Моя кобылка продержалась чуть дольше, сражалась до конца, пока с жалобным ржанием не рухнула в пыль. Для произошедшего не было причины, и нас это потрясло, хотя, признаться, мы ожидали чего-то подобного. Мы вчетвером молча стояли над мертвыми телами несчастных животных. Вернее, трое молчали, а Кошон шептала молитвы в сложенные перед лицом кулачки. Двигаясь дальше, мы видели крикунов, и небольших, и крупных. После рассказа Слэйто об их связи с Поглощающим каждый обходил за пару метров странных и пугающих созданий. Они, все так же не обращая на нас внимания, ползли кто куда – бесцельно и даже как-то лениво. Я пыталась заставить себя не думать о том, что нас ждет, но это не помогало расслабиться. Каждая секунда грозила нападением. Второй ночью я так и не смогла заснуть, несмотря на уговоры Аэле. Рука судорожно сжимала рукоятку меча, и это дарило немного спокойствия. В голове теснилась тысяча вопросов, на которые мог бы ответить Слэйто, но я просто не могла говорить об этом в Уделе. Сама атмосфера, вернее даже Атмосфера – с большой буквы, впитывала каждое мое слово, вслушивалась в то, что я говорю. В итоге я, как и Кошон, предпочла держать язык за зубами. Каждый камень подслушивал, каждая ветка доносила. У меня не было предчувствия беды, ничего подобного. Я уже находилась в сердце беды. К середине третьего дня мы дошли до сада. Вернее, это место когда-то было садом. Сейчас деревья, возможно, березы или осины, с начисто ободранной корой походили на раздетых женщин, протягивающих руки-ветви к небу в безмолвной мольбе. Стволы без коры имели неприглядный сероватый оттенок, напоминавший плесень на испортившемся хлебе. Ветки, особенно нижние, казались опасно острыми. Мы шли среди мертвых деревьев, когда Аэле вдруг воскликнула: