У берегов островка, где находилась пещера атапасков, «сожженные леса» имели сегодня три порядочной величины плота. Воины, соблюдая полный порядок, разместились на этих плотах. Пленников разбили на две группы: на первый плот поместили агента, которому явно уделялось особое внимание, по-видимому, как личному врагу женщины-сахема, и с ним траппера Джорджа. На другом плоту нашли себе приют молодой Деванделль и второй траппер, Гарри. Переправа через реку длилась около получаса и была далеко не безопасной, потому что индейцам приходилось бороться и со стремительным течением, и с налетавшими на плот льдинами, которые грозили затереть и разбить его. Лежа на дне плотов, пленники с известным трудом могли видеть только окрестные берега, и Джон Максим с тоской вглядывался в туманную даль в тщетной надежде заметить какие-нибудь признаки близящейся помощи. Лес стоял, угрюмо нахмурившись, небо казалось свинцовым, и свинцовыми были холодные воды Волчьей реки. Глядя на эти волны, с рокотом теснившиеся к плотам, агент невольно думал об участи, постигшей смелого Сэнди Гука. – Нет, погиб Сэнди! Что уж и говорить! Переправившись через реку, индейцы усадили пленников на спины четырех запасных мустангов, причем, разумеется, приняли все обычные предосторожности против побега, и поехали на север, немилосердно гоня лошадей и останавливаясь время от времени лишь на несколько минут, чтобы отдохнуть. – Нельзя сказать, – ворчал Джон, – чтобы ехать нам приходилось с комфортом! В самом деле, если индейцы, свободно управляющие своими мустангами, утомлялись в пути, проходившем девственным лесом, то пленникам, у которых были грубо связаны руки, а ноги привязаны, притянуты к брюхам лошадей кожаными лассо, приходилось во много раз хуже. Но охотники старались изо всех сил поддержать свое достоинство и не показывали индейцам, что они страдают от неудобств. – Терпите, терпите, ребята! – шепотом подбадривал своих спутников старик-агент. – Бывает ведь и хуже! – Но редко, дядя Джон! – А ты помалкивай, Джордж! Слишком ты разбаловался за последние годы! А еще называешься траппером! Советовал бы тебе помнить, что впереди нас ждут еще худшие неудобства, чем тряска на спинах мустангов. Вот усадят нас в какую-нибудь полную гнили яму, потом привяжут к знаменитому столбу пыток и заставят петь Лазаря! – Не дождутся! – стиснув зубы, отозвался Джордж Деванделль. – Я помню рассказы отца о мучениях, которым в его дни краснокожие подвергали белых охотников или захваченных в плен солдат, но помню и то, что тогда позором считалось просить пощады, стонать. Сумею и я выдержать эти муки не застонав! – И я! – отозвался кто-то из трапперов. Другой поддержал: – Разумеется, я предпочел бы удрать! Но уж если придется, то не услышат красные жалоб и от меня! Буду стараться раздразнить их, чтобы они поскорее покончили со мной! Может, удастся этот маневр. Джон глубоко вздохнул и что-то пробормотал себе под нос. Если бы офицер и трапперы заглянули в его душу, они прочли бы в этой душе старого степного бродяги большое сомнение. «Легко говорить! – думал агент. – Попробуйте вы выдержать муки, которым краснокожие дьяволы умеют предавать своих пленных!» Тем временем отряд индейцев, сделав несколько десятков миль, приблизился к месту, где расположилось становищем уходящее в Канаду племя «сожженных лесов». Становище это было достаточно обширным: оно состояло почти из полутораста отдельных типи разнообразнейшей величины. Среди обычных типи выделялись размерами и богатством отделки палатки вождей: женщины-сахема, то есть Миннегаги, и руководителя переселения, Большой Ноги. У обеих типи, перед пылающими кострами, держались небольшие отряды молодых воинов, явно исполнявших обязанности телохранителей и вестовых у вождей. Пленники ждали, что немедленно по прибытии их отведут к грозной «охотнице за скальпами», Миннегаге, но ошиблись в своих расчетах: индейцы Красного Облака подвезли их к стоявшей среди других типи грязной и закопченной палатке, сняли с мустангов и, снова связав по рукам и ногам, без церемонии, словно тюки, бросили в эту палатку. Там было холодно, но с этим еще можно было мириться людям, привыкшим всегда находиться на свежем воздухе. Что было, однако, совершенно нестерпимо – это невозможная грязь внутри палатки, словно она была обращена в помойную яму. И кроме того, по шкурам, из коих состояли стенки этой «типи пленных», ползали тысячи насекомых, которые, конечно, не преминули накинуться на злополучных пленников как на давно желанную добычу. Первым почувствовал неудобства этого мучения Джордж Деванделль. – Черт знает какая гадость! – заворчал он. – Меня положительно съедят заживо эти паразиты! Нарочно, что ли, собрали их сюда в ожидании нашего прибытия?! – Ничуть не бывало! – ответил хладнокровно Джон. – Сразу видно, что вы, мистер Деванделль, не имеете настоящего представления о жизни индейцев. Бог один знает, что это такое: некультурность ли, стоицизм ли, ложно, конечно, понимаемый и еще более ложно применяемый. Но факт тот, что огромное большинство индейцев живет в неимоверной грязи, в прямо-таки поражающей своей антигигиеничностью обстановке. Врачи, которые посещали селения индейцев для научных исследований, буквально в ужас приходили, видя, что тут делается, в каких условиях проходит существование краснокожих. Начать с того, что индейцы не знают печей, а зимы ведь тут бывают прежестокие, и без согревания никак обойтись немыслимо. Ну, вот они и согревают палатки огнем костров, разводимых прямо на полу. Дым ищет себе выход в верхнем отверстии палатки, но улетучивается, разумеется, далеко не весь: значительная часть его остается внутри, отравляя дыхание. И с дымом остается жестокий угар. Говорят, у индейцев железные организмы. Может быть, и так! Но я своими собственными глазами видел, как из одной типи как-то раз вытащили семь трупов: угорели насмерть! Вся семья из семи человек! А ведь те же индейцы, посещая поселки бледнолицых, не могут не знакомиться с домашним устройством, не могут не знать удобств хотя бы первобытных печей! – Но почему же они не обзаводятся печами, хотя бы переносными? – Почему, мистер Деванделль? Потому что это объявлено греховным! Нет, в самом деле, тут вмешалась их религия, или, вернее, вмешались их святоши-жрецы, их пресловутые врачеватели, хранящие старые традиции. И еще – старые ведьмы, скво… В пятидесятых годах одно из племен центральных штатов, уже вкусив плодов цивилизации, стало обзаводиться печами. Вождь этого племени даже получил имя Железной Печи, потому что приобрел у поселенцев переносную железную печку для своего вигвама и, странствуя, всюду таскал за собой эту башню вавилонскую, вызывавшую у всех зависть. Таким образом был создан благой почин, подан разумный пример. И что же бы вы думали? Против «греховного новшества» завопили со всех сторон. Индейские шаманы странствовали от одного становища к другому, возбуждая, главным образом, выживших из ума скво россказнями, что приобретение печей – это оскорбление Великого Духа, или всемогущего Маниту, что тот индеец, который купит печь, мало-помалу побелеет, превратится в презираемого индейцами бледнолицего. Кто обзаведется печью, тот ради печи должен обзаводиться постоянным жилищем. Кто обзаведется жилищем, тот изменяет общине, ибо община ведет кочующий образ жизни. Значит, он изменник и предатель! Он уже не индеец! Кончилось своего рода революцией: по настоянию влиятельнейших из индейцев все печи были уничтожены, брошены в болота или зарыты в землю, а на всех, кто пожелал бы впредь соблазниться их приобретением, наложено священное проклятие! – Борьба старого, умирающего быта с новым, нарождающимся бытом, – задумчиво промолвил Деванделль. – Да, борьба старого с новым! – продолжал опытный охотник, вспоминая целый ряд аналогичных историй из жизни краснокожих. – Вот, возьмем хотя бы этот вопрос: невыразимую грязь в индейских вигвамах! Знаете ли вы, что и эта грязь объявлена священной? Представьте, да! У краснокожих фанатиков выработалась особая теория: кто боится грязи, тот изнежен. Кто изнежен – тот не воин. Кто не воин – тот не индеец, а отщепенец, предатель, изменник, грешник! А результаты каковы? Среди индейцев трудно найти человека, который не страдал бы какой-нибудь кожной болезнью. Простая чесотка – это еще совсем невинное дело, пустяки! А есть и похуже: целые поселения сплошь заражены прилипчивой экземой. Другие поселки держат в своей среде прокаженных как равноправных членов, постоянно соприкасаясь с ними. И мрут индейцы, как мухи осенью! Да, на нашей американской расе лежит большой грех: мы приложили руку к истреблению краснокожих!.. Но что это значит в сравнении с болезнями, истребляющими индейцев по их собственной вине?! В сороковых годах между краснокожими свирепствовала натуральная оспа. Кто-то пустил легенду, что оспа нарочно, дескать, привита индейцам белыми в целях их скорейшего истребления, чтобы белые могли завладеть землями индейцев. Один богатый и многолюдный индейский род, соприкасавшийся с белыми, обратился к их помощи, и военный врач Макферсон в 1842 году сделал прививки от оспы полутора сотням человек. Знаете, что из этого вышло? Следующей весной все эти люди были без жалости, без пощады истреблены своими сородичами, объявившими их нечистыми. И опять-таки сделано было это зверство во исполнение повеления самого Маниту, Великого Духа, которому будто бы привитием оспы индейцами нанесено жесточайшее оскорбление. Нет, джентльмены, что ни говорите, а краснокожие сами сильно повинны в том, что им придется исчезнуть с лица земли. На них как будто лежит печать проклятия. – Так-то так, – задумчиво вымолвил Деванделль. – Но и мы, янки, обращались с индейцами далеко не так, как следовало бы. – Об этом что и говорить! – отозвался Джон. – Греха на душу приняли немало. Но это судьба! Глава VI Два скальпа Первые часы пребывания злополучных охотников в плену прошли спокойно: за палаткой слышались голоса перекликавшихся индейцев, лай собак, визг ссорившихся старых скво, ржание лошадей, шаги, но в палатку, в которой лежали пленные, никто не входил. Казалось, краснокожие совсем позабыли о присутствии в их лагере четырех бледнолицых, своих смертельных врагов. Однако часов около двух пополудни спокойствие было нарушено появлением двух индейцев, притащивших в палатку котелок с каким-то индейским варевом. – Бледнолицые! – в торжественном тоне обратился к пленникам один из импровизированных «слуг». – Наш сахем, великая охотница за скальпами, непобедимая Миннегага, посылает вам эти яства в подарок! Насыщайтесь! И он величественным жестом показал на поставленный на землю у ног пленников котел, из которого поднимались целые облака теплого пара: в котле была сваренная по-индейски рисовая каша с кусочками вяленого бизоньего мяса, без милосердия сдобренная неимоверным количеством перца. – Краснокожие хотят нашего унижения, – прошептал лежавшим молча на земле спутникам агент Джон Максим. – Они не развязывают нам рук и думают заставить нас есть, как едят собаки, чтобы потом бросить нам в лицо насмешку. Но, друзья, с вашего позволения, этого не будет! Предоставьте действовать мне! Разумеется, все кивнули в знак согласия. Тогда Джон, ползком придвигаясь к котлу, извиваясь как гусеница, что вызывало злорадные усмешки индейцев, задал вопрос: – А нашим краснокожим братьям очень нравится эта поганая собачья похлебка? – Она приготовлена именно для вас! Ешьте! – отозвался старший из воинов. – Но мне ужасно хочется накормить вас! – продолжал Джон. – Мы сыты! – Ничего, скушайте кусочек! С этими словами Джон Максим с невероятной силой двинул стоявший на земле котел обеими ногами, подхватив его словно ухватом, и в мгновение ока подбросил вверх, в то же время перевернув его. Горячая каша вывалилась прямо на головы и плечи ошеломленных индейцев, залепила их сложные прически, залила орлиные перья над их головами, полилась по бронзовым лицам, ослепляя краснокожих и портя их одеяния. Индейцы пострадали достаточно серьезно, получив столь неожиданный горячий душ. Но достоинство воина не позволяло им поддаться слабости. Только односложное восклицание «ух» вырвалось из их уст, выражая испуг, и чувство страдания, и гнев. – Пойдите, покажитесь вашему сахему в юбке! – сказал, презрительно отворачиваясь к стене, Джон Максим. – Может быть, увидев, как вы облеплены кашей, она вспомнит приличия, запрещающие издеваться над воинами, как над беглыми невольниками! – Хух! – вымолвил старший из индейцев, и оба они покинули палатку. – Недурно для начала! – злорадно засмеялся один из трапперов. – Если бы нам удалось проделать еще парочку таких же трюков, – я думаю, нам не пришлось бы испытывать мучений у столба пыток. – Ну, на это не надейся! – отозвался Джон. – Такими пустяками нельзя раздразнить индейцев и заставить их потерять голову. Надо будет применить более серьезные меры. Ну да ладно, посмотрим! А покуда, я убежден, данный мной урок несколько подействует, и с нами будут обращаться с большим почтением.