– Алес, спускайся! – повторил Бенито. «Мамочки родные! – жалобно пискнула Викина Плакса. – Отдай им все, пока не поздно, и умоляй, чтобы не убивали!» Внутренний скептик напряженно молчал. Из темноты наверху медленно, как всплывающий со дна омута покойник, проявилась фигура. Сердце у Вики застучало так, словно пыталось разбить клетку ребер, вырваться на волю и улететь. Куда угодно, только подальше отсюда! Что это за ужасный человек, похожий на призрака? Но какая-то часть Вики внезапно активизировалась, и, как ни удивительно, это была та самая женщина, которой принадлежал голубой блокнот: беззаботная мечтательница, легкая душа, больше всего любящая петь и путешествовать. Там, где Плакса готова была отдать все, не предприняв даже слабой попытки защититься, Путешественница собиралась вступить в драку и прикидывала, есть ли на ее стороне хоть какое-нибудь преимущество. Вика быстро обшарила взглядом пространство. Сумка? От нее никакой пользы! Стол? Блюдце? Кресло? Кресло! Она метнулась к груде сваленной мебели и вцепилась в гнутую ножку, изо всех сил дергая ее в попытках оторвать. Будет чем биться! Ей это почти удалось, когда человек на лестнице заговорил. Услышав голос, Вика резко обернулась. На лице ее было написано такое изумление, что Бенито расхохотался в голос. Злой это был смех, издевательский, но сейчас Вика была рада и такому. – Бона сэра, – проговорила девушка в пижаме, стоявшая на лестнице. Смех оборвался. – Алес, сейчас не ночь! – устало, как показалось Вике, сказал Бенито. Девушка не ответила. Она спускалась, осторожно переставляя ноги, как если бы перед ней были не ступеньки, а вода. Она словно погружалась в их залу с ее полумраком: осторожно, боязливо. Вика выпустила пыльную ножку едва не покалеченного кресла. Девушка остановилась на предпоследней ступеньке и уставилась на нее, слабо шевеля губами, но не произнося ни слова. – Алессия, это Виктория, – негромко сказал Бенито. – Поздоровайся с ней. – Бона сэра, – снова шепнула девушка. У Бенито дернулся уголок рта. – Здравствуйте, – от растерянности по-русски брякнула Вика. Ее первой мыслью при виде девушки было, что Бенито держит здесь свою подружку. Но теперь, глядя на эти угловатые скулы, черные глаза, будто подведенные карандашом, на характерные ломаные брови, одна заметно выше другой, она поняла, что ошиблась. Секундой позже Бенито подтвердил ее догадку. – Моя сестра, – сказал он без выражения. – Ступай к нам, Алес. Не бойся. Он протянул ладонь. Алессия уставилась на нее с вопросительным испугом. Она застыла на предпоследней ступеньке, одной рукой вцепившись в перила, другой теребя испачканную в какой-то белой дряни прядь волос. Бенито ждал с таким видом, будто готов стоять вечно, и в конце концов девушка осторожно подала ему иссушенную птичью лапку. Вика смотрела, как он ведет ее через всю залу. Алессия ступала с величайшей осторожностью, некоторые места обходя стороной. Ковер, догадалась Вика, она боится пятен на ковре. Бенито проводил сестру до завалов мебели, и Алессия, согнувшись, забралась под опрокинутый стол и свернулась там клубочком – только черные глаза блестели из импровизированной норы. – Ты можешь подойти ближе, – разрешил Бенито. – Она больше не станет тебя бояться. Вика приблизилась, присела на корточки, ощущая неудобство от того, что рассматривает живого человека, словно какого-то зверька. Девушка слабо улыбнулась ей. В первые секунды Вике бросилось в глаза сходство Алессии и Бенито. Теперь же ее поразила разница. Как, спрашивала она себя, как из почти одинакового набора черт Творец создал два настолько разных облика?! Определенно, все дело в губах. Жесткий рот Бенито невозможно представить на этом безвольном вялом лице. Пухлые губы Алессии все время полуоткрыты, нижняя вывернута, за ней белеет ряд неровных зубов. И подбородок. У Бенито он выпирал вперед – как нос у корабля. Алессии сильно скошенная нижняя челюсть придавала сходство с курицей. Длинные неопрятные волосы падали ей на плечи, криво постриженная челка почти закрывала один глаз. Виктория присмотрелась и поняла, что белая дрянь – не что иное, как седина. У сестры Бенито была наполовину седая голова. «Господи, бедная девочка». – И давно она здесь? – дрогнувшим голосом спросила Вика. Бенито поднял глаза к потолку, сжал пальцы в кулак, отогнул мизинец, безымянный… – Два года. – Что?! – Два с половиной, – поправился парень. – Э, Алес! Сколько мы тут живем? Девушка на карачках выбралась из-под стола, уселась рядом с Викой, как собачонка. Осклабилась – Вике стало тошно от этого зрелища – и что-то залопотала. Вычленить смысл из этого набора звуков мог только Бенито. – Она говорит – два и еще чуть-чуть, – перевел он. Вика опустила глаза. Взгляд наткнулся на огромные колтуны в спутанных полуседых волосах. Острая жалость взяла в ней верх над брезгливостью. Закипая от ярости, Вика обернулась к Бенито: – Почему ты держишь ее здесь? Ты что, глупый? Ей нужен присмотр! Она больна, или ты не видишь? Вика изо всех сил старалась держать себя в руках. Но, видимо, что-то нехорошее прозвучало в голосе, потому что Алессия выпустила ее ногу и поползла подальше от нее. – Больна? – с притворным удивлением переспросил Бенито. – Я ничего не замечаю. От бешенства Вика даже перестала спотыкаться на подзабытых итальянских словах. – Ты же убиваешь ее! – тихо процедила она. – Что она делает для тебя, малыш Бенито? Стирает твое белье? Готовит для тебя кофе? Что, оказалось удобно держать здесь слабоумную прислугу? Парень шагнул навстречу Вике и остановился в полушаге, нависая над ней. Вика не отшатнулась. Ей больше не было страшно: злость на этого молодого подлеца и жалость к несчастной помешанной вытеснили испуг. – Ты спрашиваешь, зачем она мне здесь? – голос Бенито стал отвратительно скрипучим. От звука его хотелось заткнуть уши, словно водили пальцем по стеклу. – Может быть, потому, что мой отец не пожелал иметь дурочку в своем доме и сдал ее в больницу? Может быть, потому, что там ее так лечили, что ей с каждой неделей становилось все хуже? Или потому, что, когда я увез ее оттуда, она даже не узнавала меня?! – его голос взвился до визга. – Или потому, что отец выгнал к дьяволу нас обоих, когда я привел ее домой?! Алессия жалобно вскрикнула, и Бенито осекся. Задыхаясь, он отошел в сторону и отвернулся. Наступило долгое молчание, прерываемое только тихим испуганным бормотанием больной девушки. – Твой отец выгнал из дома собственную дочь? – недоверчиво спросила Вика. Бенито ответил не сразу. – Не собственную. Наша мать изменила ему. Родилась девочка. Отец делал вид, что простил. Мать умерла три года назад. Тогда отец сразу избавился от Алес. Он по-прежнему стоял к Вике спиной. Рубаха белела в сумраке. – У твоего отца еще есть дети? – спросила Вика после долгого молчания. – Трое парней, кроме меня. Зачем слабоумная девка, когда есть мужчины! Наследники. Не чужая кровь. Вика молча кивнула, хотя Бенито не мог этого видеть. Она хотела спросить, а как же биологический отец девушки, но потом подумала, что это не имеет значения. Если бы он хотел, давно бы объявился. А может быть, он покоится в могиле, как мать Бенито. Алессия сидела на корточках и самозабвенно выдирала нити из ковра в том месте, где просвечивала основа. Теперь Вике стали ясны настоящие причины его ветхости. – Алес, посмотри на меня, – ласково сказала она. Ей самой стало противно от патоки в своем голосе. Так разговаривают с маленькими детьми и собаками те, кто не понимает первых и боится вторых. Быстрый затравленный взгляд вполоборота. Когда не бросалась в глаза нижняя часть лица, Алес можно было принять за обычного диковатого подростка. – Сколько ей лет? – Девятнадцать, – неохотно сказал парень. Вика протянула руку и очень мягко погладила Алес по плечу. Та не вздрогнула и не отстранилась. Движения пальцев, выдиравших одну толстую нить за другой, замедлились. Вика провела ладонью по плечу девушки еще раз – ощущая каждую выпирающую косточку, – и пальцы оставили свою бессмысленную работу. Сзади чиркнула зажигалка. – Я часто кричу на нее, – сообщил за Викиной спиной Бенито, глубоко затягиваясь. – Она привыкла. – За что кричишь? – Когда веду ее мыться, а она не хочет выходить из дома. Ведет себя как тупая корова. Слышишь, Алес, про тебя говорят! Девушка ничем не показала, что понимает его слова. – В голове у нее один птичий помет, – флегматично заметил Бенито. – И тот протухший.