11 декабря 1982 года, в самом начале правления Андропова, Чикатило совершил свое седьмое, и последнее в том году убийство. Он оказался на автобусной остановке в городе Новошахтинске, так как намеревался навестить тещу. Оля Стальмаченок, десятилетняя ученица музыкальной школы, направлялась домой. Ее смерть стала самой ужасной в том году. На ней обнаружили больше пятидесяти ножевых ран, некоторые были нанесены в глаза, и, чего он ранее не делал, остались следы дикого потрошения. Семеро жертв направлялись за ним в лес, ничего не подозревая, ибо он умел говорить их языком. И потому, что заинтересовать их можно было сущей малостью: пообещать дать закурить, показать видео или дать что-нибудь поесть. Но настоящая причина заключалась в том, что жертвам достаточно было одного взгляда на него, чтобы, как им казалось, все увидеть и понять. И они шли с ним, потому что видели, кто он — добрый, беззащитный человек. Глава 7 — Я убью этого Костоева! — воскликнул убийца Володя Стороженко. — Я ему горло перерву! Следователь вышел из комнаты. Ему было поручено ознакомить Стороженко с материалами уголовного дела, расследованного под руководством Костоева. Следователь позвонил Костоеву, и тот сказал, что приедет как можно скорее. Стороженко был в ярости, он только что узнал из материалов дела, что Костоев арестовал его брата. Тот факт, что брат был замешан в нескольких серьезных преступлениях, он не принимал в расчет. Следователь предал его, и в его ярости не было места логике. В процессе допросов Костоев в какой-то мере даже проникся симпатией к этому двадцатисемилетнему молодому человеку, к его лицу с ярко выраженными славянскими чертами. Однако Костоев знал, что на деле Стороженко очень опасный человек, который oграбил, изнасиловал и убил не меньше дюжины женщин. Узнав, что происходит в тюрьме, Костоев немедленно туда выехал. Российская Генеральная прокуратура в 1981 году поручила Костоеву принять к своему производству дело об убийце, который поверг в ужас весь Смоленск. Женщины боялись идти на фабрики, производство начало падать. Более двух лет убийцу не могли найти, это подрывало авторитет партии и ставило под сомнение ее способность поддерживать порядок. Тщательно организовав охоту за преступником. Костоев поймал его через три месяца. Из двадцати женщин, которых, как думал Стороженко, он убил, восемь выжили, и одна из них, вопреки всему ужасу смертоносного сексуального насилия, каким-то образом сумела нападавшего запомнить. Однако единственное обвинение, которое Костоев мог выдвинуть против Стороженко, сводилось к одному случаю насилия и попытки убийства. Костоеву же было нужно признание всей преступной деятельности. Стороженко был крутым парнем, который уже немало повидал на своем веку, на плече у него была татуировка — снежный барс, эмблема российского преступного мира. Татуировка на груди, сделанная в тюрьме и изображавшая бледно-зеленого ангела, распростершего крылья в полете, походила на вышивку. Костоев умел читать эти знаки, он знал о снежном барсе, знал он и парней подобных Стороженко, с мускулистыми шеями и безрассудной бравадой. Его стратегия заключалась в том, чтобы, заслужив абсолютное доверие, внушить надежду на лучший исход в случае, если будет сделано искреннее признание. Чтобы как-то успокоить поверженного преступника, Костоеву приходилось иногда говорить и неправду[3], что у следователей называется «соской». — Это не моя специальность, — говорил Костоев убийце, — но у меня ощущение, что в государстве существуют определенные организации, которые могли бы использовать человека наподобие вас. Именно сейчас международная ситуация крайне напряжена — Хомейни, Рейган, папа — и т. д. Стороженко внимательно слушал. — Я тоже слышал разные истории, — сказал он. — Как человека приговаривали к смерти, а затем составляли фальшивое заключение о приведении приговора в исполнение. Он получал новое имя, иногда благодаря пластическим операциям даже новое лицо, и его направляли за границу. Костоев не торопился опровергать эти разговоры. И все же Стороженко продолжал сопротивляться, он понимал, что ценою этой новой жизни может быть только полное признание, но вместе с тем надеялся, что у следователя Костоева есть возможности добиться по крайней мере пожизненного заключения. — Вы знаете какие-нибудь иностранные языки? — спросил Костоев. — Я могу выучить, — ответил Стороженко. Будучи изобличен следствием и решив сыграть эту ставку, он признался в своих преступлениях — двадцати случаях насилия, двенадцати убийствах и восьми попытках убийства. После чего, пользуясь тем, что у него было много свободного времени, начал изучать английский язык. Как только Костоев прибыл в тюрьму, он приказал, чтобы Стороженко привели к нему, и затем, несмотря на возражения охранника, потребовал, чтобы их оставили вдвоем. Стороженко все еще был взбешен и опасен. А Костоев не подавал никаких признаков страха, поскольку его не испытывал. Заставив Стороженко смотреть ему в глаза, Костоев сказал ему на грани бешенства: — Значит, ты потому хотел убить меня, что я арестовал твоего брата? Ты был бы счастливее, скажи я тебе об этом раньше? Или ты хотел убить меня за то, что тебя перевели сюда, в московскую тюрьму, потому что сокамерники в смоленской собирались сделать с тобой то же, что ты делал с несчастными женщинами? Стороженко не мог больше выдерживать взгляда Костоева и опустил голову. — Или ты потому хотел убить меня, что я добился, чтобы о твоей жене и ребенке позаботились? Еще ниже опустив голову, Стороженко всхлипнул и сказал: — Простите меня. После этого Костоев приказал тому же самому следователю возобновить следственное действие. Увидев его в тот же вечер, Костоев спросил: — Ну, и как прошло? — Он был как шелковый. — Что он сказал? — Он сказал, что готов был убить Костоева, готов разорвать ему горло, но тот обвел его вокруг пальца. Не человек, а дьявол. Подписав обвинительное заключение по делу Стороженко, из которого со всей очевидностью вытекала неизбежность смертной казни, Костоев уехал в отпуск, который провел со своей семьей. Спустя две недели он позвонил в Российскую прокуратуру в Москве, в отдел особо важных преступлений, и узнал, что его направляют в Ростов-на-Дону по «небольшому делу о коррупции». — Ничего, ничего, вы управитесь за пару месяцев, — сказал Димитров, который был начальником и покровителем Костоева в то время, когда работал прокурором Северной Осетии, и который теперь был прокурором города Ростова. — Ваши интересы в этом деле не затронуты? — спросил Костоев. — Нет-нет, там ничего существенного, просто взятка на довольно низком уровне. Это выглядело едва ли подходящим заданием после того, как он выследил и сломал такого матерого убийцу, как Стороженко, но… приказ есть приказ. Он снял номер в гостинице «Ростов». Прямо с балкона можно было видеть антенну на здании КГБ, а внизу — верхушку молодой плакучей ивы. Ознакомившись с делом в своей обычной неторопливой манере, Костоев начал допрашивать человека, вымогавшего взятку. Андрей Натолока, прокурор отдела Ростовской облпрокуратуры, прекратил дело в обмен на мелкий ремонт своего автомобиля, променяв, таким образом, справедливость на подкрылки. Может быть, это было стремление, оказав помощь следствию, облегчить свою собственную судьбу или нежелание идти на дно в одиночку, но Натолока в ходе допросов обвинил еще нескольких человек. Это вызвало своего рода цепную реакцию, каждый из названных называл еще двоих или троих, а те, в свою очередь, называли следующих. Складывалось впечатление, что здесь могли приостановить или прекратить любое дело или смягчить приговор, если цена оказывалась подходящей. Некоторые вещи стали очевидными уже достаточно быстро. Коррупция в Ростове не только поразила чиновников самых высоких рангов — она уходила в прошлое глубже, чем кто бы то ни было (включая и самого Костоева) мог себе представить. Он взял сначала двух помощников, затем пятерых, окончательное их число достигло пятнадцати. Чувствовалось, что дело продлится не недели, а месяцы и, может быть, даже годы. Номер 339 в гостинице «Ростов» на какое-то время стал его домом, если можно считать домом тесную комнату с короткой и узкой кроватью. Нити ростовской коррупции привели к Анатолию Кумскому, заместителю городского прокурора. Блестящий детектив, большой знаток законов, мастер допроса, Кумский настолько разложился что часто даже не выполнял того, за что ему платили. Его все боялись, в его руках была власть, и он уже совершенно перестал стесняться в средствах. Пришлось потратить весь конец года, нужно было подготовить дело против Кумского так, чтобы оно могло выдержать любую атаку. В то же самое время до Костоева доходили слухи, что Кумский предлагает большие деньги любому, кто его, Костоева, убьет. Ведя дело о коррупции в системе правоохранительных органов Костоев не мог держать подозреваемых или арестованных в местах заключения той же системы — там с ними легко могли расправиться. Только КГБ обеспечивал нейтральность и достаточную степень изоляции, которая требовалась в данном случае. КГБ пошел навстречу Костоеву (Юрий Андропов, бывший глава КГБ, руководил тогда страной и придавал большое значение решительной борьбе с коррупцией), разрешив ему держать арестованных в своей внутренней тюрьме, и предоставил для работы комнату под номером 211. Комната номер 211 стала удачной для Костоева. Около семидесяти человек оказались вовлеченными в коррупцию, и все они признались в содеянном. Наступила пора брать самого Кумского, одного из главных организаторов всей игры. Кумский, которому в то время было пятьдесят четыре года, был необычайно опытным человеком, Костоеву же исполнилось тридцать девять. Костоеву долго мешали арестовать Кумского. Пользуясь этим обстоятельством, Кумский сумел перепрятать золото и алмазы из тайника в своем гараже. Своими тонкими светлыми волосами, холодным, презрительным взглядом, мундштуком для сигарет Кумский напоминал Костоеву офицера гестапо. И не случайно: глубокая проверка прошлого Кумского выявила, что, будучи молодым человеком, Кумский, возможно, сотрудничал с нацистами и даже получил от них мотоцикл за свои услуги. В голодные послевоенные годы он украл у женщины хлебную карточку, и это значит, что она умерла от голода, а он остался в живых. Как только они встретились в комнате 211, Кумский попытался предложить Костоеву взятку — боясь электронных подслушивающих устройств, он показал сумму на пальцах, начал с сотни тысяч, а потом быстро поднялся до двух сотен. Костоев рассмеялся. — Этого недостаточно, вы стоите куда больше. Решив, что для предстоящей задачи пальцев не хватит, и по-прежнему боясь, что их разговор прослушивается, Кумский схватил листок бумаги, ручку и написал: полмиллиона. — Со мной это не пройдет. Существует только одна возможность, — сказал Костоев. «В чем она заключается?» — написал Кумский. — Единственное, что может смягчить ваш приговор, — это полное признание. «Мне не в чем признаваться», — написал Кумский. — А тогда почему же вы предлагаете мне взятку? — неожиданно громко спросил Костоев. — Я не предлагал вам никакой взятки! — отрезал Кумский, переходя на нормальную устную речь. Так закончился первый день трудного допроса, одного из трех, в которых Костоеву так и не удалось добиться признания. В каком-то смысле Костоеву было безразлично, признается Кумский или не признается. Он собрал против него больше чем достаточно доказательств — тому грозило получить не менее 15 лет тюрьмы, а быть может, даже высшую меру. Тут был просто вопрос профессиональной гордости. Однако самое главное заключалось в том, чтобы Кумский и еще около семидесяти человек, среди которых был даже заместитель министра СССР, не избежали наказания. Эти люди были просто уголовниками, которые нашли прекрасный способ воровства и — надежное прикрытие в системе правоохранительных органов. В Ростове Костоев заслужил известность, а в преступном мире — ненависть. Честные люди в системе правоохранительных органов смотрели на него без страха и злобы. Простые люди были признательны Костоеву — кстати, даже и за то, что он в какой-то мере улучшил систему продовольственного снабжения: невесть откуда в магазинах вдруг появились большие партии продуктов. В Ростове сложилось твердое убеждение, что Костоев планирует новые аресты, и крупные магазины выбросили на прилавок припрятанные запасы мяса, кофе и сосисок, чтобы не попасться во время большой ревизии, после которой их происхождение трудно будет объяснить. Однажды в декабрьский полдень Костоев заметил атлетически сложенного человека лет тридцати, пересекавшего низкий, сумрачный холл гостиницы «Ростов». Как только человек повернулся и Костоев увидел его темные волосы и вздернутый нос, он тотчас узнал своего московского коллегу по работе Володю Казакова. Прекрасный криминалист и специалист по делам об убийствах. Володя, ты что здесь делаешь? — спросил Костоев. — А ты ничего не слышал о маньяке?