Глава 4 Будучи психически неуравновешенным человеком, Чикатило все же был неглуп и прекрасно понимал то, что на его месте понял бы всякий. Совершенное убийство вынуждает человека выбрать одно из трех: признаться, раскаяться или продолжать. Признаться — означало до конца своих дней жить среди людей одиноким чудовищем, поскольку к изоляции человека приводит не только его характер, но и поступки. Преступление порождает тайну, а тайна порождает изоляцию, которую способна прорвать одна-единственная сила — признание. Чикатило знал об этом из своего любимого романа «Преступление и наказание», в котором Достоевский возвращает своего героя к жизни, заставляя его признаться Соне в совершенных убийствах. Но кому исповедаться? У Чикатило не было друзей, оставались лишь жена и милиция. Жена, женщина добрая и чистая, ничего знать не должна. Он не вправе ей открыться. Вторая возможность — раскаяться, то есть поклясться никогда больше не убивать, дать в этом обет, — имеет смысл лишь тогда, когда человек готов выполнять этот обет до самого конца. Но Чикатило уже дал немало клятв. Остался третий выбор — продолжать. Чикатило не спешил с решением — у него еще не прошел испуг, испытанный им, когда его заподозрили. Он ходил на работу, возвращался домой, читал газеты, смотрел телевизор. Дни становились короче и холоднее, пока наконец не наступила зима. 21 декабря минуло столетие со дня рождения Сталина, а за ним — годовщина той самой ночи в потайном убежище. Газеты послужили Андрею Чикатило источником не только информации, но и наслаждения. Все соседи знали, до какой степени учитель Чикатило обожал печатное слово — вплоть до того, что был не в силах выбросить хотя бы одну газету. Его скромная квартира на улице 50-летия Ленинского Комсомола была завалена газетами. Они стали также и источником опасности. Летним вечером в дверь учителя постучались три девочки, двум из них было по шесть лет, третьей — тринадцать. Они попросили у Чикатило несколько газет, чтобы разжечь костер, который собирались устроить вечером. Их визит оказался неожиданным и застал Чикатило врасплох. При виде детского тела, загорелых ручек и ножек, летних платьиц, крохотных купальников он испытал возбуждение. Впустив девочек в квартиру, он закрыл за ними дверь. — Вам нужны газеты? Сейчас найдем для вас газеты, — говорил он, беря девочек одну за другой за руки, похлопывая их по спинам и запуская пальцы им в трусики, ощупывая крохотные выпуклости у них между ногами. И как всегда, ничто не могло возбудить его сильнее, чем беспомощные слезы и сопротивление. — Не беспокойтесь, — повторял он. — Ничего страшного. Сейчас найдем вам газеты. В конце концов девочки убежали, охваченные стыдом и ужасом. Итак, он сделал это вновь. Теперь появление милиции стало лишь вопросом времени. В лучшем случае, ему грозил позор в глазах жены, в худшем — расследование его развратных действий в отношении малолетних. И вновь ему не оставалось ничего иного, как ждать и читать газеты, переворачивая очередную страницу. Вновь наступил декабрь, месяц самых коротких дней, день рождения Сталина, вторая годовщина смерти Лены Закотновой. Уже два года Чикатило не совершал убийств. Кончился год, и его угасающие угольки вспыхнули прощальным пламенем новогоднего праздника — лучшего повода хорошо напиться. Но Андрей Чикатило отпраздновал его гораздо скромнее, как подобает человеку, воспитанному в духе советской сдержанности, отцу пятнадцати летней дочери и сына, которому исполнилось одиннадцать. Мужчине, отпраздновавшему семнадцатую годовщину семейной жизни и достигшему солидного возраста в сорок четыре года. Новый год принес надежды и перемены. 2 марта 1981 года Андрей Чикатило оставил педагогическую карьеру и поступил на новую должность с внушающим уважение названием — старший инженер отдела снабжения завода «Ростовнеруд» в городе Шахты. Это означало, что отныне они с женой Феней будут работать в разных местах. Находясь рядом с супругой, он был у нее под каблуком, впрочем с радостью принимая ее опеку и ее чувство превосходства. Будучи зависим от жены, он не мог попасть под постороннее влияние; теперь же Чикатило был волен поступать по своему собственному разумению. Теперь он вошел в систему снабжения советской индустрии, а это значило, что отныне ему предстоят постоянные разъезды. Он должен был мотаться с завода на завод, пытаясь что-нибудь «выбить», вести переговоры, пить чай, проворачивать комбинации, а затем приезжать вновь и вывозить добытое, поскольку система доставки работала из рук вон плохо. Работая в ГПТУ‑33, Чикатило жил неподалеку от места работы, жизнь его текла весьма однообразно, и автомобилем своим он практически не пользовался. Теперь же он был связан не только с промышленными объединениями, но и с транспортом, грузовыми автомобилями и железной дорогой. Его ужасало то, что он видел на вокзалах и автобусных станциях. Бродяги, нищие, пьяные, те, кто в своей жизни, не проработав ни единого дня, всегда имел деньги на хлеб и водку. Чикатило наблюдал, чем они со смехом занимались в кустах, не делая из своих занятий ни малейшего секрета. Но более всего его угнетала несправедливость природы, наделившая радостью жизни отбросы общества и лишившая этой радости его, Андрея Чикатило. И все же ему нравилась новая работа — новые коллеги относились к нему с уважением. Правда, некоторых раздражала его чрезмерная чистоплотность. Он всегда аккуратно одевался, предпочитая серые и серо-коричневые цвета. Был не слишком общителен, но при случае весьма разговорчив, охотно обсуждал события в мире, о которых всегда был хорошо осведомлен и всегда имел собственное мнение. И все же, молчаливый и бесцветный, он был для окружающих просто скучен. С наступлением хорошей погоды его поездки в Ростов участились. На переговоры он ездил один, поездом, а затем возвращался, чтобы захватить добытое, вдвоем с шофером. Чаще всего это был водитель по фамилии Гуков. Гукова удивляло, почему после погрузки машины Чикатило нередко остается в Ростове, но это в конце концов было дело самого старшего инженера. А он, Гуков, всего лишь шофер. И все же, будучи работником опытным, Гуков понимал, что так делать нельзя: инженер отдела снабжения должен был возвращаться на завод вместе с шофером и оформлять накладные на сданный груз. В таком случае, если имелись расхождения между тем, что было выписано на погрузку, и тем, что они привезли, дело разбиралось соответствующими инстанциями. Рано или поздно привычка Чикатило оставаться в Ростове обязательно привела бы к неприятностям. Но разве можно винить мужчину в том, что ему хочется поболтаться в Ростове? Кто бы отказался прогуляться в солнечный сентябрьский день по проспекту Энгельса, центральной улице города? После августовской жары в городе наступала прохлада, стихали горячие ветры, которые, по мнению местных жителей, дули из Афганистана. И все же легкий ветерок поднимал в воздух облака желтоватой пыли, которой, казалось, был усыпан весь город. Было так приятно пройтись по проспекту Энгельса мимо университета, главное здание которого представляло собой белоснежное приземистое строение, прекрасно выглядевшее издали. Подойдя ближе, можно было заметить, что у лестницы не хватает ступеней, а окна припорошены все той же желтоватой пылью. Мужчине, в одиночестве гуляющему по проспекту Энгельса, было на что посмотреть: остатки древней крепостной стены; пушки и пушечные ядра, привлекавшие внимание мальчишек; торжественного вида мемориальная доска, извещающая о том, что Ростов был основан в 1749 году в качестве российского форпоста на границе с Кавказом и Турцией — форпоста, охраняемого донскими казаками, освоившими эти земли. Еще со времен гражданской войны, когда город оказался легкой добычей отступающей на юг армии белых, Ростов считался городом, где пышным цветом расцвела преступность. Еще в те времена людей, отправлявшихся в этот город, предупреждали: будьте внимательны, там крадут все подряд, там могут забраться на крышу вагона и, разбив окно, выкрасть ваш чемодан. Город бандитов и воров, и иные из местных даже видели в этом некий предмет гордости. Ростов был как бы воротами на пути между Россией и Кавказом, на его улицах можно было увидеть самых разных представителей восточных народов: простых крестьян в коричневых костюмах и вязаных свитерах, предпочитающих сидеть на корточках; хохочущих усатых грузин в одежде, которую невозможно было приобрести честным трудом; армян, которые жили здесь с незапамятных времен, и, разумеется, евреев, хотя немало их уничтожили нацисты во время войны. Архитектура Ростова представляет смесь серых коробок советской постройки и живописных домиков, казалось явившихся сюда из какой-нибудь деревни. Центр города застроен огромными бетонодекорированными зданиями (нежно-зелеными с белым, клюквенно-красными с белым) — наследием прошлых времен, когда Ростов еще был зажиточным торгово-промышленным городом. Запах свежевыпеченного хлеба смешивался с ароматом российских сигарет, набитых черным табаком. В самом сердце города размещался парк с цветочными клумбами и деревьями, выстроившимися напротив Дома Советов, политического центра Ростовской области, столицей которой и был Ростов-на-Дону. Раньше здесь стояла русская православная церковь, которую взорвали, чтобы расчистить дорогу в светлое будущее. Многое можно было увидеть, услышать (и даже обонять) на улицах Ростова в тот день — третий день сентября 1981 года, но ничто не могло помешать любителю газет посетить великолепный читальный зал периодики центрального отделения городской библиотеки. Библиотека выписывала все любимые издания Чикатило: «Молот» «Вечерний Ростов», «Молодой коммунист» и «Литературную газету». Хотя он и не был уже учителем русской литературы, это не значило, что он прекратил повышать свой культурный уровень. Да и жена не уставала напоминать, что работа на заводе — ниже его достоинства. В газетах было много интересного. Год подходил к концу, а дерзким полякам с их «Солидарностью» все еще не преподали надлежащего урока. Однако часы уже пробили пять вечера, и нужно было уходить. Чикатило мог либо вернуться в Шахты поездом, либо остаться в принадлежащей заводу квартире на улице Петровского. Было еще светло, когда Чикатило вышел из библиотеки и направился к центру Ростова, к пересечению проспекта Энгельса и улицы Ворошилова, в этот час запруженному народом и автобусами. Первым, что привлекло внимание Чикатило в вечерних сумерках, оказалась ярко-красная куртка Ларисы Ткаченко. Она была девушкой норовистой, и Чикатило сразу это понял. В конце июля ей исполнилось всего семнадцать лет, но она стала лишь еще своенравнее, чем в прошлом году, когда у нее постоянно случались неприятности из-за того, что она вылезала из окна своей комнаты, чтобы встречаться с солдатами и гулять с ними по ночам. В тот день, 3 сентября, она вернулась в Ростов из совхозного поселка, где жили и работали ее родители. Туда она ездила, чтобы запастись теплой одеждой — погода в сентябре могла преподнести сюрпризы. Лариса прибыла в Ростов днем, приблизительно в половине второго, ей полагалось явиться в ГПТУ‑58, по адресу: Энгельса, 119, где учащихся ждали автобусы, чтобы отвезти их в совхоз имени Кирова на уборку урожая. Многим ребятам нравились эти поездки, нравилось быть на свежем воздухе, жечь по вечерам костры и петь под гитару. Но эти развлечения годились лишь для молокососов, тех, кто все еще был одержим романтическими представлениями о любви и кому не хватало жизненного опыта Ларисы Ткаченко. Она заметила направлявшегося к ней высокого мужчину, но тот не показался ей опасным, какими иногда кажутся крупные люди. У мужчины были покатые плечи, неброская внешность. Большие очки и чемоданчик — «дипломат» придавали его облику оттенок интеллигентности — видимо, учитель либо конторский служащий, в общем, один из тех, кто зарабатывает себе на жизнь не руками, а головой. Беседовать с ним оказалось легко, он задавал самые обычные вопросы и предлагал самую обычную вещь — позабавиться на том берегу Дона, где под каждым кустом можно было застать полуодетую парочку и где нужно было лишь не мешать окружающим. Они пошли по мосту через Дон. Реку пересекал единственный мост, служивший и автомобилям и пешеходам. По мнению ростовчан, он соединял Европу с Азией, — географ мог не согласиться с подобной точкой зрения. Мост был всегда чрезмерно перегружен транспортом, здесь постоянно случались аварии — казалось, что в городе одновременно происходят вторжение и эвакуация. Вода Дона, загаженная промышленными стоками огромного, расположенного выше по течению завода сельскохозяйственных машин, отдавала желтизной. Однако посреди реки были зеленые островки, и среди барж на речной глади тут и там мелькали легкие белоснежные прогулочные лодки. Всякий, кто видел взрослого мужчину в очках с «дипломатом» в руке, шагающего по мосту рядом с растрепанной девицей в красной куртке, отлично знал, куда они направляются и зачем. Чикатило понимал, что должен быть благодарен девушке за то, как легко и просто все устроилось, за ее готовность доставить удовольствие мужчине его возраста, в то время как она могла бы резвиться с молодыми крепкими матросами или солдатами, что носят брюки навыпуск и пилотки набекрень. Лето еще не кончилось, и добрая половина Ростова сейчас находилась на том берегу Дона, выпивая и закусывая, веселясь и занимаясь любовью. Так почему он должен отвергать обычные радости жизни? Может быть, эта растрепанная девица в красной куртке сумеет излечить его! Перейдя мост и оказавшись, по местным меркам, в Азии, Чикатило с девушкой свернули налево и пошли по асфальтовой дорожку ведущей мимо тесно скученных садовых домиков. Акации, столь же обычные для Ростова, как березы для городов севера России, образовали широкий коридор, где царила приятная прохлада. Они прошли около километра по асфальту, мимо кафе и ресторанов, в которых люди наслаждались шашлыком, сочными помидорами и водкой, и наконец свернули на грунтовую дорожку, ведущую в густой лесок, где они могли остаться наедине. Им нужно было пройти подальше, чтобы миновать тех, кто уже расположился поблизости, а заодно и тех, кто мог явиться позже. Может быть, на этот раз все получится прекрасно, так же замечательно, как в книгах, которые он читал, как в фильмах, которые он смотрел в юности. Все пройдет легко и естественно, а если потребуется содействие, какое порой оказывала ему жена, то девушка вроде Ларисы наверняка не откажется помочь своей рукой. Может быть, в этот раз ему захочется того же самого, чего хочется всякому мужчине, и он окажется способен на то, что может каждый. Высокий небосвод над степью потемнел и окрасился глубокой синью. Город все еще хранил дневное тепло, но кое-где уже, словно первые звезды, загорались электрические огни. От реки веяло свежестью и легким запахом прогретой солнцем земли. Чикатило и Лариса углубились в лес — еще чуть-чуть, и они зайдут достаточно далеко. Наконец они оказались в уединенном месте; Чикатило швырнул девушку на землю и принялся срывать с нее одежду — до тех пор, пока она не оказалась совершенно голой. Он действовал грубо, но все еще держал себя в рамках. Когда они с Ларисой шли по мосту через Дон, Чикатило, как и всякого маньяка, охватила неистовая надежда на то, что он сможет проявить себя нормальным человеком. Но увы, проявленная им слабость и насмешки девушки оказались сильнее, и в нем опять проснулся зверь. Он еще не забыл, что познал почти три года назад в своем тайном убежище. Он не забыл, какое удовольствие доставляло ему увечить и терзать женскую плоть, вместо того чтобы ласкать ее. Лариса ожесточенно сопротивлялась, но Чикатило напряг мощные мышцы плечевого пояса и менее чем за минуту добился своего: девушка потеряла сознание. Не на шутку взбешенный, маньяк ударил ее по лицу и забил землей рот. Потом Чикатило взобрался на девушку сверху. Ярость его передалась его челюстям, и он принялся кусать шею и руки жертвы, с каждым разом все сильнее, по мере того как нарастало его дикое возбуждение. В конце концов его охватило неистовство, в котором растворилось прошлое и готово было зародиться новое настоящее и новое будущее. Вонзив зубы в грудь девушки, он отдернул голову назад и, вырвав сосок груди, проглотил его, в одно мгновение превратившись в того, кем, по сути дела, мысленно был давно, — в каннибала. Поднявшись на ноги, Чикатило аккуратно свернул Ларисину одежду и вытер ею кровь. Взяв в руки «дипломат», он уже собрался было уходить, но, бросив на девушку последний взгляд, решил, что нельзя ее оставлять так, голой. Он опустился рядом с ней на колени, вынул из «дипломата» газеты «Правда», «Молодой коммунист» и неторопливо укрыл тело их листами. Глава 5 Настоящим призванием Иссы, как сам он быстро обнаружил, оказалось не небо, а право. Он с жадностью поглощал все законы — труды Аристотеля, римское право, гражданское, право, семейное право, уголовное право, и высокие отметки, которые он получал, были скорее результатом его страсти, чем самоцелью, хотя всякая победа — есть победа! Но это были нелегкие годы: если образование и стало свободным, то до свободной жизни было еще далеко. Отец его считал, что сын может прослушать курс лекций, а потом сразу сдать экзамены, вместо того чтобы посещать все занятия, но Исса не хотел об этом и слышать. Он хотел получить настоящее образование, пусть ради этого ему и пришлось бы работать грузчиком. Решение остаться в стране ссылки — в Казахстане — еще на пять лет оказалось нелегким. Столица, Алма-Ата, где находился юридический факультет университета, была прекрасна. Находясь всего лишь в нескольких сотнях километров от Китая, она раскинулась на высоком плато у подножия памирских хребтов, сверкающих белоснежными вершинами, которые четко выделяются на фоне темно-синего неба. На улицах города нередко встречались мшистые валуны, принесенные сюда частыми селями. В годы войны в Алма-Ату были эвакуированы многие ведущие деятели русского искусства (как, например, кинорежиссер Эйзенштейн), и город в значительной степени советизировался. Но он по-прежнему оставался восточным городом, где народные певцы наизусть поют свои сказания, аккомпанируя себе на музыкальном инструменте — прямом потомке античной греческой цитры. Старики с серебряными бородами, в голубых тюрбанах как прежде сидели в многочисленных чайханах и рассуждали об общих чертах Корана и творчества древнего поэта Суфи. Были у Иссы и практические причины для того, чтобы учиться на юридическом факультете университета в Алма-Ате. Он считался третьим по значению в стране, а у Костоева не было шансов поступить ни в Москве, ни в Ленинграде. Подобно тому, как Чикатило не удалось поступить на юридический факультет Московского государственного университета, поскольку его отец сидел при Сталине, — не важно, что отца наказали за то, что он вернулся живым из плена, — черное пятно на его биографии осталось. Так и Костоев, бывший «спецпереселенец», не имел никаких шансов поступить в один из двух столичных университетов. Но все же он, пусть и из деловых соображений, остался в Казахстане, стране его ссылки; это было тяжело, это не давало зажить душевной ране. Казахстан навсегда остался местом, куда сослали его семью, его народ, который был столь же виноват в измене или сотрудничестве с врагом, как был виноват он сам, Исса, в то время двухлетний. Казахстан навсегда остался тем местом, где умерли его сестра и два брата, где мать его сгибалась под ударами кнута и где наказанием за воровство был год тюрьмы за каждый килограмм украденного зерна. Не насмешка ли то судьбы, что изучать право ему пришлось в этом царстве беззакония. Программа была рассчитана на пять лет, время, вполне достаточное, чтобы прояснить главные вопросы. Вскоре он с удовольствием, свойственным лишь немногим, понял, кем должен стать в жизни — следователем прокуратуры по уголовным делам. Более всего привлекало его искусство ведения допроса. Как установить и как сохранить психологический контакт с подозреваемым? Как завоевать доверие и прорвать оборону? Как заставить человека сделать то единственное, что он делать не хочет и что может стоить ему свободы, а возможно, и жизни, — сознаться в преступлении? Помимо обычного курса обучения, нужно было выполнить еще два дополнительных требования. Каждый выпускник должен был написать дипломную работу, посвященную серьезному анализу какого-либо определенного аспекта права. К этому времени Костоев понимал, что следователь должен глубоко изучить человеческие характеры и, в частности, уголовные личности в их разнообразии. Главным оружием следователя должна быть логика, но она оказалась бы бесполезной без интуиции и опыта, без жажды именно та-кого рода встречи один на один. Но все это лишь теория, обучение, книги. Костоев страстно жаждал реального дела. По счастью, вторым требованием, выполнение которого было необходимо для успешного завершения учебы, была практическая работа, своего рода проверка полученных знаний на практике. Для такой работы он мог бы отправиться домой, в Чечено-Ингушетию, там, в недавно воссозданных учреждениях, он мог бы пройти стажировку. Однако Исса просил послать его на практику во Владикавказ. Это удивило его друзей, но он им объяснил: — В Ингушетии слишком многие знают моего отца, слишком многие знают меня. Я не хочу работать в окружении родственников и друзей, которые попытаются оказывать на меня влияние. Помимо всего, и тут были свои практические причины. Владикавказ был расположен недалеко от дома. Он мог навешать родных и в то же время быть полностью независимым в своей работе. Во время своей практики во Владикавказе на первых порах Исса был занят на самых незначительных делах: спекуляция, хулиганство — и вел их всегда под присмотром кого-либо из квалифицированных следователей. Тем не менее он получил возможность вести допросы, играть в эту роковую игру вопросов и ответов. Кроме того, он писал обвинительные заключения и проявил при этом незаурядные способности: знал, как выделить самые существенные детали и как построить логическую цепь, чтобы она вела читателя столь же уверенно, как охранник ведет арестованного в камеру. Один из обвинителей даже похвалил его перед другими, что принесло ему короткий миг славы и несколько недель излишних неприятностей. Куда существеннее оказался тот факт, что в конце первого месяца стажировки Иссы прокурор города поручил ему первое самостоятельное дело. Девушка-подросток обвинялась в краже ювелирных изделий из квартиры, в которую она проникла под предлогом переписи детей школьного возраста. Она была освобождена до окончания следствия. Костоев вызвал ее на допрос повесткой, но она не явилась ни по первому, ни по второму вызову. Соизволила явиться лишь по третьему. Одета она была неряшливо и вела себя нагло. Костоев оставил ее ждать, сам отправился к прокурору и заявил: — У нас есть против нее веские улики. Предлагаю арестовать.