Предисловие автора В основе этой книги лежат официальные документы и воспоминания участников событий. Главным источником послужило обвинительное заключение по делу из 225 томов, описания вещественных доказательств, копии протоколов, а также аудио- и видеокассеты с записями допросов, заключения Института общей и судебной психиатрии имени профессора В. П. Сербского и милицейские фотографии. Образ Чикатило воссоздан на основе официальных документов, собственных записей Чикатило и моих наблюдений за ним на процессе. Здесь я должен выразить особую благодарность следователю Иссе Костоеву, который посвятил меня во все подробности своего поиска Чикатило и семнадцати дней допросов, когда следователь и подследственный находились один на один. Он также был настолько любезен, что рассказал о своем двадцатисемилетнем профессиональном опыте, обстоятельно описывая дела, которые ему приходилось вести, — начиная от стратегии розыска и кончая уголовным жаргоном. (По вполне понятным соображениям в книге изменены имена отдельных участников описываемых событий. — Изд.) Следователь Ростовской областной прокуратуры, активный участник расследования дела Чикатило, Яндиев, сопровождавший меня от одного места преступления к другому, также делился со мной своими воспоминаниями и соображениями. В Ростове нашлись люди, не пожалевшие времени, чтобы познакомить меня с городом. В частности, Яна Цулая и Леня Григорян помогли мне увидеть то, что обычно остается недоступным для чужака; Наташа Сотникова и Юра Фадеев, считая, что никто не может по-настоящему почувствовать Ростов, не познакомившись с рекой, на которой он стоит, устроили так, что их друг казак Шура провез меня на своей моторной лодке по Дону… Описания мест и людей в этой книге, как правило, основаны на моих собственных впечатлениях и наблюдениях. Я не посещал день за днем процесс Чикатило, поэтому вынужден был в какой-то степени основываться на газетных отчетах или на рассказах людей, присутствовавших на судебных заседаниях. Строго придерживаясь фактов и хронологии, я, конечно, использовал творческий характер изложения, чтобы попытаться отобразить все неожиданные повороты ситуаций. И никакой рассказ о России не будет правдив без экскурсов и погружения в прошлое страны. Пролог Большая часть населения прошла через ужасную болезнь, связанную с террором, и никто не смог полностью выздороветь и вновь приспособиться к нормальной жизни. Эта болезнь перешла на следующее поколение, так что сыновья платят за грехи отцов и, возможно, только внуки смогут переступить через это — или, по крайней мере, они будут жить уже другой жизнью. Надежда Мандельштам, «Надежда против надежды»[1] И так как не могу я доказать, что он любовник… То я намерен доказать, что он злодей. Вильям Шекспир, «Король Ричард III» Пока не привели арестованного, Костоев еще раз осмотрел комнату для допросов. Она была именно такой, как ему хотелось, — пустой. Только фотография на стене Феликса Дзержинского — основателя КГБ, человека с козлиной бородкой, с настороженным выражением лица, — да сейф в углу, намекающий на хранящиеся в нем секреты, — пусть подследственный поломает голову, какие именно. И были еще два стола, образующие букву «Т»: тот, за который сядет Костоев, и, перпендикулярно к нему, еще один. Подследственный будет находиться как бы внутри угла буквы «Т», справа от Костоева. Смотреть ему будет некуда — только на Костоева. И даже если он переведет взгляд на сейф или фотографию, это тоже будет работать на следователя: арестованный лишний раз вспомнит, где он находится. Не в какой-нибудь захолустной тюряге, а в тюрьме КГБ города Ростова-на-Дону. Выдержав ожесточенную стычку с представителями МВД СССР и ростовской милицией, которые хотели держать арестованного у себя, Костоев добился, чтобы в период следствия он был в тюрьме КГБ. Хотя это и выходило за рамки обычной практики, у Костоева были веские причины добиваться такого перевода. Чикатило подозревался в убийстве с сексуальным изуверством тридцати шести человек, женщин и детей; кое у кого из этих тридцати шести в ростовской милиции работали родственники. Более того, в тот период следствие еще не располагало какими-либо прямыми уликами против арестованного (который, кстати, ранее в течение нескольких месяцев уже сидел в общей тюрьме по обвинению в тех же преступлениях, откуда и был освобожден за недоказанностью его вины). Вот почему Костоев настаивал на такой изоляции, которая полностью исключила бы возможность насилия или мести. Арестованного вели по коридорам тюрьмы КГБ в соответствии с освященной веками казематной процедурой. Сопровождавший его охранник постукивал ключами по пряжке своего ремня, чтобы предупредить других охранников в других коридорах о том, что проходит арестованный: тот не должен был никого видеть. И никто не должен был видеть его. Арестованный — высокий, покатый в плечах, с редеющими волосами серо-песочного цвета — шагал медленной, почти старческой, шаркающей походкой, вытягивая вперед мускулистую длинную шею; руки крупные, средний палец правой руки забинтован. Он выглядел таким, каким и был в жизни — инженер невысокой квалификации, заядлый читатель газет, пожилой человек, уже имеющий внуков. Следователь Костоев почти не спал все трое суток, предшествовавших аресту. А когда ему все же удавалось заснуть, он каждый раз видел лицо именно того человека, которого сейчас к нему и вели. Заснуть ему не давали не только тревога и волнение — за эти трое суток он должен был подготовиться к дуэли, чем, собственно, и является допрос. Трое суток следователь Костоев — ему сорок восемь, он щегольски одет, импозантен и представителен — мерил шагами номер гостиницы «Ростов» (№ 339), где жил, как ему казалось, уже целую вечность, забыв обо всем, кроме задачи, которая перед ним стояла. За эти трое суток он ни разу не покинул номер. Если и смотрел в окно, то ничего не замечал. Каждую минуту нужно было использовать с единственной целью: найти путь, чтобы, проникнув в душу подозреваемого, понять его логику, уловки, с помощью которых он надеялся спастись, его глубоко затаенный страх. Из сотен дел, расследованных Костоевым, только в трех случаях ему не удалось добиться признания. И эти случаи, конечно, запомнились более всего. Но никогда еще не допрашивал он такого человека, как тот, кого сейчас вели к нему в комнату для допроса. Расследование убийств было работой Костоева, его хлебом; обычно эти убийства совершались профессиональными преступниками или людьми, которые поддались жадности или гневу. Никогда прежде ему не приходилось сталкиваться с человеком, который, сам имея внуков, калечил бы и убивал детей. Какую стратегию нужно применить, чтобы проникнуть в душу подобного семьянина-каннибала? За несколько дней до ареста за Чикатило было установлено наружное наблюдение (его, говоря на милицейском жаргоне, «водили»). Напряжение в те пасмурные ноябрьские дни было невыносимым. Все могло обернуться худо. Ростовская милиция не раз доказала свою ненадежность в таких вещах, как наружное наблюдение. Уже тогда Костоев мог запросить помощь КГБ, чьи люди были мастерами невидимой слежки. Но прохождение особого запроса через бюрократические инстанции заняло бы время, а времени, как и многого другого, у следователя Костоева как раз-то и не было. Если бы милицейские наблюдатели повели себя хоть чуть-чуть непрофессионально и подозреваемый их бы заметил, он мог ускользнуть, сбежать, скрыться, повеситься от страха или броситься под идущий троллейбус. А для Костоева не было на свете ничего более желанного, чем крепкое здоровье этого человека, который — Костоев знал это почти наверняка — являлся убийцей. Уверенность в этом была настолько же велика, насколько слабы были имевшиеся в его распоряжении улики. Вот почему он дорожил сейчас каждой секундой, чтобы выбрать стратегию, которая бы обеспечила успех в течение тех десяти суток (именно таким сроком согласно закону располагает следователь до предъявления обвинения). Успех — это значит получить признание подозреваемого, которое могло бы послужить доказательством его вины; провал — это значит, что ему, Костоеву, собственными глазами придется увидеть, как убийца выходит на свободу. Спустя три дня и три бессонных ночи, проведенных в лихорадочных размышлениях, Костоев что-то пробормотал себе под нос — как всегда это делал, когда очередная трудная проблема отступала наконец под напором его ума и воли. Теперь он знал, какой будет его стратегия; знал, что эта стратегия верна, поскольку она столь же изощренна, как и сам подозреваемый. 19 ноября 1990 года Костоев получил ордер на арест Чикатило. Он знал, что как следователь находится в явно невыгодном положении — этого человека уже арестовывали прежде, в 1984 году. Первый арест всегда большое потрясение. Он может ошеломить подозреваемого и дать начало едва заметной трещине в его логических умозаключениях; зацепившись за нее потом, в ходе допроса, его можно, что называется, «расколоть». Однако теперь у подозреваемого уже есть опыт, и он, этот опыт, смягчит предстоящий шок. Тем не менее, если арест произведен неожиданно и быстро, если люди, отобранные для этого, надежны и можно рассчитывать, что они не проговорятся, нервы арестованного могут получить хорошую встряску. Максимальную пользу надо было извлекать из любых деталей ситуации. Подозреваемый был арестован 20 ноября 1990 года в городе Новочеркасске, где он жил. Трое в штатском во главе с великолепным сыщиком Владимиром Колесниковым подошли к нему на тротуаре, попросили назвать себя, затем надели ему наручники и посадили в свою машину, не сказав ни слова, как их и проинструктировал Костоев. От Новочеркасска до занимающего целый квартал огромного здания на улице Энгельса в Ростове-на-Дону — сорок пять километров. В этом здании размещались как милиция, так и КГБ, хотя каждая организация находилась в своем, отдельном крыле здания, имела свой собственный вход и выполняли они разные задачи. Сорок пять километров прямой и ровной дороги — местность здесь степная. Вдали в этот дождливый день едва просматривались возвышавшиеся над равниной лесополосы, в основном из тополей и акаций. Посаженные прямоугольниками в конце сороковых годов, еще при Сталине, эти лесополосы, предназначенные для того, чтобы задерживать снег и предотвращать эрозию почвы, в последнее время стали местом стольких убийств, что операция по розыску преступника-изувера получила название операция «Лесополоса». Теперь эта операция, тянувшаяся восемь лет, подходила к концу, — если, конечно, человек, сидевший на заднем сиденье машины, действительно тот самый убийца. У сотрудников милиции, которые его арестовали, уверенности в этом не было. Они не знали того, что знал Костоев, если им вообще что-то и было известно. Все, что они должны были делать, — это выполнить приказ и хранить молчание, пока машина мчалась степью, а лесопосадки уже сливались с дождливой ноябрьской темью. Арестованный должен понять, что их молчание не случайно. Это молчание служило как бы весточкой от следователя Костоева; то, что именно Костоев возглавлял расследование, не было секретом. А весточку следовало понимать так: дело, по которому вы арестованы, рассматривается как особо важное. Но в то же время молчание давало арестованному шанс подумать, подготовить свою позицию, попытаться просчитать своего оппонента. Впрочем, пусть арестованный придумывает все что хочет. И так, и так выходило, что молчание милиционеров — это признак уверенности Костоева… Все так же, в наручниках, его быстро провели в помещение Ростовского областного управления милиции на улице Энгельса. Там его сфотографировали — во весь рост, крупным планом, анфас, в профиль — слева, справа. Слегка подавшись вперед, Костоев пристально наблюдал за арестованным. В голосе следователя звучала уверенность. Он задавал вопросы жестко, всем своим видом, всем своим поведением демонстрируя; с тем ужасом, который творил его собеседник, покончено. — Фамилия и имя? — Андрей Чикатило. — Дата рождения? — 16 октября 1936 года. — Место рождения? — Украина. Село Яблочное. — Национальность? — Украинец. — Образование? — Ростовский университет, филологический факультет. — Член партии? — Я… исключен… Чикатило запнулся, замолчал, несколько раз глубоко вдохнул. Во всем этом, однако, пока не было ничего необычного. В основном же арестованный был спокоен. — В каком году вы женились? — В тысяча девятьсот шестьдесят… Я не помню, в каком точно… Теперь замолчал Костоев. Если этот человек невиновен, он мог внезапно забыть, когда женился, пристыженный мыслью, что жена узнает о его аресте. С другой стороны, женитьба могла быть и некой болевой точкой для убийцы, который совершал преступления на сексуальной почве. — Место работы? — спросил Костоев и предложил Чикатило перечислить все места, где тот работал последние двадцать лет. Где еще, где еще, где еще? Самое важное сейчас — заставить Чикатило проникнуться ощущением значимости человека, который ему противостоит. Костоев знал, чего он стоит, и не скрывал этого — особенно сейчас, когда речь шла о такой нужной в данный момент цели, как устрашение подозреваемого. Однако, когда подозреваемого вывели в большую шумную комнату, где к нему повернулись все головы, где на него нацелились фотокамеры и даже пишущая машинка прервала на минуту свой стук, он вовсе не казался запуганным. Был слегка ошеломлен, немного растерян, но вряд ли боялся того, что его тайна раскрыта. После обыска (с раздеванием донага) и расспросов врача — теперь Костоев стоял в стороне, но не сводил взгляда с арестованного — Чикатило попросил отложить допрос до следующего дня, так как почувствовал себя плохо. Костоев просьбу удовлетворил. Охранник увел Чикатило в четвертом часу пополудни. Не было ли и это знаком уверенности Костоева? Он мог держать подозреваемого всего десять дней и тем не менее согласился потерять чуть ли не весь первый день. Костоеву показалось, что он услышал вдали приближающееся постукивание ключей. Как бы то ни было, Чикатило прибудет через минуту-другую. Вчера Костоев говорил резко, сегодня он будет с ним неизменно вежлив. Шоковая фаза закончилась. Теперь наступило время допроса — игры, самой опасной из всех, когда играют двое, одни в пустой комнате, а ставка — свобода или смерть. Принуждение применено не будет. Ни одного угрожающего намека. Ничего связанного с физическим насилием. Это была комната для допросов КГБ, место, где воля противостоит воле. Часть I