По мере заочного знакомства с Лениным, Самотаев все чаше преклонялся перед этим человеком, и тем отчетливее осознавал размер разрушительной энергии, которую нес в себе «Пантократор солнечных пылинок» — так называлась книга о Владимире Ильиче, прочитанная Мишениным в своем времени. Плеханов — Ленин — Сталин, личности планетарного масштаба. Плеханов теоретик марксизма. Сталин провел индустриализацию, построил первое социалистическое государство и оставил Россию с атомной бомбой. А кем был Ленин? Связующим звеном между двумя историческими титанами? По большому счету Плеханов, был не столько революционером, сколько писателем-просветителем. Не появись он на свет, эту лямку потянул бы кто-нибудь другой. В чем-то аналогично обстоит дело со Сталиным. К безусловным талантам Иосифа Виссарионовича надо отнести его умение выстраивать логически выверенные выводы и звериное чутье на людей, но что касается гениальных прозрений, или способности мгновенно менять курс на 180 градусов, это было не про него. А что же Ленин? Как он проявил себя на исторической арене в мире переселенцев? Начиная с первого выступления на Финляндском вокзале, Ильич решительно повел дело к пролетарской революции и в октябре, когда «верхи уже не могли, а низы давно не хотели», потребовал от ЦК реализации своих замыслов. Весь центральный комитет большевиков был категорически против: — Взятие власти пролетариатом в отсталой стране, не укладывается в рамки марксизма. — Да, не укладывается, но на первых порах вместо сознательного пролетариата выступит наша партия, после чего осознание свой великой роли у пролетариата резко пойдет вверх. Согласитесь, иного просто не может быть, и не забывайте постулат классиков: «Марксизм не догма, а наставление к действию». Вот и действуйте, а не прячьтесь за второстепенные условия. Добивайтесь реализации главного — гегемонии пролетариата! Скорее всего, про себя Владимир Ильич добавил: «Да, в рамки теории не укладывается, но на практике революция второй раз подряд вспыхивает в полуфеодальной стране, и совсем не по теории, так может быть теория не верна?» Была ли у Ильича такая мысль, историки умалчивают. Что характерно, центральный комитет партии большевиков действительно не мог уверенно ответить на вопрос: верна ли теория, или прав их лидер. Не это ли понимание глубинной сущности окружающих Ленина людей, толкнуло Ильича в ночь на 25-е октября семнадцатого года рвануть в Смольный? Какой петух клюнул вождя мирового пролетариата, и откуда этот петух взялся в холодном и голодном Петрограде? Однозначные ответы на эти вопросы отсутствовали, зато позже злые языки болтали: «Не заявись тогда Ленин в Смольный, решение о начале восстания дотянули бы до открытия 2-го Всероссийского съезда Советов, а может быть и до звона колокольчика председателя Учредительного собрания, дескать, вот вам власть, владейте, — а мы такие холодные, как айсберги в океане… Впрочем, последнее ни к революции, ни к истории отношения не имеет. И это не было шуткой — члены ЦК РСДРП (б) до коликов в заднице не хотели брать власть. Боялись? Как минимум испытывали острейшую неуверенность, а ведь среди них были Троцкий, Свердлов, Сталин, Каменев, Зиновьев, Урицкий, Дзержинский, и прочие исторические личности, в большинстве ушедшие из жизни не совсем по своей воле, а по воле… по воле одного человека. Как бы там ни было, но два часа ленинских воплей, целых два часа Владимир Ильич убеждает самых искренних и последовательных революционеров немедленно выполнить ими же принятую резолюцию о вооруженном восстании, и своего добивается! Вот и получилось, что отвечая на вопрос, является ли Ленин связующим звеном между двумя вехами, между Плехановым и Сталиным, надо признать: Ленин это та единственная фигура, которая сама творила историю. Больше всего Самотаева поражала способность Ильича проявлять величайший политический прагматизм. Ни в малейшей степени не рефлексируя, мастер одновременной игры вслепую на трех шахматных досках, с бухты-барахты объявляет Эстонию независимой. «Какой кошмар! Он отдал завоеванные Петром российские земли!» — вопили справа и слева. Да, отдал, но в результате с шахматной доски гражданской войны, без единого выстрела снимается фронт Юденича, реально угрожающий колыбели революции! Аналогичным образом обстояло дело с Брестским миром, когда продавленное Лениным решение спасло революцию. Еще штришок к портрету вождя — Ленин жёстко расправлялся с ближайшими соратниками, если те отходили от «генеральной линии», но при возвращении к ленинскому курсу никаких последствий для отступников не следовало. Владимир Ильич практически всегда соглашался вновь иметь с ними дело. Этой ленинской черте Михаил и завидовал, и старался подражать. Эта особенность вождя мирового пролетариата категорически не походила на поведение человека, который никогда, и ничего не забывал. Похоже, что к концу своей жизни Ильич осознал, что партбюрократия по своей сути ничем не отличалась от администрации прежних времен. Едва появившись на свет, она тут же стала жить по своим извечным законам, которые в народе описывались выражением: «Не подмажешь — не поедешь». Как обуздать эту ленивую и алчную стихию? Что надо сделать, чтобы избавить, наконец, человека труда от паразитирующей надстройки? Как реализовать постулат марксизма о сводном труде и об отмирании государства? По этому поводу в бумагах Мишенина осталась запись, что главная идея последней работы Ленина «Как нам преобразовать Рабкрин», удивительным образом перекликается с попыткой Мао Цзэдуна нивелировать пагубное влияние китайской бюрократии посредством его хунвейбинов. Ленин предлагал включить в Рабкрин до полутысячи молодых, честных и бескомпромиссных рабочих и крестьян. К тому же, наделенных не только правом инспекции, но и правом на месте принимать любые решения! И чем это отличается от «культурной революции»? Два великих человека пришли к сходным решениям. Один так и не успел проверить свои замыслы, у второго из этой затеи ничего путного не вышло. Михаилу отчего-то казалось, что окажись у Ильича больше времени, он пришел бы к выводу об ошибке марксизма с отмиранием государства. По крайней мере, с отмиранием на ближайшие одно-два столетия. Можно ли удержать такого человека? Например, предложить Владимиру Ильичу кафедру общественных наук, где тот мог бы доработать так почитаемый, им марксизм? Предложить можно, но если Ленин на это согласиться, потребуется полк агентов наружного наблюдения и взвод контролеров-бухгалтеров. Первые день и ночь будут бегать за неугомонным Ильичом, вторые будут ежечасно аннулировать проплаты казенных средств на нужды пролетарской революции. * * * В этом мире нужды в опломбированных вагонах не возникло. Объявленная амнистия распространялась на всех политических противников царизма. По просьбе России Англия и Франция препятствий для проезда на родину противникам войны не чинили. А на вопрос, не усугубит ли такой шаг антивоенные настроения, русские резонно заметили, что эффективность антивоенной пропаганды в застенках Петропавловской крепости есть величина отрицательная. Это утверждение было подкреплено указом временного правительства, приравнивающего антивоенную пропаганду к шпионажу. Подобных указов появилось много, одним из них являлся запрет на любую политическую деятельность до окончания войны. Всем въезжающим в Россию, под роспись доводили принятые в России новые правовые акты. Недовольных оказалась больше половины, ведь запрет на политическую деятельность ставил крест на смысле существования большинства «политических». Отказавшимся расписаться в знании новых правовых актов, во въезде в страну было отказано, а деятелей типа Троцкого предупредили еще на старте: «Жить в России вы будете не долго» — и, поди, догадайся, то ли тебе сообщают, что тут же выпрут взад, то ли предупреждают что шлепнут у ближайшей стенки. Прибывшего северным маршрутом Ленина тут же доставили к председателю временного правительства, но от беседы с Самотаевым, Владимир Ильич отказался категорически, зато, когда в кабинет вплыл Федотов, от полыхнувшей ядерным огнем словесной корриды, Миха стремглав метнулся в приемную, куда долетали яростные вопли. — Вы мне скажите, где в марксизме хоть словечко о присущей нашему виду алчности, где в нем о проблеме первородного греха и что делать со стремящимися к власти лидерами?! Только без балабольства о воспитании нового человека. В ответ летели хлесткие фразы о захватившей власть буржуазной посредственности, о безграмотности некоторых инженериков, возомнивших себя знатоками человеческих душ, которым не мешало бы познакомиться с трудами Сократа. — Не несите пургу, здесь вам не тут, и поймите — без учета особенностей нашей психики это не теория! Малолетние чебурашки нахреначили веселых картинок и радуются до усрачки, — орал раздухарившийся Федотов. — Вот она буржуазная скаредность и всегдашняя готовность грабить. Вдумайтесь, что нам говорит это буржуазное ничтожество! — обращался к невидимой аудитории Ленин. — Марксизм таким мешает наживаться! Вот подлинный смысл его нытья, который он в силу скудоумия не сумел утаить! — Ага, и опираясь на «единственно верное учение Маркса», вы два раза подряд просрали начало революции! — жег глаголом своего времени Федотов. — Охренеть, и это называется передавая теория! Говно это, а не теория! Мочить в сортире, вместе с больными на всю голову апологетами. — Серость, вновь показала свои ослиные уши. Вы и есть тот самый законченный догматик! Марксизм это учение об освобождении человека труда от таких, как вы! — Серость?! Это я серость?! — Да, вы! И запомните, пролетариат ни когда не откажется от борьбы за свою свободу! Может быть, в частностях Федотов и выиграл, но по эмоциональному накалу, по виртуозному владению словом, битва «через века» была Борисом вчистую проиграна. Чего только стоил ленинский прием, выворачивающий наизнанку мысль оппонента, после чего Федотов был показан пекущимся о своих «мильенах». Зная нрав Ильича, держать в стране такой «ядерный фугас», было непростительной глупостью. Тем более, что от предложения возглавить кафедру общественных наук, с целью развития различных политических теорий, и проведения ревизии марксизма, Ленин категорически отказался. Зато нашлись доброхоты, предупредившие вождя о якобы готовящемся аресте. Они же арендовали на его имя вполне приличный домик в Женеве, где Ильич безбедно провел остаток своих дней, и умер в конце 1926-го года, прожив почти на два года дольше, чем в мире переселенцев. По странному совпадению, в тот же год в далекой Канаде ушел из жизни Мишенин. Со Сталиным Михаил встретился в своем кабинете, куда в начале апреля семнадцатого года, Иосифа Виссарионовича доставили непосредственно из мест не столь отдаленных. Не владея даром народного трибуна, существенной угрозы Сталин не представлял. Другое дело, сможет ли Иосиф Виссарионович наладить работу какого-нибудь предприятия? Сможет ли он создать коллектив единомышленников без обострения классовой борьбы и ГУЛАГа в отдельно взятом министерстве? Для Михаила Сталин был не столько революционером, сколько легендарным лидером страны Советов и виртуозом аппаратных игр. Сталин умудрился переиграть всех конкурентов в борьбе за власть. Ему удалось погасить огонь революционного пожара и уконтрапупить ленинскую гвардию. Это он принял страну с сохой, и оставил ее с атомной бомбой, и это его ошибки обошлись России в десятки миллионов жизней. Перед Михаилом и Зверевым сидел нахохлившийся и наглухо закрывшийся сорокалетний кавказец… Глухо покашливающий и ежеминутно вытирающий несвежим платком покрасневший нос. На попытки разговорить, следовали односложные фразы и пожатия плечами. Глядя на такого Сталина, Михаилу вспомнилось мишенинское замечание: «Есть мнение, что Сталина в детстве избивал отец, и это отразилось на его психике». Так ли это на самом деле, узнать Михаил мог с легкостью. Для этого было достаточно отправить человека в селение Гори, но делать этого Михаил не захотел. Больше всего расстроился Зверев. В свои сорок лет Димитрий Павлович понимал, что реальный Сталин совсем не тот человек, каким он его себе представлял, но расставаться с тем образом Зверев не хотел. Что-то почувствовав, Сталин тут же ударил, бросив в адрес Димона явно матерное по-грузински. Сейчас предлагать Иосифу Виссарионовичу практическую работу было бессмысленно. Для начала его надо вытолкнуть в «женевское болото». Сейчас там вовсю идут брожения, ведь, как не крути, но только энесы строят в России социализм. Не такой, как мнилось эсерам и эсдекам, но социализм. Сейчас эта мысль уверенно доходит до зарубежного подполья. Пройдет время и Сталин это обстоятельство примет, а вот согласится ли он на роль главного душителя националистических движений на Кавказе… время покажет. * * * Если первая пятилетка была временем поиска решений, то вторая продемонстрировала неплохую управляемость, что обеспечило средний прирост ВВП в 11 %. На эту мельницу лили воду выплачиваемые Германией репарации, покрывающие российские выплаты по долгам. Часть средств Германия отдавал натурой, с канцлером которой Михаил общался достаточно часто. А вот Российских долгов оказалось существенно меньше, нежели изначально предполагали переселенцы. В их мире из 19-ти миллиардов долга Советской России, большая часть приходились на стоимость национализированных большевиками предприятий с западным капиталом. По больше части с французским. В новой реальности эти предприятия не национализировались, и к долгам не относились. Часть из них устойчиво приносили акционерам дивиденды. Вторая часть едва дышала, но при чем тут Россия? Вкладчикам никто не мешал скинуться, чтобы выправить положение и спокойно получать свой навар. Примерно четверть предприятий со значительной долей иностранного капитала обанкротилась без всякого мухлежа, и их упавшие ниже плинтуса акции скупили самизнаетекто. На самом деле паре предприятий «умереть» помогли, и сделали это в момент острой вспышки внутрироссийских брожений. После восстановления порядка никто так и не смог выяснить, когда и куда пропало дорогостоящее оборудование. В итоге, с учетом списания трети «военных долгов», Россия должна была выплатить чуть больше трех миллиардов рублей золотом. Цифра отнюдь не ничтожная, но и не смертельная, особенно если не проявлять энтузиазма. К примеру Италия выплачивала пять миллиардов, при существенно меньших возможностях, и таки выплатила. Справедливости ради, надо заметить, что 80 % американского долга США ей списали. Во второй пятилетке (1923–1928 г.г.) продолжилась реформа сельского хозяйства, ставшая локомотивом сельскохозяйственного машиностроения. Страна продавала автомобили, трактора и танки. Расходы на оборону держались на щадящем уровне. При численности армии в триста тысяч бойцов, половина приходилась на флот, авиацию и бронеходные войска. На Николаевской верфи строился первый российский авианосец. Со стапелей судостроительного завода имени «Генерал-майора Бубнова И.Г.» на воду спускались подводные лодки, а вот виновником гибели главного конструктора российских субмарин генерал-майора Бубнова, был Федотов. Когда в начале 1915-го года, на фронте стало совсем кисло, Иван Григорьевич всерьез вообразил, что Борис знает будущее, и стал требовать от него поделиться своими знаниями с государем. Федотов отбрыкивался. Ничего не добившись, Бубнов стал шантажировать Федотова, раскрытием его инкогнито. На самом деле, о своем иновременном происхождении Борис ничего не говорил, но фонтан идей по конструкции лодок, и дурацкие намеки свое дело сделали. В итоге, Федотову пришлось обратиться за помощью к Звереву, а позже наводить внимание полиции на «германский след». Этот грех мучил Бориса и по сей день, по этой причине он принял участие в судьбе полковника Кутепова. Когда в марте семнадцатого года раненого Кутепова пленили вагнеровцы, Борис попросил Виктора Шульгина убедить «беляка» эмигрировать в Америку, где на одном из заводов переселенцев была нужда в руководителе охранной службы. О чем говорили полковники, один из которых был разведчиком российского генштаба, оставалось только догадываться, но Александр Павлович и по сей день живет в Вермонте. Грандиозным успехом России стали самолеты, которые продавались по всему миру, и приносили в страну немалые валютные поступления, а фирма «Аэрофлот» заделалась самой большой авиакомпанией в Европе. На американском континенте русских подвинули аборигены, но и те летали на российских лицензионных изделиях. Пройдет совсем немного времени, и развитые страны обзаведутся аэропланами своей разработки, но ставший мировым брендом «Первый Авиазавод» к тому моменту будет готов к выпуску очередного поколения самолетов. Нагонят Россию примерно через пятнадцать — двадцать лет, когда техническое совершенство поршневой авиации подойдет к своему естественному пределу. Но и тогда российский бренд будет приносить свой доход, а там подойдет пора реактивной авиации, которая пока только в замыслах и эскизах. К концу второй пятилетки крестьянство могло собой гордиться — страна была накормлена, а крестьяне почувствовали уверенность в завтрашнем дне. Не все, конечно, но даже разорившиеся не гибли от голода, а находили себя в городах или переселялись в целинные районы, в т. ч. на отвоеванные у турок земли. Аналогично обстояло дело с рабочими, почувствовавшими изменения условий жизни. Все это принесло Самотаеву уверенную победу на вторых президентских выборах 1928-го года, и массу проблем по купированию мирового экономического кризиса 1929-1939-го годов, в мире переселенцев известного под именем «Великая депрессия». И это не все «плюшки». При Сталине с осени 1931-го до осени 1933-го годов бушевал очередной голод, вызванный засухой степных районов Южного Урала, Западной Сибири, Поволжья, Кавказа и степной Украины. Природный катаклизм был не самый свирепый, но в ином мире он совпал с пиком коллективизации и необходимости расплаты зерном за купленные заводы. Без индустриализации Советский Союз ждал гарантированный кирдык, но сколько людей пали жертвами машинного молоха, а сколько пришлось на буйство стихии, никто так и не выяснил, но люди гибли от обеих причин. В средине девяностых годов ХХ века мира переселенцев, в политику был вброшен термин «голодомор», а в общественное сознание стала вдалбливаться дикая мысль, о намеренном уничтожении украинцев. Оплачивали этот спектакль штатовцы, о чем представители госдепа говорить не стеснялись.