Толпа, окружавшая лавку, на которой сидел пан Заглоба, сомкнулась еще плотнее. – Говорите, письмо было? – Было. Как бог свят, было! О войне, о кровавой… Да не могу я говорить больше, у меня, старого, бедного, все же ж в горле пересохло. – А вот вам, отец, мерка горилки, пейте да рассказывайте, что вы такого на белом свете слыхали. Известно нам, что деды всюду бывают и про все знают. Бывали уже и у нас, т а й к а з а л и, щ о н а п а н i в случится через Хмельницкого черная година. Вот мы косы да копья велим ковать, не опоздать чтоб. Только вот не знаем: начинать ли уже или письма от Хмеля ждать? Заглоба опрокинул мерку, причмокнул, потом малость подумал и сказал: – А кто говорит вам, что пора начинать? – Сами мы так желаем. – Пора! Пора! – раздались многочисленные возгласы. – К о л и з а п о р о ж ц i п а н i в п о б и л и, так и пора. Косы и копья, потрясаемые в могучих руках, издали зловещий звон. Потом вдруг все замолчали, и только в кузнице продолжали колотить молоты. Будущие живорезы ждали, что скажет д i д. Дед думал, думал и, наконец, спросил: – Чьи вы люди? – Мы? Князя Яремы. – А кого ж вы будете р i з а т и? Мужики поглядели друг на друга. – Его? – спросил дед. – Не з д у ж а е м о… – О й, н е з д у ж а э т е, д i т к и, н е з д у ж а э т е. Бывал я в Лубнах, видал князя глазами собственными. Страшный он! Закричит – дерева в лесу дрожь пробирает, ногою топнет – яр в лесу делается. Его король боится и гетманы слушаются, и все его страшатся. А войска у него больше, чем у хана и султана. Н е з д у ж а э т е, д i т к и, н е з д у ж а е т е. Не вы его пощупаете, а он вас. А еще не знаете вы, чего я знаю, ему ж все ляхи на помощь придут, а ведь щ о л я х, т о ш а б л я! Угрюмое молчание воцарилось в толпе. Дед опять ударил по струнам торбана и продолжал, подняв лицо к луне: – Идет князь, идет, а с ним столько султанов алых да хоругвей, сколько звездочек в небе и будяков в степи. Летит впереди него ветер и стонет, а знаете, д i т к и, над чем он стонет? Над вашей долей он стонет. Летит впереди него смертушка с косою и звонит, а знаете, по ком звонит? По душам вашим звонит. – Г о с п о д и п о м и л у й! – зашептали тихие, испуганные голоса. И снова сделались слышны только удары молотов. – Кто у вас комисар княжеский? – спросил дед. – Пан Гдешинский. – А где он? – Сбёг. – А почему ж он сбёг? – Потому что узнал, что копья т а й косы для нас куют. Вот он испугался и сбёг. – Это нехорошо, он же князю про вас донесет. – Что ты, д i д у, каркаешь, как ворон! – сказал старый крестьянин. – А мы вот полагаем, что на панов черная година пришла. И не будет их ни на русском, ни на татарском берегу, ни панов, ни князей. Одни казаки, вольные люди, будут. И не будет ни чинша, ни амбарного, ни сухомельщины, ни перевозного, и жидов не будет, ибо так оно стоит в письме от Христа, о котором ты сам сейчас сказывал. А Хмель князя не слабже. Н а й с я п о п р о б у ю т ь. – Дай же ему боже! – сказал дед. – Тяжела наша крестьянская доля, а в прежние времена иначе бывало. – Чья земля? Князя. Чья степь? Князя. Чей лес? Чьи стада? Князя. А раньше был божий лес, божья степь, кто первый приходил, тот брал и никому ничего должен не был. Теперь у с е п а н i в т а к н я з i в… – Верно говорите, д i т к и, – сказал дед. – Но я вам вот что скажу. Коли вы сами знаете, что с князем вам не сдюжить, тогда послушайте; кто хочет п а н i в р i з а т и, пускай тут не ждет, пока Хмель с князем силами меряться станут, пусть ко Хмелю убегает, да только сразу же, завтра, потому что князь выступил. Ежели его пан Гдешинский уговорит на Демьяновку пойти, то не даст он, князь, вам тут поблажки, но перебьет всех до единого – так что бегите вы ко Хмелю. Чем вас там больше будет, тем Хмель быстрее управится. Вот! А тяжелое ему дело выпало. Сперва гетманы и коронных войск богато, а потом князь, который гетманов этих могутнее. Летите же вы, д i т к и, помогать Хмелю и запорожцам, а то они, сердечные, не управятся. А ведь они за вашу волю и за ваше добро с панами бьются. Летите! Так и от князя спасетесь, и Хмелю поможете. – В ж е п р а в д у к а ж е! – раздались голоса в толпе. – Верно говорит. – М у д р и й д i д! – Значит, ты видал, что князь идет? – Видать не видал, но в Броварках говорили, что он уже из Лубен двинулся, все жжет, всех косит, где хоть одно копье найдет, землю и небо только оставляет. – Г о с п о д и п о м и л у й! – А где нам Хмеля искать? – Затем я сюда, д i т к и, и пришел, чтобы сказать, где искать Хмеля. Ступайте вы, дети, до Золотоноши, а потом до Трехтымирова пойдите, а там уж Хмель будет вас ждать, там изо всех деревень, поместий и хуторов люди соберутся, туда и татары придут, – а нет, так князь всем вам по земле по матушке ходить не даст. – А вы, отец, с нами пойдете? – Пойти не пойду, потому как ноги старые не несут и земля уже тянет. Но если телегу запряжете, так я с вами поеду. А перед Золотоношей вперед пойду поглядеть, нету ли там панских жолнеров. Ежели будут, то мы в обход прямо на Трехтымиров подадимся. А там уже край казацкий. Теперь же дайте мне есть и пить, потому как я, старый, есть хочу и парнишка мой голодный. Завтра с утра выйдем, а по дороге я вам про пана Потоцкого да про князя Ярему спою. Ой, свирепые это львы! Великое будет кровопролитие на Украйне – небо страшно краснеет, да и месяц вот, будто в крови купается. Просите же, д i т к и, милости божией, потому оно многим из вас скоро не жить на белом свете. Слыхал я еще, что упыри из могил встают и воют. Безотчетный страх охватил столпившихся мужиков. Они невольно стали оглядываться, креститься и перешептываться. Наконец один крикнул: – На Золотоношу! – На Золотоношу! – отозвались все, будто только там было убежище и спасение. – В Трехтымиров! – На погибель ляхам и панам! Внезапно какой-то молодой казачок, потрясая копьем, вышел вперед и крикнул: – Б а т ь к и! А если завтра на Золотоношу идем, то сегодня пошли на комиссарский двор! – На комиссарский двор! – разом крикнуло несколько десятков голосов. – Поджечь, а добро взять! Однако дед, сидевший до того опустив голову, поднял ее и сказал: – Эй, д i т к и, не ходите вы на комиссарский двор и не палите его, потому что л и х о будет. Князь, может быть, где-то близко с войском ходит, как зарево увидит, так придет – и будет л и х о. Лучше вы мне поесть дайте и ночлег укажите. Вам тихо надо сидеть, не г у л я т и п о п а с i к а м. – П р а в д у к а ж е! – откликнулись несколько голосов. – П р а в д у к а ж е, а т и, М а к с и м е, д у р н и й! – Пойдемте, отец, ко мне на хлеб-соль да на меду кварточку, а покушаете, так пойдете на сено спать, на сеновал, – сказал старый крестьянин, обращаясь к деду. Заглоба встал и потянул Елену за рукав. Княжна спала. – Уходился хлопчик. Тут ковали куют, а он уснул, – сказал пан Заглоба. А про себя подумал: «Ой, блаженная невинность, среди копий и ножей засыпающая! Видать, ангелы небесные оберегают тебя, а при тебе и меня уберегут». Он разбудил ее, и они пошли к деревне, лежавшей несколько поодаль. Ночь была погожая, тихая. Позади разносилось эхо кующих молотов. Старик крестьянин шел впереди, показывая в темноте дорогу, а пан Заглоба, делая вид, что шепчет молитву, бурчал монотонным голосом: – О Г о с п о д и Б о ж е, п о м и л у й н а с, г р i ш н и х… Видишь, барышня-панна!.. С в я т а я – П р е ч и с т а я… Что бы мы делали без холопской одежи? Я к о в ж е н а з е м л i i н а н е б е с е х… И накормят нас, а завтра в Золотоношу, вместо того чтобы пешком идти, поедем… Аминь, аминь, аминь… Надо думать, Богун сюда по нашим следам явится, потому что его наши штучки не собьют… Аминь, аминь!.. Да только поздно будет, потому что в Прохоровке мы через Днепр переправимся, а там уже власть гетманская… Дьявол благоугоднику не страшен. Аминь… Стоит только князю за Днепр уйти, здесь дня через два весь край запылает… Аминь. Чтоб их черная смерть унесла, чтоб им палач святил… Слышишь, барышня-панна, как они там у кузни воют? Аминь… В тяжелую передрягу мы попали, но дураком я буду, если барышню-панну от нее не упасу, хоть бы и до самой Варшавы нам убегать пришлось. – А чего вы все бормочете, отец? – спросил крестьянин. – Да молюся за здоровье ваше. Аминь, аминь!.. – А вот и моя хата… – С л а в а Б о г у. – Н а в i к и в i к i в. – Прошу на хлеб-соль. – Спаси Господь.