"Но Израиль не такой. Мы сталкиваемся с угрозой исчезновения каждый день, когда поднимаемся на работу, и каждую ночь, когда ложимся спать. Мы окружены с трех сторон людьми, которые хотят стереть нас с лица земли только потому, что мы евреи. Женщины идут в армию в Израиле не потому, что мы должны - хотя мы должны, - и не потому, что мы хотим доказать, что мы равны или лучше мужчин. Мы идем в армию, чтобы бороться за свое выживание, за выживание наших семей и наших детей. Вы понимаете?" Она ждала, что я отвечу. Я не ответил, и она продолжила. "И, в отличие от британских и американских женщин, мы не ходим с топором в руке, пытаясь отрубить яйца каждому встречному мужчине. Потому что мы хотим и нуждаемся в том, чтобы наши мужчины были мужчинами. Настоящими мужчинами. Не мачо-задротами, не гориллами, а мужчинами. Отцами в мире, львами на войне". Я кивнул: "Я понимаю". Она выглядела неопределенно удивленной: "Правда? Мне не нужно драться с тобой или ломать тебе руку?" Я улыбнулся: "Я бы не рекомендовал пытаться, но тебе не нужно этого делать, нет". Она протянула руку, и наши руки сжались. Официант спас нас от неловкого молчания, появившись с тарелкой устриц, бутылкой в ведерке со льдом и двумя матовыми стаканами. Он налил и оставил нас. Если не считать нескольких благодарных звуков, мы молчали, пока не была съедена последняя устрица и выпита последняя капля вина. Затем она улыбнулась мне через стол, и тут же я увидел ее, покрытую грязью и пылью, в камуфляжной форме, сидящую с парнями в грязи, с Tavor X95 на коленях. Она позволила мне заглянуть за завесу. "Итак, - сказала она, - в чем дело с доктором Эдвардом Улиссом Хэмптоном? Почему вы не хотите о нем говорить? Он мертв? Они убили его?" Я кивнул: "Да". "Ублюдки. Я знала, что это случится. Знаешь, когда ты наступаешь китайцам на пятки, если ты им не нужен, они тебя ликвидируют. Они не ссут без дела. Я сказала им в офисе: "Он бесполезен для китайцев и ведет очень опасную игру. Они его убьют". Они послушали?" "Видимо, нет". "Они уберут их всех, если мы им позволим. Вы знаете, кто это сделал?" "Я могу предположить". "Зимо Чу?" "Теперь ты это делаешь". Она подмигнула и усмехнулась: "Да, но у меня это хорошо получается". И она определенно была одним из парней. Глава Десятая Поэтому я рассказал ей о том, как нашел Хэмптона, и о девушке, которую я видел спешащей прочь от дома в рубашке и шляпе Хэмптона. Я рассказал ей все это за кофе и двадцатилетним виски Bushmills, потому что, по ее словам, мясо и вино заслуживали нашего полного внимания. "Вы получите больше того, на чем сосредоточитесь", - сказала она и пожала плечами: "Может быть, они дадут нам вторую порцию". Когда она полностью очистила свою тарелку, она откинулась на спинку стула, вздохнула и снова улыбнулась мне. Она осушила свой бокал и, поставив его на стол, чмокнула губами. Теперь мой отец сказал бы: "А теперь, тело мое, чего ты еще хочешь?". Она подняла руку и щелкнула пальцами, и официант появился рядом с ней, как будто она вызвала его с помощью каббалы. "У нас будет два кофе эспрессо, два бокала двадцатилетнего односолодового Bushmills, но вы поставите их в коньячные бокалы без льда. Вы также принесете набор сыров, в основном голубых". Я прокомментировал: "Вы привыкли отдавать приказы". Она ответила: "Да, так расскажите мне о докторе Хэмптоне", и тогда я рассказал ей о том, как нашел его и встретил девушку, которую я принял за Марион, во время рассказа принесли кофе, виски и сыр. Она сидела, потягивая виски и время от времени принюхиваясь к нему: "Оно похоже на изысканный бренди", - прокомментировала она. "Так что, на мой взгляд, после смерти Хэмптона Марион, похоже, стала центральной фигурой в этом деле". Она кивнула: "Потому что именно она фактически, физически снабдила Хэмптона тем, из-за чего его убили". Я кивнул и сделал глоток: "В противном случае у нас есть Хоффстаддер и Маркос". "С обоими мы должны поговорить утром. Феликс может представлять особый интерес". "Мы? Я с удовольствием поделюсь..." Она покачала головой и полезла в сумочку. Она достала сложенный лист бумаги и передала его мне через стол. Я открыл его и увидел, что это соглашение между ОДИН и Моссад, неразборчиво подписанное шефом, о том, что мы будем всячески сотрудничать с их агентом. "Ты и я, приятель. Как Бинг Кросби и Боб Хоуп, Старски и Хатч, Малдер и Скалли". "Мейсон и Галлин - это не совсем то же самое". "У нас все получится. Куда ты, туда и я. Поверь мне, ты не пожалеешь об этом. Я могу быть довольно полезной". Я вздохнул: "Я в этом не сомневаюсь, но предупреждаю, что я не лучший командный игрок". "Настоящие хищники редко бывают такими, но ты привыкнешь ко мне. Кто это был? Это был Грязный Гарри? Ему пытались навязать напарника, а все его предыдущие напарники погибли, а он рычит: "Я всегда работаю один". А потом выясняется, что его новый напарник - дама!". Она засмеялась, и я заметил, что ее глаза стали теплыми и влажными. Выпивка пошла ей в голову, и я решил, что она не часто пьет. "Я не против работать с партнером. Просто я не очень хорош в этом. Так какие планы на завтра?" "Я присоединюсь к тебе на завтраке ровно в восемь, потом мы поедем на моей машине навестить доктора Хоффстаддера. Затем в обед мы устроим засаду на Феликса Маркоса. Он обычно ходит домой на обед. Мы поймаем его там, дома". "Звучит нормально. А почему на твоей машине?" "Потому что я видела твою машину. Она выглядит так, будто роботы умерли от скуки, собирая ее. Представляешь, как трудно наскучить роботу? Твоя машина может это сделать. У меня Corvette C8, четыреста девяносто пять лошадей, сто девяносто пять миль в час, и, заметь, от нуля до шестидесяти за две целых восемь десятых секунды. Это эффективное использование крутящего момента. Твое лицо становится похожим на лужу, когда вертолет заходит на посадку. Ты когда-нибудь видел это? Оно становится как бы плоским, а по бокам колышется рябь. Твои щеки не успевают за твоим лицом. Это злобная машина". "Корвет С8. Ты та самая женщина, которая присоединилась ко мне в баре? Ты как-то по-другому выглядишь. Слушай, нам лучше сделать..." "Я выгляжу соответствующе, но мне трудно держать себя в руках. У тебя есть Aston Martin DBS". "Есть". "Я читала твое досье". "Может быть, нам...?" Я хотел встать, но на ее лице все еще была теплая, озорная улыбка. "Что?" - сказала она: "Танцевать? Променад? Откланяться?" Ее лицо стало неожиданно грустным: "Взять отсрочку?" "Как насчет того, чтобы отдохнуть перед завтрашним днем?" Я встал, а она сидела, глядя на меня сверху. "Умно и разумно. Моя мать не одобрила бы тебя: "Он убьет твой творческий дух!" - сказала бы она. Найди себе хорошего мальчика, который напьется до смерти, только чтобы написать одно стихотворение о правде"." Наши глаза надолго застыли. Затем я твердо сказал: "Гэллин, нам пора идти. Нам завтра рано вставать". Она, казалось, не слышала меня: "Моя мать дала мне много советов". Она рассмеялась: "И я имею в виду много! "Никогда не занимайся сексом на первом свидании, если ты не трезвая". Это был один из ее советов. А потом: "Никогда не занимайся сексом с парнем, который не напоит тебя на первом свидании. Он слишком хорош, чтобы быть правдой". Я подавил вздох: "Умно. Я понимаю, что она там делала". "Понимаешь? А я нет. И еще: " Занимайся любовью, а не сексом". Она была хиппи. Беркли 68-го года". "Еврейская хиппи?" "Нет. Были и такие, но она не была одной из них. Она была своего рода WASP, обратившейся в индуизм или йогу, или что-то в этом роде. Христиане всегда ищут что-то более христианское, чем христианство. Потом она встретила моего отца и влюбилась. Влюбиться в моего отца было легко. Он был человеком. Добрый, сильный, преданный, верный..." Она запнулась. Она побарабанила по столу печальную татушку. Я хотел спросить. Я хотел знать. Но я знал, что это будет ошибкой: слишком много и слишком рано. Может быть, после того, как работа будет закончена. Я протянул руку. "Я отвезу тебя домой и буду рад видеть тебя завтра за завтраком рано утром". "Я могу понять намек. Ты прав. Пошли." Она поднялась, с идеальным самообладанием переплела свою руку с моей, и мы пошли к лифту. Там я нажал кнопку вызова, и двери с шипением открылись. И когда я протянул руку к кнопке холла, она легонько шлепнула меня по запястью, покачала головой и издала то отрицательное "ту-ту-ту-ту", которое издают некоторые женщины. Затем она нажала на шестой этаж. Мой этаж, и одарила меня тлеющей улыбкой из-под бровей. Я начал говорить: "Гэллин, это не...", но она усмехнулась и ударила меня по плечу: "Не льсти себе, красавчик. Я живу в том же отеле, на том же этаже. Когда я ловлю рыбу, Мейсон, я не выбрасываю ее обратно. Я ее готовлю и ем". Лифт остановился, и мы вышли. Она указала на мою дверь в пятнадцати шагах от нас: "Это твоя", - сказала она. Затем она указала на дверь в дальнем углу стены немного правее нас: "Это моя. И я увижу тебя, когда славное утро позолотит ручьи небесной алхимией". Я смотрел, как она вошла внутрь и закрыла дверь, а затем некоторое время стоял, размышляя, что, черт возьми, только что произошло. Наконец я прошел пятнадцать шагов до своей комнаты, принял долгий холодный душ и лег спать. * * *