Пес планировал работать у Папы Элбода до тех пор, пока не сможет купить себе участок и продавать часть урожая. После этого он станет расширять свои владения, пока в конце концов не обзаведется собственным полноценным хозяйством. Уолли с шумом всосал кашу с ложки. – Ха-чу быть шир-риф! Мэри ничего не сказала. Она сидела, уставившись в пустое пространство, где большую часть времени пребывали ее мысли. – А ты, Мэри? – спросил ее Пес. – Кем ты хочешь быть? Ты можешь стать кем хочешь, делать что хочешь. – Красавицей, – ответила Мэри. – Я бы хотел стать доктором, – сказал Мозг. – Но этого никогда не случится. Знаешь, почему нам четыре дня в неделю преподают агрономию? Чтобы мы до конца наших жизней могли работать на фермах в качестве дешевой рабочей силы. Ничего другого нам никогда не позволят. Мы люди без прав, люди без будущего. Нас посадят в резервации, как сделали с индейцами крик, которые раньше жили в этих краях. И там будет в точности то же самое, что и в Доме. Уолли скривил лицо в плаксивой гримасе: – Нельзя шир-риф? – Ну почему же. Они наверняка с радостью позволят нам самим надзирать за собой. Как в Освенциме. Физиономия Уолли надулась довольной улыбкой, словно воздушный шар: – Буду шир-риф! Размазывая кашу по тарелке, Пес размышлял о мрачном пророчестве Мозга. Ему не хотелось в него верить, хотя он всегда знал, что именно так и будет. Единственный выход заключался в том, чтобы быть особенным. Но он не был особенным. Так сказал человек из Бюро: что он не особенный и никогда им не будет. Мозг смотрел, как его друг поглощает свой завтрак. Ему бы очень хотелось, чтобы Пес понял его – но Мозг жил в своем одиноком мире, где его никто по-настоящему не понимал. Пес не увидит правды до тех пор, пока система не сокрушит его. Не обтешет, не сотрет в нем все человеческое, оставив лишь чудовище. Монстра, которому нечего терять. Что касается самого Мозга, он понял все в первые минуты своей жизни. Четко, как на фотоснимке, он помнил ужас рождения. Первым, что он услышал, были вопли его матери. Мир ворвался в его сознание яркими бредовыми красками. Смятение, ужас, восхищение. Стремительно бледнеющее мужское лицо. Широко раскрытые водянистые глаза. Мир поплыл вбок – доктор повернул его, чтобы показать матери, лежащей на больничной койке. Он уставился на нее мутными щелками глаз. Снова вопли, потом она сказала что-то, чего он не понял. Его пронизало чувство любви. Он потянулся к матери маленькими ручонками, чтобы ее утешить. Но в этот момент мир снова перевернулся, и она пропала навсегда. Его забрали и отправили в Дом. Он изнывал от беспокойства. Что они сделали с его мамой? Все ли у нее в порядке? Почему ему не дают с ней повидаться? Потом учителя научили его человеческому языку. Только тогда он понял, что она кричала, когда доктор держал его, извивающегося, в своих больших руках. На протяжении этих первых моментов своей жизни Мозг получил все необходимое ему образование. Он узнал, кто он такой – что они такое, – а также что монстры и люди не должны существовать в одном мире бок о бок. Если твоя собственная мать ненавидит тебя и отправляет подальше, с какой стати тебя будут любить абсолютно незнакомые люди? Хозяева с самого начала осознали эту фундаментальную истину. Они создали отдельные миры – один для себя, другой для монстров. И эта система никуда не денется, когда мутанты достигнут зрелого возраста. Выросшие дети станут свободными людьми, живущими в невидимых клетках, не имея никаких прав и перспектив, – то есть в действительности у них никогда не будет реальной свободы. Пес пока что не мог понять этого, потому что думал больше сердцем, нежели умом, и все еще питал некоторую надежду. Дом представлялся ему чем-то вроде чистилища, которое нужно было перетерпеть, чтобы достигнуть обетованной земли. Но система уничтожит в нем эту надежду. Можно до посинения втолковывать ему правду о мире, в котором они живут, – есть такие истины, до которых людям необходимо дойти самим, через собственный опыт. И когда Пес потеряет последнюю надежду, когда эта надежда наконец будет мертва – лишь тогда он поймет. Лишь тогда до него дойдет, что он не имеет ничего, а когда ты ничего не имеешь, это значит, что тебе нечего терять, зато есть за что бороться. И тогда придет некий Спартак и позовет их всех за собой, и они восстанут и разрушат стены между двумя мирами. – Почему ты улыбаешься? – спросил Пес. – Мы все особенные, – ответил Мозг. – Ты правда так думаешь? – Да. И нам не нужен никто, чтобы говорить, что это так или не так. Мозг вспомнил, как мисс Оливер показала ему книгу, давшую ему еще один большой скачок в понимании мира. Мисс Оливер питала слабость к детям. Она была черной, но родом из северных штатов, да к тому же еще и горожанка; она-то знала, что такое быть не таким, как другие. Может быть, она воспринимала его как черного из-за цвета его кожи и курчавых волос – хотя его мать была белой, и в любом случае такие различия не имеют большого значения для монстров. Важно лишь одно различие. В классе он разыгрывал из себя тупого: сообразительных учителя берут на заметку. Если ты говорил как образованный, это приводило их в ярость, как ни парадоксально. Они называли это «задирать нос». Мисс Оливер сразу раскусила его, но держала это в секрете. Она контрабандой приносила ему книги, чтобы подпитывать его интеллект. Книги по истории, политологии, физике, философии – он поглощал все, что она ему давала. От первоначального восхищения он перешел к разочарованию, когда его ум развился настолько, что перерос знания, содержавшиеся в книгах. В десятилетнем возрасте он изобрел новое направление в математике, в одиннадцать обратился к передовым разработкам теоретической физики. А потом мисс Оливер принесла ему книгу, которая изменила его жизнь. «Мифы и монстры», том первый. Автор – Адам Новак, в твердом переплете, издание 1967 года. Система Домов не позволяла мутантам читать подобные книги. Здесь запрещались такие тексты, как «Красавица и чудовище» и «Остров доктора Моро». Вместо этого им показывали фильмы – «Тварь из Черной лагуны» и тому подобное, где отважные мальчики-нормалы спасали девочек от ужасных бушующих чудовищ. Это делалось не столько для развлечения, сколько для обучения, что-то вроде социальной адаптации. Промывка мозгов, одним словом. «Знайте свое место, детки. Только попробуйте связываться с нормалами, и вас ждет поражение». Мозгу потребовалось всего несколько минут, чтобы прочесть и запечатлеть «Мифы и монстров» в своей фотографической памяти. Он сидел с остановившимся взглядом, удовлетворенный и полный новой информацией, рассматривая картинки в своем уме. Лев с головой и крыльями орла. Египтянин с головой шакала. Женщина со змеями вместо волос, один взгляд которой обращал людей в камень. – Вы уже были здесь раньше, – сказала ему мисс Оливер. – Ты понимаешь, Джордж? Джордж. Его рабская кличка. Джордж Хёрст. – Да, – сказал Мозг. – Я понимаю. – Мне кажется, в этих старых историях может быть доля истины. Возможно, они основаны на каких-то реальных событиях. – Мы были богами. – Наверное, бактерии, вызвавшие ваше появление, очень древние, – предположила мисс Оливер. – Как ты думаешь? – Очень древние, – согласился Мозг. – Возможно, они существовали всегда. Такой эволюционный джокер, лежавший в колоде в ожидании своего часа. – Мы еще очень многого не знаем. Может быть, когда ты вырастешь, ты займешься изучением этого вопроса и расскажешь нам, как это произошло. Мисс Оливер хотела воодушевить его, убедить в необходимости открыть миру свои интеллектуальные способности и найти им должное применение. Он действительно чувствовал воодушевление – но совсем по другому поводу. – Может быть, так и будет, – сказал он, чтобы ее успокоить. «Было время, когда вы на нас молились, – подумал он про себя. – И это время вернется снова!» С этого дня Мозг начал разрабатывать план восстания. Когда он вырастет, он хотел стать свободным. Глава пятая Долгие, глубокие поцелуи под старым кизиловым деревом на краю школьного футбольного поля. Когда у них закончилось дыхание, их рты разъединились. Вдохнув новую порцию воздуха, Джейк зарылся лицом в ее шею и принялся продвигаться вниз к ключицам, перебирая губами по коже. – Обожемой, – проговорила Эми. Его прикосновения, его запах, его вкус… Кровь шумела в ее ушах. – Спасибо вам, мистер Бенсон, – пробормотал Джейк. – С чего ты вдруг его вспомнил? Как у него вообще получалось о чем-то думать? Ее собственный ум полностью отключился, уйдя в какое-то особое место, отведенное только чувствам. Она не могла бы сказать даже, какой сегодня день. – Папа всегда говорил, что можно подцепить бациллу, если целоваться, – пояснил Джейк. – Но теперь, благодаря мистеру Бенсону, я знаю, что это неправда. Эми улыбнулась ему. – Теперь ты знаешь. О господи! Ладно… Наверное, мне пора домой. Они знали, что дальше заходить нельзя. Даже у поцелуев есть свои пределы. Размытая, неопределенная граница, за которой удовольствие переходит в смятение. Он обнял ее еще раз и отпустил. Несмотря на все свое бунтарское обаяние, Джейк был джентльменом. Эми подобрала с земли учебники и прижала к груди. – Не знаю, как я вообще пойду. У меня ноги сделались как резиновые, сэр. Вы превратили меня в медузу! – В таком случае, мисс, держитесь за мою руку. – Вы хорошо целуетесь, Джейк Кумбс. – А вы не похожи ни на какую другую девушку, Эми Грин. – В каком смысле? Чем это я не похожа на других девушек? – Потому что ты идеальная, – сказал он. – Во всяком случае, для меня. Ей понравилось, как это прозвучало. «Идеальная»… Он тоже казался ей идеальным. Кожа ее головы зудела так, словно по ней ползали полчища муравьев. Старая нервная привычка требовала ее внимания. Но она не стала чесаться. Вместо этого она стиснула его руку, и они тронулись по дорожке мимо телефонных столбов, увитых плетями кудзу. – Ты так много обо мне знаешь, – сказала она. – А ведь мы встречаемся всего неделю. – Я быстро учусь. Эй, а что ты делаешь в пятницу вечером? – То же, что и обычно. А почему ты спрашиваешь?