Брэндон пробегает глазами по экрану своего телефона. – У меня то же самое. Видишь ссылку? – Ага. Не открывай! Вдруг там вирус или… – Поздно, – смеется Брэндон. Он читает, прищурившись, а я рассматриваю его, глядя снизу вверх: рост больше шести футов, русые волосы, глаза голубые с зеленоватым отливом, а губы… м-м… настолько полные, что за них любая девушка убить может. Он фантастически красив, кажется – возьмет и исчезнет в любой момент, улетит с дуновением ветра… И он знает об этом, как никто другой. – Ни фига себе, тут целый трактат. – Дай взгляну. – Я выхватываю у него телефон. На своем я эту ссылку открывать не намерена. Поворачиваю экран от солнца, чтобы лучше разглядеть. Вебсайт – убогая копия «Про Это», с похожим логотипом. Ниже большой текст: Внимание, «Бэйвью-Хай»! Сначала я объясню вам правила. Наша игра называется «Правда или Вызов». Я отправляю приглашение одному из вас – и если это ты, НИКОМУ не рассказывай! В игре должен быть элемент неожиданности. Не надо спойлерить – это меня огорчает. А когда я огорчаюсь, добра не ждите. Итак, у тебя есть 24 часа, чтобы сделать выбор. Если ты выбираешь Правду, я раскрываю один из твоих секретов. Если принимаешь Вызов, я даю тебе задание. В любом случае мы немного развлечемся и внесем разнообразие в наше унылое существование. Брэндон приглаживает свои шикарные густые волосы. – Твое, может, и унылое. А за нас не решай, лузер. Я хмурюсь. – Как думаешь, он разослал это каждому? Все будут молчать, если не хотят лишиться телефонов. – Прошлой осенью директор Гупта прикрыла последний сайт-двойник и объявила, что отныне вводится политика нулевой толерантности: если она увидит хоть один намек на очередной блог «Про Это», навсегда запретит пользование телефонами в школе. И любой, кто попадется, будет исключен. С того момента мы стали образцовыми гражданами – по крайней мере, больше не распространяем сплетни в онлайне. Ведь никто и помыслить не может, как обойтись в школе без телефона хотя бы один день – не говоря уж про годы! – Да наплевать. Этим секретам сто лет в обед, – небрежно бросает Брэндон и кладет трубку в карман. Затем обнимает меня за талию и привлекает к себе. – Так на чем мы остановились? Ответить я не успеваю. Мой телефон, прижатый к груди Брэндона, издает рингтон. Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть на экран. Снова сообщение от неизвестного абонента. Хотя из кармана Брэндона не доносится ни звука. Фиби Лоутон, ты первая! Выбор за тобой: или я раскрываю Правду, или ты принимаешь Вызов. Глава 3. Нокс Среда, 19 февраля Я смотрю на стойки с одеждой в отделе распродаж с экзистенциальным ужасом. Ненавижу торговые центры. Слишком светло, слишком шумно, слишком много никому не нужного барахла. Когда приходится здесь бывать, я начинаю думать, что культура потребления есть не что иное, как затяжное помрачение рассудка, убивающее планету, и вообще все мы рано или поздно умрем. А пока что залпом допиваю свой кофе со льдом за шесть долларов, потому что я и сам добровольный участник этого фарса, и как раз подходит моя очередь. – С вас сорок два шестьдесят, молодой человек, – говорит женщина за кассой. Я покупаю новый кошелек для мамы. Надеюсь, ей понравится. Потому что хотя я и получил исчерпывающие письменные указания, но так и не могу понять, чем эта вещица отличается от десятка других подобных черных кошельков. Я слишком долго выбирал. и теперь опаздываю на работу. Впрочем, наверное, это не имеет значения, поскольку я работаю в качестве стажера у Эли Кляйнфельтера бесплатно. По правде говоря, Эли меня обычно и вовсе не замечает. Тем не менее я ускоряю шаг. За зданием молла тротуар постепенно сужается и, наконец, совсем сходит на нет. Я воровато озираюсь по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей, и подхожу ближе к хилому забору из металлической сетки, окружающему заброшенную стройплощадку. Здесь планировали возвести новый подземный гараж, для чего потребовалось частично срыть холм позади молла, но фирма-подрядчик обанкротилась вскоре после начала работ. Несколько других строительных компаний, включая фирму моего отца, претендуют на то, чтобы перехватить подряд. А пока недострой перекрывает путь от молла к «Бэйвью-центру», и люди вынуждены огибать здание и в обход добираться до главной улицы, а это занимает в десять раз больше времени. Впрочем, никому не возбраняется последовать моему примеру. Я пролезаю через огромную дыру в заборе, миную ряд оранжево-белых цилиндров ограждения и вот уже смотрю сверху вниз на частично построенный гараж и то, что должно было стать его крышей. Временным покрытием служит плотный тарпаулин, и лишь с одной стороны гаража сделан настил из досок, к которому приставлены металлические лестницы, ведущие к еще не срытой части холма. Не знаю, кому в «Бэйвью-Хай» первому пришла в голову светлая мысль совершить прыжок на настил с высоты в пять футов, но теперь короткий путь от молла в центр известен всем. Я прекрасно понимаю, что отец убил бы меня за такое. Однако сейчас его здесь нет. А если бы даже и был, разницы никакой. Он обращает на меня не больше внимания, чем Эли Кляйнфельтер. Так что я крепко обхватываю один из цилиндров и смотрю вниз. Не то чтобы я боюсь высоты. Скорее предпочитаю чувствовать под ногами надежную опору. Прошлым летом я играл Питера Пэна в театрализованном представлении и не на шутку перепугался, когда потребовалось кружить над сценой на перекинутом через блок канате. Тогда меня едва смогли поднять на два фута. «Ты не летаешь, Нокс, ты в лучшем случае перебираешь ногами», – ворчал режиссер всякий раз, когда я прошмыгивал мимо. Не отрицаю, я боюсь высоты. Но пытаюсь преодолеть себя. Смотрю на доски, и кажется, что до них футов двадцать. Может, кто-то опустил крышу пониже? – Сегодня замечательный день, чтобы умереть. Для любого, кроме меня, – шепчу я слова прославленного охотника за сокровищами Дакса Рипера из «Баунти уорс». Да уж, единственный способ добавить пафоса своему жалкому мандражу – это цитировать персонажа видеоигры. Нет, не могу. На настоящий прыжок я не отважусь. Сажусь на край, зажмуриваю глаза, отталкиваюсь и трусливо соскальзываю вниз. Приземление выходит крайне неуклюжим. Я спотыкаюсь о неровный настил и чуть не падаю. Спортсмен из меня неважный. Ковыляю к лестницам и спускаюсь вниз. Ступени угрожающе лязгают под каждым моим шагом. И лишь почувствовав под ногами твердую землю, я с облегчением выдыхаю. Осталось пройти вдоль склона холма к забору, через который раньше приходилось перелезать, пока кто-то не догадался сделать пролом. Протиснувшись в узкую щель, я попадаю в небольшой скверик. Автобус номер одиннадцать уже стоит напротив мэрии с работающим мотором. Я рысью перебегаю улицу и успеваю запрыгнуть в него в последний момент. Уф, целую минуту сэкономил! Может, все-таки успею на работу вовремя. Я оплачиваю проезд, сажусь на одно из последних свободных мест и достаю из кармана телефон. В этот момент рядом кто-то фыркает: – У вас теперь эти штуки прямо из рук растут, что ли? Мой внук такой же. В прошлый раз обедали вместе, я ему говорю – положи ты свою игрушку, хоть поешь спокойно. А он как завопит – можно было подумать, я над ним издеваюсь, причем с особой жестокостью! Я оборачиваюсь и вижу пару выцветших голубых глаз за бифокальными стеклами. Ну вот, опять! Как всегда: сто́ит в любом общественном месте какой-нибудь старухе оказаться рядом, так она немедленно заводит со мной разговор. Мейв даже название придумала: «Фактор приятного молодого человека». «У тебя лицо соответствующее. Они считают, что ты не в состоянии нагрубить». А я окрестил это «проклятием Нокса Майерса»: для бабушек старше восьмидесяти неотразимый, для девушек моего возраста невидимый. Когда мы смотрели в кафе «Контиго» открытие сезона в Фуллертоне, Фиби Лоутон буквально споткнулась об меня, бросившись к явившемуся прямо перед закрытием Брэндону Уэберу. Я продолжаю копаться в телефоне, притворяясь, будто ничего не слышу. Брэндон обычно поступает именно так. «Что сделал бы Брэндон» – еще одна жуткая мантра на всю мою оставшуюся жизнь, потому что Брэндон – паразит, пустое место, который прет по жизни благодаря своим красивым волосам, идеальным чертам лица и умению лихо подавать крученый мяч. Вот он добьется всего, чего хочет, и никогда не позволит старухам в автобусе втягивать себя в разговоры на щекотливые темы. Ладно. Избирательная потеря слуха на ближайшие пятнадцать минут – вот что меня спасет. Однако неожиданно для себя я заявляю: – Этому явлению уже и название подобрали. Номофобия. Страх остаться без телефона. – Неужели? – переспрашивает старуха. Что ж, я опять это сделал. И врата разверзаются. За недолгую поездку я узнаю все о шести внуках старушенции и подробностях ее операции по замене тазобедренного сустава. И только выйдя из автобуса в квартале от офиса Эли, заглядываю наконец в телефон, чтобы получить самую насущную на текущий момент информацию – то есть проверить, не появилось ли новое сообщение от инкогнито, который вчера разослал всем правила игры «Правда или Вызов». По правде говоря, глаза б мои на них не смотрели. И наверное, все в «Бэйвью-Хай» со мной согласятся. Но что делать? Мы патологически очарованы подобными вещами. После того что случилось с Саймоном, нездоровое любопытство внедрилось в наше коллективное ДНК. Вот и вчера вечером на репетиции – вместо того чтобы определяться с трактовкой ролей, мы отвлекались, стараясь вычислить инкогнито. Хотя все это вполне может оказаться шуткой. В четыре часа, когда я толкаю дверь здания, в котором находится офис «Пока Не Будет Доказано», срок отправки ответа первого игрока, кем бы он ни был, давно истек, однако последний эпигон Саймона хранит молчание. Я прохожу мимо кафе в вестибюле и на лифте поднимаюсь на третий этаж. «Пока Не Будет Доказано» располагается в дальнем конце узкого коридора, рядом со входом в клинику восстановления волос, которая воняет химией на весь холл. Оттуда как раз выходит соответствующий субъект – по лысине хаотично раскиданы жидкие пучки волос – и проскальзывает мимо, опустив взгляд, будто его застукали за покупкой порно. Я распахиваю дверь в офис и попадаю в гудящий улей – слишком много людей работают в небольшом помещении, и все они говорят одновременно. – Сколько приговоров вынесено? – Нам известно о двенадцати, скорее всего больше. – Кто-нибудь перезвонил на Седьмой канал? – Через полтора года освободили, а затем снова взяли. – Нокс! – Ко мне подлетает Сандип Гхаи, выпускник Гарварда, работающий у Эли с прошлой осени. В руках у него целая кипа красных папок – только нос торчит. – На ловца и зверь! Нужно заполнить и подготовить к отправке сорок писем для работодателей. Сегодня. Образец в верхней папке, список адресов там же. Успеешь к пятичасовой почте? – Сорок? – Я принимаю у него кипу, округлив глаза. «Пока Не Будет Доказано» не только защищает тех, кого Эли и его сотрудники посчитали несправедливо обвиненными, им еще и помогают найти работу после освобождения. Время от времени мне приходится рассылать массу резюме и сопроводительных писем, рассказывающих о том, какую пользу бизнесу принесет наем реабилитантов, как их называет Эли. Впрочем, хорошо, если за неделю хоть одна местная фирма заинтересуется. – А почему так много? – Дело д’Агостиньо – бесплатная реклама, – отвечает Сандип. Как будто мне это что-то говорит! Заметив мое недоумение, он добавляет: – Когда есть шанс попиариться, всякий готов причислить себя к «сознательной общественности». Кажется, теперь я понимаю. Эли стал звездой всех новостных программ, когда доказал, что большую группу людей, получивших срок за хранение наркотиков, на самом деле лишили свободы незаконно – они стали жертвами сфабрикованных обвинений со стороны сержанта полиции Сан-Диего Карла д’Агостиньо и двух его подчиненных. Сейчас все трое сами находятся за решеткой в ожидании суда, и «Пока Не Будет Доказано» работает над тем, чтобы их осудили по полной программе. Последний раз такого внимания прессы Эли удостаивался во время расследования дела Саймона Келлехера. Тогда Эли вытащил Нейта Маколи из тюрьмы и стал главным персонажем каждого выпуска новостей. А через несколько недель фирма моего отца наняла Нейта на работу. Он трудится там до сих пор, и работодатель даже оплачивает ему учебу в колледже. Когда Бронвин Рохас уехала в Йель и «Пока Не Будет Доказано» начала подыскивать нового стажера из числа старшеклассников, я подумал, что за это возьмется ее сестра. Мейв дружит с Эли, да к тому же в основном благодаря ей был разоблачен замысел Саймона, которого так и считали бы невинной жертвой, если бы Мейв не отследила, под какой маской он скрывался в Сети. Однако Мейв отказалась. – Эта работа по душе Бронвин, но не мне, – объявила она тоном, не допускающим возражений. Так я и устроился сюда. Отчасти – потому что интересно, а кроме того, я, как правило, не упускаю возможностей подработать. Отец, который всем уже уши прожужжал, что Нейт «мировой парень», даже ни разу не удосужился спросить, хочу ли я попробовать свои силы в «Майерс констракшн». Честно говоря, меня воротит от всего, что связано с техникой и различными инструментами. Однажды вешал картину и размозжил себе молотком палец, да так, что пришлось вызывать «неотложку». Но все же – он мог хотя бы спросить? – К пяти часам, – повторяет Сандип, тыча в меня пальцем. – Так я на тебя рассчитываю? – А как же, – отвечаю я, озираясь в поисках свободного места, и наталкиваюсь взглядом на Эли. Он единственный в фирме, кто занимает отдельный стол, вечно заставленный штабелями папок. Когда наклоняется, чтобы поговорить по телефону, видна только голова с прической а-ля «чокнутый профессор». Не иначе как чудо – стол позади Эли не занят! Я направляюсь туда. А вдруг выпадет шанс поговорить с боссом? Эли меня восхищает, и не только своим невероятным профессионализмом; встретив такого парня на улице, запоминаешь с первого раза. Он очень уверенный в себе человек и… не знаю, как выразиться… обладает особым магнетизмом. Проработав с ним несколько месяцев, я уже не удивляюсь, что у него такая потрясающая невеста и что он мастерски умеет общаться с замешанными в криминале людьми; мало того, они сами выбалтывают ему все что угодно. Вот бы научил меня своим приемам! Однако для начала неплохо, если Эли хотя бы запомнит мое имя. Не успеваю я дойти до стола, как Сандип выкрикивает: – Эли! Зайди в Винтерфелл, ты нам нужен! Эли откатывается на кресле и выглядывает из-за папок. – Куда? – В Винтерфелл, – нетерпеливо повторяет Сандип.