У меня начинает колотиться сердце. Первый пост был достаточно неприятен, но этот – этот написан так, будто его автор был с нами, когда у Саймона случился приступ. Будто он один из нас. – Ни хрена себе, – фыркает Луис. Лея пристально смотрит на меня. Я, поморщившись, отдаю ей телефон: – Надеюсь, найдут того, кто это пишет. Читать противно. Она дергает плечом. – Наверное, найдут. – И собирается уходить. – Веселого вам отпевания, ребята. А я пошла. – Счастливо, Лея. Я подавляю порыв уйти вслед за ней, и мы с Луисом продвигаемся вперед, пока не доходим до десятиярдовой линии. Я начинаю продвигаться сквозь толпу и наконец нахожу Кили и наших друзей. Кили дает мне свечку, зажигая ее от своей, и берет меня под руку. Директор Гупта подходит к микрофону и постукивает по нему. – Ужасная неделя для нашей школы, – говорит она. – Но как приятно видеть, что вы собрались тут сегодня. Мне следует думать о Саймоне, но голова забита другим. Я размышляю о Кили, которая слишком сильно стискивает мне руку. О Лее, сказавшей то, что другие не осмелятся произнести вслух. О новом посте из «Тамблера» – размещенном как раз перед панихидой по Саймону. И о Джоше Лэнгли с его ослепительной улыбкой. Большой скачок за короткий срок. Конкурентные преимущества – они такие. Иногда они слишком хороши, чтобы быть правдой. Нейт Воскресенье, 30 сентября, 12.30 Моя кураторша испытательного срока не самая ужасная. Ей за тридцать, внешность ничего, с чувством юмора. Но со своими расспросами о школе она хуже зубной боли. – Как твой экзамен по истории? Каждое воскресенье мы сидим у меня на кухне. Стэн гуляет по столу, и это никого не смущает, потому что он ей нравится. Во время посещения Лопес, по традиции, папаша наверху. В ее обязанности входит проверить, достаточен ли надзор за мной. Что представляет собой мой родитель, она поняла с первого взгляда, но знает, что деваться мне некуда, а попечение государства может быть и похуже, чем жизнь с алкоголиком. Когда отца нет рядом, легче делать вид, что он вполне годный опекун. – Прошел, – отвечаю я. Она терпеливо ждет продолжения. Не дождавшись, задает вопрос: – Ты занимался? – Мне вроде как не до того было, – напоминаю я. Она слышала историю Саймона от друзей-копов, и первые полчаса после ее прихода мы об этом и говорили. – Понимаю. Но не отставать в школе – это важно, Нейт. Входит в условия. Про это условие она напоминает каждый раз. Графство Сан-Диего ужесточает борьбу с наркопреступлениями несовершеннолетних, и она считает, что мне повезло попасть на испытательный срок. Если ее отчет будет негативным, я могу вновь оказаться перед разозленным судьей. А наркота вполне может потянуть на малолетку. Так что утром каждого воскресенья, до ее прихода, я собираю все непроданные наркотики и одноразовые телефоны и засовываю их в сарай нашего соседа, который давно выжил из ума. На всякий случай. Лопес протягивает ладонь Стэну, который ползет к ней и на полпути теряет интерес. Она берет его и кладет себе на руку. – А как в остальном твоя неделя? Расскажи что-нибудь позитивное. Она всегда это говорит, как будто жизнь полна возвышенной ерунды, и я могу ее накапливать и докладывать о ней каждое воскресенье. – Играл в «ГТА», выиграл три тысячи. Она закатывает глаза. У меня дома она это часто делает. – Что-нибудь еще. Насколько ты продвинулся к своим целям? Боже мой, «к своим целям»! На первой встрече она заставила меня составить список. Не то чтобы мне в нем что-то было не пофиг – просто я знал, что она хочет услышать насчет школы и работы. И друзей, которых, как она поняла, у меня сейчас нет. Есть такие, с которыми я развлекаюсь, есть кому продаю, есть кого трахаю, но никого из них другом бы я не назвал. – В смысле целей неделя получилась медленная. – Ты смотрел ту брошюру «Алатина», которую я тебе оставила? Нет, не смотрел. Не нужны мне брошюры, рассказывающие, как это плохо, когда твой единственный родитель пьет, и уж точно мне не нужно разговаривать об этом с компанией нытиков в каком-нибудь церковном подвале. – Ага, – вру я. – О ней как раз и думаю. Не сомневаюсь, что она видит меня насквозь – не дура. Но тему не развивает. – Приятно слышать. Возможность поделиться опытом с другими ребятами, у которых родители страдают тем же, иногда преображает человека. Надо отдать Лопес должное: она не падает духом. Если бы нас окружали ходячие мертвецы в зомби-апокалипсисе, она бы и в этом сумела найти положительные моменты. «Твои мозги все еще у тебя в черепе, так ведь? Тоже способ бороться с судьбой!» Ей бы хотелось хоть раз услышать от меня что-то положительное. Типа как я провел вечер пятницы с Бронвин Рохас, нацелившейся на «Лигу плюща», и не опозорился. Но я не стану начинать этот разговор с сотрудницей полиции Лопес. Сам не знаю, зачем я туда заявился. Мне было неспокойно, я смотрел на викодин, оставшийся после раздачи, и думал, не попробовать ли – узнать, о чем весь этот шум. Я никогда не ступал на эту дорогу, потому что не сомневаюсь: все кончится тем, что я буду лежать в отключке рядом с папашей, пока нас не выставят на улицу за неуплату ипотеки. Так что вместо этого я поехал к Бронвин. Не ожидал, что она выйдет и пригласит меня зайти. Слушать, как она играет на рояле, было даже как-то странно. Ощущение… почти покоя. – Как там переживают смерть Саймона? Похороны уже были? – Сегодня. Школа прислала письмо. – Я смотрю на часы микроволновки. – Примерно через полчаса. Она резко поднимает брови. – Ты должен пойти, Нейт. Это будет правильно. Почти его память. Это, кстати, будет полезно для снижения посттравматического эффекта. – Спасибо, не хочу. Она прокашливается и сурово смотрит на меня. – Сформулируем иначе. Ты пойдешь на эти чертовы похороны, Нейт Маколи, или в следующем рапорте я не буду смотреть сквозь пальцы на твои пропуски занятий. Я поеду с тобой. Вот так я и оказался на похоронах Саймона Келлехера со своим куратором из полиции. Приезжаем мы поздно. Церковь Святого Антония уже битком, и мы едва находим место на последней скамье. Служба еще не началась, но разговоры стихли, и когда сидящий перед нами старик кашляет, по всей церкви разносится эхо. Запах ладана возвращает меня в среднюю школу, когда мама каждое воскресенье возила меня к мессе. С тех пор я ни разу не был в церкви, но здесь ничего не изменилось: красные ковры, блестящее темное дерево, высокие цветные витражи. Отличие только одно: здесь сейчас полно копов. Они не в форме, но я их вычислил. И Лопес тоже. Постепенно некоторые начинают поглядывать в мою сторону, и у меня возникает параноидальная мысль, что Лопес заманила меня в ловушку. Но на мне ничего нет, так чего они пялятся? И не только на меня. Я вижу, как они смотрят на Бронвин – она сидит в передних рядах с родителями, на Купера и ту блондинку – она устроилась в середине, с подругами. У меня начинает неприятно покалывать затылок. Тело напрягается, готовое метнуться, но Лопес кладет ладонь мне на руку. Она ничего не говорит, но я остаюсь сидеть. Некоторые толкают речь – я никого не знаю, кроме этой готской девицы, которая всюду таскалась за Саймоном. Она читает какое-то странное раскатистое стихотворение, и голос у нее все время дрожит. Умирает прошедшее, и настоящее с ним, – Я собой их заполнил и опустошил, А ныне собой заполняю ближайшую щель в грядущем. Ты, кто слышит меня! Тайной ли хочешь со мной поделиться? Неотрывно смотри мне в лицо, пока воздух ночной я вдыхаю (Только будь честен – ведь нас никто не услышит, я же с тобою Могу провести лишь минуту). Противоречу ль себе я? Да пусть его – хоть бы и противоречил. (Ведь я так огромен – в себе я вмещаю столь многих)…