– О боже. – Да. Я говорил то же самое, когда умывался и отскребал свой стол. Боже, говорил я, какой беспорядок. Он шутливо вытаращил глаза, и Лакост рассмеялась. – Кстати, позвольте спросить, откуда у вас эта собака? – Она принадлежит пропавшей женщине. – Понятно. – Бовуар посмотрел на маленького вонючку, удовлетворенно разлегшегося на испачканном ковре. – К сожалению, мы должны на время отложить эти поиски. – Вообще-то, не должны. По крайней мере, я. Если ты не возражаешь, я бы хотел поговорить с ее отцом в Сент-Агате, пока дороги не закрыли. Не возражаешь, если я возьму агента Клутье? – Конечно не возражаю. Вам не нужно спрашивать, patron, – сказал Бовуар. – Но я спрашиваю, – улыбнулся Гамаш. – Можно мне с вами? – спросила Лакост. – Похоже, я сегодня свободна. – Это будет замечательно, – откликнулся Гамаш. Он ценил ее суждения и общество, к тому же она была наставником агента Клутье. Изабель Лакост была совсем молодой женщиной, когда он, ко всеобщему удивлению, взял ее в отдел по расследованию убийств. С тех пор прошло немало лет. Теперь в волосах у нее серебрилась седина, а на лбу и возле рта появились морщины, вызванные стрессом. И болью. Она хромала и ходила с тростью, все еще не оправившись от почти смертельных ранений, полученных в прошлом году. Гамаш нередко сомневался, действительно ли он оказал ей и Жану Ги услугу, пригласив их к себе в отдел. Впрочем, они были взрослыми людьми, говорил он себе, и могли сами принимать решения. А теперь вот один решил уехать, а другая – вернуться. Ожидая лифт в компании с Изабель и Фредом, Гамаш смотрел в окно на Монреаль. По стеклу беспрестанно скользили дождевые капли, и казалось, будто город находится под водой. Гамаш сцепил руки за спиной, чувствуя, как у него внутри все холодеет. Он снова видел перед собой ту анимацию. О том, как огромная часть Квебека соскальзывает в Вермонт. Отправленная туда потоком воды и боязнью принять неправильное решение. – «Все, что туманит разум и мучит», – продекламировал он. – «Моби Дик»[20], – откликнулась Лакост. – Учили в университете. – Точно, – сказал Гамаш, поворачиваясь к ней. – Никак не мог вспомнить, откуда это. – А к чему вообще вспоминать? – Эти слова произнес кое-кто на совещании. – Не вижу в этом ничего хорошего, – сказала Изабель Лакост, когда они вошли в кабину лифта. – Едва ли они вселяют оптимизм. – Да уж. Глава одиннадцатая Через сорок минут они остановились на подъездной дорожке у аккуратного бунгало в центре Сент-Агата. С подъездной дорожки было видно, что озеро еще затянуто льдом. Но кое-где лед уже вздыбился. Кабинки для подводного лова были покинуты, а хоккейную площадку в двадцати футах от берега рассекала посередине огромная трещина. Лед на озере Лак-де-Сабль взламывался. По-видимому, это произошло быстро и застало местных жителей врасплох. Даже отсюда был слышен треск и грохот. В толстом льду образовывались новые трещины. Таяние продвигалось на север. Быстрее, чем они думали. И определенно быстрее, чем они надеялись. Гамаш сунул руки в карманы и вобрал голову в плечи, защищаясь от ветра. Они находились в Лаврентийских горах, и здесь было значительно холоднее. То, что южнее падало на землю в виде дождя, здесь превращалось в ледяную крупу. А вскоре, подумал он, прольется ледяным дождем. Им нужно поторопиться, если они хотят без проблем добраться до дома. Старший инспектор Гамаш достал телефон и запросил сведения о взломе льда. Он отключился как раз в тот момент, когда в дверях дома появился человек. Омер Годен явно ждал их. Он вышел из дома, но резко остановился и поднес руки к лицу. – Фред, – сказал он. Увидев месье Годена, Фред выскользнул наружу из машины. Мужчина упал на колени и обнял собаку. Потом он встал и отер лицо. Поворачиваясь к Гамашу, протянул руку: – Спасибо, спасибо, что приехали. Я отец Вивьен. Не месье Годен, отметил Гамаш. Не Омер. А отец Вивьен. Теперь он так назывался. Возможно, он назывался так со дня рождения своего единственного ребенка. – Арман Гамаш. Мы говорили по телефону. – Да. Я оставался здесь, как вы и предлагали. Но она не звонила. Месье Годен вгляделся в лицо Гамаша, ожидая какого-нибудь утешения. Уверений в том, что она еще позвонит. Но Арман Гамаш молчал. Омер посмотрел вниз. На собаку. Его плечи поднялись и опустились, он издал тяжелый вздох, почти рыдание. Потом закрыл лицо руками, и сквозь пальцы просочились приглушенные слова: – Это моя вина. – Нет-нет, неправда, Омер, – сказала Лизетт Клутье, прикасаясь к его руке. Но он как будто не заметил этого. Наконец он опустил руки и отер лицо рукавом: – Извините. Мне уже лучше. Он распрямился, расправил плечи. Затем увидел третьего визитера. Гамаш представил суперинтенданта Лакост. – Спасибо, что приехали. Спасибо, спасибо, – сказал Годен, спокойный, как камень или как самообман. Ему было около шестидесяти; возможно, даже за шестьдесят. Небритая щетина начала превращаться в бороду. Под глазами, усталыми и покрасневшими, чернели круги. И поблескивала влага. Высокий, широкоплечий мужчина, Омер Годен явно был привычен к физическому труду. Он говорил с сильным деревенским акцентом человека, который рано оставил школу и стал работать на земле. Лакост знала этого человека. Не лично, но ее дедушка был точно таким же квебекцем. Все еще крепкий в девяносто один год, он ничего так не любил, как отправиться в лес за дровами, даже зимой. – Я думал, вы не приедете, – сказал Годен, обращаясь к Гамашу. – Есть вещи более важные… – Он замолчал, не в силах продолжать. – Для нас нет ничего важнее, чем поиски вашей дочери, месье Годен, – сказал Гамаш. – Но властями объявлена чрезвычайная ситуация. В настоящий момент этим расследованием занимаемся только мы. Годен посмотрел на них новыми глазами. Бухгалтер. Женщина с тростью. Человек весь в грязи, пахнущий, как… – Вы там не нужны? – Non. С легким удивлением Гамаш осознал, что перешел в статус «отказников», тех людей, которых спасал на протяжении всей своей карьеры. Но это не значило, что он стал бесполезным. Может быть, его просто перепрофилировали. – Заходите в дом, а то холодно, – сказал Годен. – Я уверен, все будет хорошо. Вивьен наверняка застряла где-нибудь у подружки, развлекается, и я волнуюсь по-напрасну. Она скоро позвонит. Он вгляделся в их лица, пытаясь найти хоть какую-то причину надеяться на то, что его слова могут быть правдой. Пациент в кабинете врача, самодиагностирующий свою опухоль как кисту, помрачение сознания как утомление, паралич как ущемление нерва. Пропавшая на выходных дочь скоро позвонит. С тысячью извинений.