Люди, которые мало знали папу, находили, что перемены эти – к лучшему, что у Наиля проснулся вкус к жизни. Как будто этот вкус можно ощутить исключительно в ресторанах и бутиках. Отец сделал креативную стрижку, стал носить на мизинце золотой перстень с крупным камнем, снял старенькие, подаренные мамой часы и украсил запястье будильником престижной марки. Накупил обуви и рубашек, приобрел узкие белые джинсы. Он даже отбелил зубы и стал поговаривать о пластике век! В этом сладко благоухающем молодящемся мужчине, увешанном дорогими аксессуарами, я не узнавала своего отца, который всю жизнь был равнодушен к побрякушкам. Папа постоянно находился в каком-то нервическом состоянии. Глаза возбужденно блестели, движения стали суетливыми, ломаными и вместе с тем неуверенными, незавершенными. Он хохотал, сверкая зубами, и постоянно бросал взгляды в сторону зеркала. В тот вечер отец одевался, намереваясь заехать за Азалией на работу: ее машина была в сервисе. Сам он на работу не ходил: захворал. Он вообще стал странно болезненным, и это меня пугало. Раньше почти никогда не болел, не признавал лекарств, а теперь по полмесяца проводил на больничном. – Ты как на парад, – заметила я, проходя мимо отца в прихожей, когда тот, чертыхаясь, повязывал галстук. – Мы с Азалией идем к ее подруге, – ответил он. – Ты же неважно себя чувствуешь. Может, не стоит? – Мне вроде получше. Куда уж лучше, подумала я, разглядывая бледное папино лицо и покрытый испариной лоб. – Вот зараза! – Галстук не желал завязываться, и отец раздраженно отбросил его прочь. – Черт с ним. Так пойду. Он расстегнул ворот рубашки на пару пуговиц и критично осмотрел свое отражение. Я подошла и встала рядом, тоже глядя на папу в зеркале. – Что это у тебя? – удивилась я, разглядев у него на груди, чуть ниже впадинки под шеей, шесть красных пятнышек. Они расположились правильным кругом и напоминали маленькие красные холмики. – Сам не знаю. Аллергия, наверное. Не болит, не чешется. – На метку похоже. Или Азалия клеймо поставила? Зачем я это сказала? Сорвалось с языка. Отец мог бы не придать значения этой фразе. Однако он стремительно развернулся и проговорил: – Знаешь что?! Мне это надоело! Азалия постоянно замечает твои подковырки, эту глупую ревность. Я давно уже понял, что она тебе не нравится! Но это моя жена! Будь любезна считаться с ней! В общем, мы наговорили друг другу кучу гадостей. Я кричала, что он превращается в заводную куклу в угоду женщине, которая его даже не уважает, не говоря уже о любви. А отец бросил мне в лицо: «До чего же ты похожа на свою мать!» И в голосе его звучала отнюдь не нежность, как в прежние времена. Мы долго не виделись, но примерно за месяц до смерти папа пришел ко мне в съемную квартирку, мы поговорили и помирились. Выглядел он плохо: снова болел. Ни вычурных часов, ни перстня не было, и похож на себя прежнего. На прощание папа обнял меня, прижал к себе, поцеловал в висок. Мне показалось, отец хочет сказать мне что-то, но он промолчал. После мы продолжали часто встречаться, но на откровенный разговор так и не решились. Я вспомнила все это и внезапно поняла, что пути назад быть не может. Ведь в глубине души я всегда понимала: отцом руководит неведомая сила. Медленно, но верно, капля за каплей, эта сила словно бы выдавливала Наиля Айвазова из его собственной шкуры, пока не погубила. И я не хотела, чтобы со мной произошло нечто подобное. Пора было начинать, скоро стемнеет. Я перевела дух, опустилась на одно колено и с силой пронзила лопатой стылую землю. – Пап, прости, – прошептала я, – но так надо, ты же знаешь. Страха не было, только стыд. Слезы катились по щекам, но я не останавливалась. Действуя как автомат, вскрывала коричневую землю. Та поддавалась плохо. Наверное, не желала раскрывать своих секретов, отдавать то, что было в ней спрятано. «Вдруг не там копаю?» – испуганно подумала я. Жанна сказала – у изголовья. Не думать, ни о чем не думать! Ямка была уже довольно глубокая. И широкая: на всякий случай я делала ее больше в диаметре, чтобы не пропустить тот предмет. Лучше разрыть одну большую дыру, чем копать в разных местах. На правой руке быстро вздулась и лопнула мозоль. О перчатках я, разумеется, не подумала. Не обращая внимания на боль, продолжала рыть. Стало жарко, и я расстегнула куртку. Немного испачкала ее рыжей грязью, и джинсы тоже, но это ничего. Отстирается. «Раскапываю папину могилу! Господи, что я творю! – подумалось в очередной раз. – Быстрее бы уж найти, что там спрятано…» Я работала как заведенная, поэтому не сразу услышала шаги и голоса. И даже когда раздался крик, отреагировала не сразу. Первая мысль была – помешали. Придется теперь объяснять, чем я занята. Но когда увидела, кто приближается к могиле, то так и остолбенела. Этих людей никак не могло здесь быть! Никак! – Диночка! Девочка! Как же это… – Азалия бессвязно выкрикивала что-то невразумительное, захлебывалась слезами и торопливо приближалась ко мне. Несколько раз споткнулась и едва не упала. Ее бережно поддержал за локоть… Жан! С ними шли еще трое незнакомых мужчин. Я выпрямилась и смотрела на маленькую группу, ничего не понимая. Стояла на краю разрытой ямы, вся перепачканная в грязи. В руках по-прежнему была лопата, вокруг валялись комья земли. Азалия добралась до меня первой и сразу бросилась вырывать лопату. Я машинально вцепилась в нее, не отдавая. – Да ты ведь… Разве можно его тревожить?! Вы видите? – с плачем обернулась она к незнакомым мужчинам. – Надо что-то делать! – Вы это, девушка, нехорошо… – неуклюже произнес один из них, – не положено. Осквернять. – Что? Осквернять? – Неужели кто-то мог подумать такое? – Но я же… – Манюня, пойдем отсюда. Зачем ты… – Жан выступил вперед. В глазах плескались тревога и растерянность. Я ничего не понимала. Голова шла кругом. Они обступили меня, захватили в кольцо. – Халимов, ты полицию вызвал? – спросил самый старший из мужчин. – Это же вандализм самый настоящий! Я как директор кладбища… – Вызвал, – угрюмо отозвался Халимов. – Сейчас будут, сказали. «Что происходит? Как такое могло случиться?» – Мысли прыгали, как перепуганные белки. – Девочка потеряла отца! – Азалия припала к груди директора кладбища. – Поседела вся – это в двадцать-то лет! Не спит, не кушает толком. Да еще с парнем своим поссорилась… – С каким парнем? – возмущенно крикнула я. – Он мне никто! – Вот видите? – Азалия зарыдала еще горше. Жан нахмурился. Кладбищенский босс понимающе кивнул. У него тоже была взрослая дочь. – Себя не помнит! Час назад Ванечка, вот он, мальчик! – Азалия указала пальцем на Жана. – Звонит, говорит: «Тетя Азалия, Диночка-то наша… Не верю, говорит, что папы нет! Не он там в могиле! И на кладбище рванула!» Мы думаем, вдруг что с собой сделает? И тоже сюда! Врача позвали – мало ли… Спасибо, приехал. А она что надумала! Откопать решила, убедиться! Третий мужчина, молчавший до сих пор, протолкался ближе. Я увидела под темным пальто белый халат. В руках он держал небольшой саквояж. – Разрешите! – властно произнес врач. – Азалия Каримовна, успокойтесь. Дина, отдайте лопату, пожалуйста. – Она все врет! Я не хотела откапывать папу! Это ведьма! Она меня изводит! Закопала что-то в могилу, чтобы меня убить! Я говорила и сама понимала, как звучат мои слова. От отчаяния почти кричала, размахивала руками, стискивая в правой перепачканную в грязи лопату. Утренняя встреча в кафе, поход к Жанне… Неужели это мне почудилось? Неужели ничего не было, и я просто напридумывала всю эту дичь? Выходит, я больна? Нет, нет… Не может быть! Врач попытался отобрать лопату, но я сама отшвырнула ее в сторону и попала по ноге Жану. Тот взвыл от боли. Я обернулась к нему и проорала: – Скажи им! Мы же с тобой сегодня разговаривали… Она все подстроила! Ты сам… Это же ты меня отправил! Не молчи! Что ты молчишь? Я шагнула к Жану, но он отпрянул: – Манюня, опомнись! Я отправил тебя раскапывать могилу?! Я постаралась говорить спокойнее. – Нет, но ты послал меня к экстрасенсу, к Жанне, а она сказала, что Азалия ведьма, и велела откопать предмет… – Бедняжка моя, о чем ты? Я не знаю никакой Жанны! Он выглядел настолько искренне, а слова его звучали так убедительно, что я ничуть не удивилась, когда директор кладбища произнес, потирая лоб: – Тут не полицию, тут из дурки надо… Доктор! Как вас там? Сделайте что-нибудь! – Я пытаюсь! – огрызнулся врач и попробовал взять меня за руку. Собрав все силы, я рванулась прочь от него, и это словно послужило сигналом к действию. Кладбищенские служащие бросились на меня, удерживая и не давая убежать. Жан неуверенно переминался с ноги на ногу, не осмеливаясь подойти ближе. Азалия заламывала руки и истерично выкрикивала бессвязные фразы. Врач споро достал из саквояжа лекарство и шприц, попутно командуя: – Держите ее! Крепче! Руку! Руку зафиксируйте! Я отчаянно отбивалась, вырывалась, отталкиваясь ногами. Уже не пыталась никому ничего объяснить, только кричала, не узнавая собственного голоса, плакала и снова и снова просила отпустить меня. Один из мужчин провалился в выкопанную мною яму, видимо подвернул ногу, и ударился спиной о деревянную стелу. Заматерился, на минуту ослабив хватку, и я попыталась отпихнуть его и директора кладбища. На помощь поспешил Жан, ловко скрутив мне руки. Я извернулась, плюнула ему в лицо. И в тот же момент почувствовала боль от укола. Врачу удалось ввести препарат… – Что ты мне уколол?! – бешено заорала я. – Спокойно, спокойно! Все будет хорошо! – проговорил доктор, отступая назад. Азалия ухватила его за локоть и принялась благодарить. Наши вопли разносились по притихшему кладбищу. Прибывшие полицейские без труда нашли место предполагаемого преступления и бежали на подмогу, перепрыгивая через могильные холмы и невысокие оградки. Но их помощь уже не требовалась. Я больше не вырывалась и не отбивалась, лишь бессильно обмякла на руках у своих мучителей. В голове повис густой туман, ноги подогнулись, руки словно лишились костей. Звуки доносились издалека и были тягучими, гулкими. А потом и вовсе исчезли. Глава 15