Когда нам исполнилось двенадцать, что-то случилось. Арон перестал есть. Утверждал, что не может глотать. Родители возили его по врачам, но те могли только констатировать, что физически он здоров, следовательно, причину нужно искать в психике. Недели шли, а Арону становилось только хуже. Он худел и худел, а я толстел и толстел. Наверно, ел за нас двоих. Наконец Арон исхудал так, что торчащие ребра натягивали тонкую кожу, а коленки напоминали головки на спичках, в которые превратились его ноги. Он был так слаб, что мог только лежать на диване марки «Свенск Тенн» в нашей просторной гостиной, смотреть телевизор и пить газировку через трубочку. Однажды папа сказал, что с него хватит, поднял Арона с цветастого дивана, отнес на руках в машину и отвез в больницу. Домой Арон больше не вернулся. То, что врачи считали психосоматическими проявлениями, оказалось агрессивной опухолью поджелудочной железы, вросшей в желудочный тракт. Рак быстро прогрессировал, и Арон умер через два месяца. И тогда в доме воцарилась тишина – такая же, как сейчас в нашей с Афсанех квартире. Эта тишина вырастает из пустоты, оставленной после себя человека, без которого ты не мыслил свое существование. Тишина, сопровождаемая парализующими болью, горем и тоской. Много лет спустя, когда моя бывшая жена Беатрис забрала детей и ушла, я тоже вот так сидел, оглушенный тишиной, и чувствовал огромную пустоту внутри. Причина была банальной: она сказала, что я слишком много работаю и мало времени уделяю семье. Чего она не сказала, так это что встретила адвоката по имени Хассе. Этот Хассе вращался в правильных кругах, у него были летние домики в Торекове и Вербье. Этот мужчина мог дать ей то, о чем она мечтала, потому что жена полицейского из Беатрис была никудышная. Я не сильно переживал из-за развода с женой, но страдал от разлуки с детьми. После разрыва я мог видеть их только каждую вторую неделю. Я обещал Афсанех, что на первом месте у меня будет Надя и только на втором – работа. Что на этот раз все будет по-другому. Я поворачиваюсь на бок – спиной к Афсанех. На полу за тумбочкой виднеются красные и синие кубики лего – отрывочные образы-напоминания о другой жизни. Надеюсь, что мне еще представится возможность быть любящим и заботливым отцом. Надеюсь, еще не слишком поздно. Вернувшись в участок, вижу, что Малин с Дайте и с еще одним незнакомым мне полицейским лет сорока сидят перед компьютером. Незнакомец худой и жилистый, похожий на марафонского бегуна с внешностью жителя Южной Европы или, может быть, Ближнего Востока. На экране идет видео в плохом качестве с камеры на парковке. Внезапно один из автомобилей взрывается, а вслед за ним второй. – Еще раз, – просит Дайте, и полицейский нажимает на повтор. Дайте проводит рукой по растрепанной бороде и выдвигает вперед подбородок так, что становится похожим на хитрую щуку, затаившуюся в камышах. – Стоп! – командует он. – Вот там? Видишь? Дым белый, а это указывает на то, что взрывчатое вещество содержало порох. Думаю, самодельная взрывчатка, какую можно изготовить дома, например, трубчатая бомба или сделанная из пароварки. Говоришь, другие машины тоже пострадали? – Слабо сказано, – отвечает смуглый полицейский. – Мы нашли осколки в радиусе ста пятидесяти метров. – Осколки? – Дайте, прищурившись, изучает картинку на экране. – Тогда, наверное, пароварка. Мы также видим, что было два взрыва. Судя по всему, радиоуправляемые бомбы или с часовым механизмом. Простую бомбу каждый идиот может собрать дома, но тут явно что-то посерьезнее. Поговори с нашими экспертами по взрывчатке, они лучше в этом всем разбираются. Незнакомец благодарит Дайте, встает, вынимает флешку и идет прочь к лестнице. – Привет, – улыбается мне Малин. – Ты знал, что Гуннар раньше был криминалистом? Я качаю головой. – Пароварка? Ими кто-то еще пользуется? – Конечно, – невозмутимо отвечает Дайте. Кивает на экран, на котором от автомобиля поднимается дым. – Это мое хобби, – поясняет он, потирая нос. – Анализ видео и изображений. И взрывными устройствами я тоже интересуюсь. Меня подмывает сказать, что я думал, его главное увлечение – женщины, но разумеется, держу язык за зубами. – Пора? – спрашивает Малин. – Пора, – отвечаю я. Мать Юханнеса Ахонена живет на верхнем этаже многоэтажки в центре Юрдбру, недалеко от станции. Мы входим в дом и вызываем лифт. Он старый и разбитый, стены сплошь испещрены именами, ругательствами и неприличными рисунками, вырезанными острыми предметами. Зеркало, покрывающее одну стену, матовое, словно его много лет полировали железной сеточкой для хозяйственных нужд. Навещать родных покойного – одна из самых неприятных задач в полиции, избежать которой никому не удается. Несмотря на всю тяжесть таких визитов, мы осознаем их важность. Наш долг не только расследовать преступление, наш долг также рассказать семье покойного правду о том, что произошло на самом деле. Но на этот раз все сложнее, потому что личность найденного в море покойника еще не установлена. Мы не знаем, Юханнес Ахонен ли это. Может, он сейчас пьет пиво в ресторане. Или развлекается с девушкой у нее дома в соседнем квартале. Может, это кто-то другой лежит в холодильнике морга в Сольне, мертвый, распухший и покрытый трупным воском. И хотя мы не знаем наверняка, времени ждать результаты ДНК-экспертизы у нас нет. В отдельных случаях на нее уходит до двух недель. Вот почему мы здесь, чтобы поговорить с его матерью. По выходу из лифта Дайте идет налево, Малин – направо, а я встаю перед лифтом и жду. За моей спиной закрываются двери лифта. – Здесь, – объявляет Дайте, останавливаясь в дальнем правом углу. Мы с Малин идем туда, пока он звонит в дверь. Резкий дверной звонок хорошо слышно на лестничной площадке. Через пару секунд раздаются шаги. Дверь открывает невысокая женщина лет сорока пяти. Осветленные волосы собраны в узел. Одета женщина в черные легинсы и блузку в цветочек. – Туула Ахонен? – уточняет Малин и демонстрирует полицейское удостоверение. Женщина кивает и смотрит на нас во всех глаза. – Меня зовут Малин Брундин. Это я вам звонила. Можно войти? Она кивает и отступает назад, не говоря ни слова. В маленькой квартире все дышит уютом. Диван в минималистичной гостиной украшен яркими подушками. Стены – плакатами в рамках с изображениями тропических пляжей и закатов. Туула показывает на диван. – Присаживайтесь. Здесь удобнее, чем на кухне. Хотите чего-нибудь? Чаю, кофе? Она говорит почти без акцента. Если бы не финское имя, я бы и не догадался, что она иностранка. – Не нужно, спасибо, – отвечаю я. – Мы ненадолго. Малин с Туулой опускаются на пуфики, покрытые овечьими шкурами. Мы с Дайте садимся на диван. Колено пронзает острая боль, от которой у меня перехватывает дыхание. Мы с Туулой встречаемся глазами. – Вы его нашли? – Мы пока не знаем. – Я говорю как есть. – Мы хотели задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете. Туула пожимает плечами, тянется за пачкой «Мальборо» без фильтра, вытряхивает сигарету и прикуривает. – Я уже общалась с вашими коллегами, – говорит она, затягивается и смотрит в окно. Из окна видны еще несколько многоэтажек на фоне ярко-синего неба и зеленые верхушки деревьев. – Мы знаем. Простите за беспокойство, – произносит Малин. Дайте достает блокнот и ручку, прокашливается и задает вопрос: – Так Юханнес пропал в марте? Туула пожимает плечами, проводит рукой по обесцвеченным волосам, ее лицо принимает выражение, которое сложно истолковать. Выглядит так, словно она улыбается, но грустной и ироничной улыбкой. – Ну… – тянет она, не зная, как начать. – Я сама точно не знаю. Юханнес часто пропадал надолго. Порой его не было несколько дней или недель. И он никогда не рассказывал, где был. И жил он то тут, то у своей девушки. Я была не в курсе его передвижений. Но я заявила об исчезновении в конце марта, а не видела его с начала месяца. Так что… Она оставляет фразу незаконченной и стряхивает пепел в крошечную серебряную пепельницу. Потом принимается изучать наманикюренные ногти. – И ни вы, ни девушка Юханнеса ничего о нем не слышали с тех пор? – продолжает Дайте. Туула качает головой так, что и пучок на макушке приходит в движение. – Нет. Бедная Бьянка. Через месяц должен родиться малыш. Кто знает, увидит ли он когда-нибудь отца. Я вспоминаю, как читал, что девушка в момент исчезновения Юханнеса была беременна. – У Юханнеса были судимости за незаконное хранение оружия, наркотиков и кражу. Полгода он провел в колонии для трудных подростков, когда ему было семнадцать… – Это вообще-то было три года назад, – перебивает Туула и расплющивает окурок о дно серебряной пепельницы. – Не понимаю, почему вы все время об этом твердите. Он исправился. И без предупреждения разражается слезами.