Но какой смертью его казнить? Одни предлагали повесить; другие находили этот приговор слишком мягким. Большинство одобрили предложение сжечь преступника живым. К этому зверскому приговору присоединился и судья. Отец мой просил смягчить приговор – по крайней мере, не мучить преступника. Но жестокие судьи его не слушали. У всех плантаторов было много случаев бегства рабов, что объяснялось близостью индейцев. И вот рабовладельцы, обвиняя отца в излишней мягкости, решили, что беглые рабы должны получить жестокий урок. Первой жертвой будет Желтый Джек, которого сожгут живым. Так они рассуждали, таков был произнесенный ими приговор! Обычно думают, что североамериканские индейцы всегда пытают своих пленников. Это явное заблуждение! В большинстве достоверно засвидетельствованных случаев жестокость индейцев была ответом на какую-нибудь вопиющую несправедливость, ранее совершенную по отношению к ним, и пытка пленников являлась лишь возмездием. В любые эпохи человеческая природа поддавалась искушению мести. Белых можно с таким же основанием обвинять в жестокости, как и краснокожих. Если бы индейцы сами писали историю пограничных войн и захватов их территории, то весь мир, вероятно, изменил бы свое мнение об их так называемом «жестокосердии». Сомнительно, чтобы во всей истории войн между белыми и индейцами можно было найти примеры жестокости, равные тем, с которыми белые относились к неграм. Многие из негров-рабов были искалечены, подвергались пытке, приговаривались к смерти даже за простую обиду, нанесенную словом, и, уж конечно, за оскорбление действием – например, пощечину или удар. Ибо таков был закон, начертанный белыми людьми. Жестокость индейцев почти всегда была только возмездием. Но когда цивилизованные тираны пытали людей, то месть вовсе не являлась поводом, которым можно оправдать их действия. Если же это даже была месть, то не естественная жажда отмщения, которая находит себе приют в человеческом сердце в ответ на несправедливость, а просто низменная злоба, которую часто проявляют подлые и трусливые тираны по отношению к слабым созданиям, находящимся в их власти. Желтый Джек совершил тяжкие преступления и безусловно заслуживал смерти. Но судьи решили еще и пытать его. Мой отец и несколько других соседей протестовали против этого, но большинство голосов одержало верх, и ужасный приговор был утвержден. И те, кто вынес его, сразу же начали готовиться привести его в исполнение. Владения джентльмена – неподобающее место для казни. Поэтому решили отойти подальше от дома, к озеру. В двухстах ярдах от берега нашли подходящее дерево, и вся толпа направилась туда вслед за осужденным. Желтого Джека привязали к дереву и начали разводить костер. Отец отказался присутствовать при казни. Из всего нашего семейства один я последовал за толпой. Мулат увидел меня и осыпал градом ругательств, торжествуя, что нанес мне рану. Видимо, он считал меня своим злейшим врагом. Правда, я оказался невольным свидетелем преступления Желтого Джека и его осудили главным образом благодаря моим показаниям, но я не был мстителен и готов был избавить его от ужасной участи, которая ему угрожала, по крайней мере от пыток. Мы подошли к месту казни. Люди уже суетились там: одни собирали хворост и складывали его вокруг дерева, другие разводили огонь. В толпе раздавались смех и шутки, но слышались и возгласы, в которых ясно сквозила ненависть ко всей расе цветных людей. Особенно усердствовал в этом отношении молодой Ринггольд, необузданный, жестокий юноша, унаследовавший худшие черты своего семейства. Я знал, что ему нравится моя сестра. Я часто замечал, что он оказывал ей особые знаки внимания и не скрывал своей ревности к ее молодым друзьям. Его отец был самым богатым плантатором во всем поселке, и надменный сынок считал себя повсюду желанным гостем. Я не думаю, чтобы он нравился Виргинии. Впрочем, наверное не могу сказать – вопрос был слишком деликатный, чтобы задать его девочке-подростку, которая только воображала себя взрослой девушкой. Ринггольд не отличался ни красотой, ни благородством. Он был, пожалуй, неглуп, но заносчив по отношению к людям, стоявшим ниже его, – обычная черта сыновей богатых родителей. Про него говорили, что характер у него мстительный. Вдобавок он был расточителен, слонялся по кабачкам самого низшего пошиба, устраивал петушиные бои. Я не любил его и никогда не искал его общества. Он был немного старше меня, но дело не только в этом – мне не нравились его характер и склонности. Но совсем не так относились к нему мои родители. Они приветливо принимали Ринггольда в доме, по-видимому считая его своим будущим зятем. Они не замечали его недостатков – блеск золота часто ослепляет наши взоры. Этот молодой человек был в числе тех, кто настойчиво требовал смерти мулата. Он принимал самое деятельное участие в приготовлениях к казни. Это объяснялось отчасти и природной бесчеловечностью – молодого Ринггольда и его отца считали жестокими плантаторами, и для всех рабов нашей колонии самой страшной угрозой было обещание продать их «массе Ринггольду». Однако поведение молодого Ринггольда объяснялось и другой причиной: он воображал, что поступает по-рыцарски, проявляя дружеские чувства к нашей семье – а главное, к Виргинии. Но он ошибался: такая жестокость не могла вызвать у нас одобрения. Да и вряд ли моя добрая сестра наградила бы его за это приветливой улыбкой. Молодой метис Пауэлл также был здесь. Услышав шум погони, он вернулся и теперь стоял в толпе, но ни в чем не участвовал. Ринггольд увидел индейца, и странное выражение промелькнуло в его глазах. Он уже знал, что смуглый юноша спас Виргинию, но благодарности к нему отнюдь не испытывал. Наоборот, в его груди вспыхнуло другое чувство: это было ясно видно по презрительной улыбке, игравшей на его губах. Это стало еще заметнее, когда он грубо обратился к Пауэллу. – Эй! Краснокожий! – крикнул он. – А ты не приложил руки к этому делу? Слышишь, ты, краснокожий! – Это я краснокожий? – с негодованием воскликнул метис, бросив гордый взгляд на обидчика. – Однако цвет моей кожи лучше, чем вашей, трусливый болван! У Ринггольда цвет лица был несколько желтоватый. Удар был нанесен метко. Оскорбление дошло до сознания Ринггольда молниеносно, но он был так изумлен подобным обращением со стороны индейца и пришел в такую ярость, что на несколько мгновений утратил дар речи. Прежде чем он мог что-нибудь промолвить, послышались восклицания: – Черт возьми! Что там болтает этот индеец? – Повтори, что ты сказал! – закричал, опомнившись, Ринггольд. – Если угодно, пожалуйста: трусливый болван! – крикнул метис, особенно подчеркнув последние слова. Едва он успел вымолвить это, как Ринггольд выстрелил, но пуля пролетела мимо метиса. В следующую минуту противники ринулись вперед и вцепились друг другу в горло. Оба упали на землю, но преимущество оказалось на стороне метиса. Он очутился наверху, нож сверкнул у него в руке, и Ринггольду, наверно, пришлось бы отправиться на тот свет, если бы кому-то из толпы не удалось вышибить нож из рук метиса. Несколько человек бросились к ним и розняли противников. Некоторые возмущались поведением индейца и требовали для него смертной казни. Но нашлись люди с более благородными представлениями о справедливости, они были свидетелями того, как вызывающе вел себя Ринггольд, и, несмотря на влияние и силу семейства Ринггольдов, стали возражать против этого убийства. Я был исполнен решимости защищать метиса до последней возможности. Трудно сказать, чем бы все это кончилось... Но вдруг кто-то крикнул: – Желтый Джек бежал! Глава XIII. ПОГОНЯ Я оглянулся. Действительно, мулат бежал! Люди были поглощены схваткой Ринггольда с индейцем и забыли про мулата. Нож, который кто-то выбил из рук Пауэлла, упал к ногам Желтого Джека. Воспользовавшись суматохой, он поднял его, разрезал веревки, которыми был привязан к дереву, и бросился бежать. Кое-кто пытался схватить мулата, но он выскользнул из рук. В несколько прыжков он обогнал толпу людей и помчался к озеру. Это была безумная попытка. Его или застрелят, или догонят. Да, но пытаться спастись от верной смерти – и какой смерти! -разве это безумие? Вслед беглецу загремели выстрелы, сначала из пистолетов, потом из ружей. Винтовки лежали в стороне или стояли, прислоненные к деревьям и заборам. Все помчались за ними. Стрелки прицеливались один за другим – слышался сухой треск, похожий на учебную стрельбу отряда пехотинцев. Среди белых было много метких стрелков, но трудно попасть в человека, спасающего свою жизнь и мечущегося из стороны в сторону между пнями и кустами. Ни один выстрел, по-видимому, не попал в цель. По крайней мере, когда дым рассеялся, мы увидели, что мулат бросился в озеро и поплыл. Некоторые снова принялись заряжать винтовки, другие же, видя, что времени терять нельзя, бросали оружие, поспешно сбрасывали с себя шляпы, куртки, сапоги и прыгали в воду вслед за беглецом. Через три минуты картина совершенно изменилась. Место казни опустело. Одни толпились на берегу, крича и жестикулируя, а другие – человек двадцать – молча плыли, и только их головы торчали из воды. Далеко впереди – футах в пятидесяти от них -виднелись черные курчавые волосы, желтые плечи и шея одинокого пловца, прилагавшего отчаянные усилия, чтобы спастись от преследователей. Это была странная сцена! Как будто идет охота за оленем -окруженный со всех сторон, он бросается в воду, а собаки с лаем смело ныряют за ним. Только здесь царило еще большее возбуждение, и люди и собаки охотились не за дичью, а за человеком. Борзые и легавые вместе со своими хозяевами бросились в яростную погоню. Право же, это была очень странная сцена! С берега продолжали греметь выстрелы: те, кто оставался там, снова зарядили свои ружья. Пули то и дело шлепали по воде недалеко от пловца, но ни одна не настигла его. Он уже находился за пределами попадания. Все это казалось мне каким-то сном. События сменялись так быстро, что я почти не доверял собственным чувствам и сомневался в действительности всего происходящего. За миг перед этим преступник, связанный и беспомощный, лежал перед грудой хвороста, который собирались поджечь. Теперь же он был свободен и плыл вперед, а его палачи безнадежно отстали от него. Перемена произошла настолько быстро, что в нее трудно было поверить. А между тем все это совершилось у меня на глазах. Прошло немало времени. Погоня на воде во многом отличается от погони на суше. Несмотря на то что это был вопрос жизни и смерти, беглец и его преследователи двигались вперед очень медленно. В течение приблизительно получаса мы, оставшиеся на берегу, были зрителями этого необычайного состязания. Ярость первых минут улеглась, но тем не менее интерес зрителей не ослабевал; люди еще продолжали стрелять и волноваться, хотя ни стрельба, ни крики, конечно, не могли привести к желаемым результатам. Никакие поощрительные возгласы не помогали преследователям. Никакие угрозы не нужны были, чтобы беглец плыл скорее... Пока мы стояли на берегу, у нас было достаточно времени для размышлений. Нам было ясно, почему мулат бросился в воду. Попытайся он бежать полем, он стал бы добычей собак или его догнали бы те, кто бегал быстрее. В воде же немногие могли состязаться с ним. Поэтому он решил переплыть озеро и добраться до леса. Однако совершенно скрыться он не мог. Остров, к которому он плыл, находился на расстоянии полумили от берега, но за ним простиралась полоса воды более мили в ширину. Мулат мог спрятаться от преследователей на острове. Но что дальше? Не мог же он рассчитывать на спасение, спрятавшись в чаще! Там всего на нескольких акрах густо росли высокие деревья. Некоторые стояли у самого берега, ветви их были украшены серебристой тилландсией и свисали над водой. Но что из этого? Здесь мог найти укрытие и спасение медведь или загнанный волк, но не преследуемый человек, не раб, который осмелился поднять нож на своего хозяина. Нет, нет! На острове обыщут каждый куст, и скрыться нет никакой возможности. Может быть, мулат только собирался отдохнуть на острове и, переведя дух, снова пуститься вплавь к противоположному берегу? Хороший пловец мог бы рискнуть на это, но для мулата этот путь был отрезан. На реке было много лодок и пирог, люди уже пошли за ними, и, прежде чем мулату удалось бы отплыть от берега, за ним уже погналось бы несколько челноков. Нет, нет, ему не спастись! Куда бы он ни бросился, в воде или на острове, – его схватят везде! Так рассуждали зрители на берегу, наблюдавшие за погоней. По мере того как пловец приближался к острову, возбуждение все больше усиливалось. Развязка была недалека, но она оказалась совершенно иной, нежели мы предполагали. Все думали, что беглец, достигнув острова, выйдет на берег и скроется среди деревьев, а за ним по пятам пойдут преследователи и, может быть, изловят его даже раньше, чем ему удастся добраться до леса. Люди были уверены, что все произойдет именно так, – ведь мулат находился уже около самого острова: еще несколько сильных взмахов, и он был бы у берега. Он уже плыл под темной тенью деревьев, ветви как бы склонялись над его головой; казалось, ему достаточно было поднять руки и схватить их. Большинство пловцов все еще отставали от него ярдов на пятьдесят, но некоторые, опередив других, были уже в двадцати пяти ярдах от него. С берега казалось, что они плывут чуть ли не рядом с беглецом и в любой момент могут его схватить. Развязка приближалась, но не такая, какой мы ожидали. Ни зрители, ни преследователи и не догадывались, чем кончится погоня. Даже сам мулат не подозревал, какая новая страшная опасность ему грозила. Тень деревьев на берегу острова уже падала на пловца, и каждую минуту мы ждали, что он скроется в ней. Но вдруг он круто повернул и поплыл вдоль берега. Мы с удивлением смотрели на этот маневр, не понимая, к чему он может привести, ибо преследователи как раз плыли по диагонали к беглецу и могли вот-вот настигнуть его. Какова была его цель? Может быть, ему не удалось найти удобное место, чтобы выйти на берег? Даже если это было так, он мог уцепиться за ветви и выбраться на сушу. Но недоумевать нам пришлось недолго: мы заметили, что темный предмет, плававший в воде, оказался вовсе не стволом сухого дерева; бревно было живое и двигалось и скоро приняло очертания огромной ящерицы – отвратительного аллигатора. Его страшные челюсти были широко раскрыты, чешуйчатый хвост поднялся, только туловище находилось в воде. Он повертывался то в одну, то в другую сторону, время от времени бил хвостом, и брызги летели фонтаном. Его рев отдавался эхом на противоположном берегу, все озеро как бы колебалось от его хриплого голоса. Лесные птицы с криком порхали кругом, а белый журавль с испуганным курлыканьем взвился в воздух. Зрители застыли от ужаса, пловцы перестали плыть. Только один мулат прилагал все усилия, чтобы спасти свою жизнь. Аллигатор так и впился в него глазами. Почему он уставился на него, а не на других? Все пловцы были одинаково близко. Может быть, это рука бога поднялась для мщения? Еще одно движение, еще удар мощного хвоста – и громадный аллигатор ринется на свою жертву... Я забыл о преступлениях мулата – я почти сочувствовал ему: неужели для него нет надежды на спасение? Вот он ухватился за ветку дерева, пытаясь подняться из воды и избавиться от грозной опасности. Боже, укрепи его руку! Слишком поздно! Уже аллигатор разинул пасть... Вдруг раздался треск – сук обломился! Мулат упал, скрылся под водой и пошел ко дну, а за ним, так и не сомкнув челюстей, нырнула гигантская ящерица. Оба скрылись из виду. Волны вспенились, захлестывая листья обломанного сука. Затаив дыхание, мы следили за этой сценой. Ни малейшая зыбь на волне не ускользала от нашего взора. Но на поверхности воды не было заметно никакого движения. Из ее глубин не показывались очертания ни человека, ни чудовища, и вскоре озеро снова стало спокойным и гладким. Аллигатор, несомненно, закончил свое дело. Не послужил ли он орудием божьей мести! Так говорили окружавшие меня люди. Наши пловцы повернули обратно. Никто не рискнул подплыть к берегу острова, под темную тень деревьев. Люди долго находились в воде, и силы оставляли их. Некоторые едва ли могли бы добраться до берега, но на помощь им спешили лодки и пироги. Некоторые пловцы увидели лодки и поплыли медленнее, другие остановились и ждали их приближения. Всех их поспешно подобрали одного за другим. Теперь и люди и собаки были благополучно доставлены на берег. Решено было продолжать поиски с помощью собак, так как судьба беглеца все еще оставалась неясной. Преследователи высадились, собаки начали рыскать по кустам, а люди пошли вдоль берега к месту, где все это случилось. Однако на острове не оказалось ни малейших следов мулата. Но зато кое-что обнаружилось в воде: нашли красную пену и решили, что это кровь мулата. – Все в порядке, ребята! – раздался чей-то грубый голос. – Держу пари, что это кровь чернокожего. Он пошел ко дну, в этом нет сомнения. Черт побери эту гадину! Она испортила нам всю забаву. Эта шутка была встречена взрывом оглушительного хохота. Продолжая беседу в том же духе, охотники за людьми постепенно разошлись по домам. Глава XIV. МЕСТЬ РИНГГОЛЬДА Только самые черствые люди среди белых говорили oб этом происшествии с неподобающим легкомыслием; другие более тонкие и благородные, отнеслись к нему с должной серьезностью, а в некоторых оно даже пробудило какой-то страх. Как будто десница божья вмешалась и наказала преступника той самой смертью, которую он готовил другим. Ужасная смерть, но казнь, назначенная мулату людьми, была еще ужаснее. Небо, смягчив наказание преступнику, оказалось к нему милосерднее, чем земные судьи. x x x Я оглянулся, ища индейца, и был доволен, что его нет в толпе. Его стычка с Ринггольдом внезапно закончилась, но я боялся, что так просто это не обойдется. Слова метиса разозлили плантаторов, отвлекли их внимание от Джека, и благодаря этому преступник бежал. Если бы мулату действительно удалось спастись, это наверняка повело бы к дальнейшим неприятностям. Но и теперь я не был вполне уверен в том, что индейцу не угрожает опасность. Он находился не на своей земле – владения индейцев простирались по ту сторону реки, и поэтому местные жители могли рассматривать его приход как вторжение. Правда, мы были в мире с индейцами, но, несмотря на это, в глубине души обе стороны относились друг к другу крайне враждебно. Старые раны, полученные в войне 1818 года(12), еще не зажили. Я знал, что Ринггольд мстителен. Он был унижен в глазах приятелей – в короткой схватке метис одержал верх. Ринггольд не простит этого и, конечно, будет искать случая отомстить ему. Вот почему я обрадовался, что метис ушел. Быть может, он сам почувствовал опасность и вернулся за реку, где ему уже ничто не могло грозить. Даже Ринггольд не рискнул бы последовать туда за ним, так как договор нельзя было нарушать безнаказанно, и самые отчаянные из скваттеров(13) это знали. Могла снова вспыхнуть война с индейцами, а правительство, вообще не отличавшееся чрезмерной щепетильностью, в настоящее время имело другие планы. Я собрался было идти домой, как вдруг мне пришла в голову мысль подойти к Ринггольду и сказать ему, что я не одобряю его поведения. Я был так возмущен, что решил выложить ему все, что о нем думал. Ринггольд был старше меня и выше ростом, но я не боялся его. Напротив, я знал, что внушаю ему страх. Ринггольд оскорбил того, кто час назад рисковал ради нас своей жизнью, и я хотел упрекнуть его за это. Я стал искать Ринггольда в толпе, но его нигде не было. – Вы не видели Аренса Ринггольда? – спросил я старого Хикмэна. – Он только что уехал, – ответил старик.