Вступив в саванну, индейцы ехали, очевидно, врассыпную. Об этом свидетельствовало множество следов, оставленных на траве копытами лошадей. По выражению охотников, след «расщепился на пятьдесят частей» и наконец совсем исчез в траве. Охотники установили это, ползком пробираясь к высокой траве и замечая отпечатки копыт. Оставался только один, очень странный след, который привлек их внимание. Это был след человеческой босой ноги. Поверхностный наблюдатель мог бы счесть его за отпечаток ступни одного человека. Опытные же следопыты мгновенно догадались, что это была уловка. След был широкий и бесформенный, очень глубоко вдавленный в землю; вряд ли это мог быть след одного человека. Длинная пятка, едва заметный подъем, широкие отпечатки пальцев – все это были знаки, которые охотники сразу разгадали. Хикмэн тут же определил, что это был след негра – вернее, негров, которые прибегли к этой хитрости по указанию того, кто их вел. Эта неожиданная хитрость со стороны отступающих дикарей нас и огорчила и удивила. В первую минуту мы решили, что дикари перехитрили нас, что мы потеряли след врага и что нам не суждено отомстить. Одни стали говорить о бесполезности дальнейшего преследования. Другие считали, что нужно вернуться. Пришлось опять взывать к чувству ненависти, чтобы вновь разжечь жажду мщения. В этот критический момент вмешался старый Хикмэн и, оживив наши гаснущие надежды, поднял у всех настроение. Я обрадовался, когда он заговорил. – Сегодня вечером, ребята, нам их не догнать... (Он взял слово последним, когда все остальные уже высказались.) Засветло нам нельзя перебраться через эту равнину. Она слишком велика. Я бы лучше сделал крюк в двадцать миль, чем пересекать эту проклятую саванну. Но ничего, ребята, не унывайте! Подождем здесь до наступления темноты, а затем мы сможем тихонько прокрасться через саванну. И если мы с Джимом Уэзерфордом не найдем на другой стороне их следа, то, значит, я никогда в жизни не едал мяса аллигаторов. Проклятые индейцы наверняка раскинут свой лагерь где-нибудь под деревьями. Не видя нас, они будут чувствовать себя в безопасности, как медведь у дупла с медом. Вот тут-то мы и нагрянем на них! Все согласились с предложением охотника. Оно было принято как дальнейший план действий. Мы сошли с лошадей и стали дожидаться заката солнца. Глава LXXVIII. ЧЕРЕЗ САВАННУ Мои страдания достигли наивысшего предела. Во время погони волнение не давало мне возможности углубиться в размышления о несчастье, которое обрушилось на меня. Мысль о скором возмездии как бы заглушала скорбь, и самое движение действовало успокоительно на мою взволнованную душу. Теперь же, когда погоня была приостановлена, я мог на досуге предаться воспоминаниям о событиях сегодняшнего утра, и горе с новой силой овладело мной. Я видел вновь тело убитой матери, лежащей с раскинутыми, как бы призывающими к отмщению руками. Я видел свою сестру, бледную, в слезах, с разметавшимися волосами, полную отчаяния. Неудивительно, что, испытывая столь мучительное нетерпение, я никак не мог дождаться заката солнца. Мне казалось, что никогда еще огромный огненный шар не спускался к горизонту так медленно. Бездействие терзало меня до безумия. Диск солнца был кроваво-красным от густого тумана, который висел над лесом. Небо казалось низким и грозным. Оно как бы отражало мои собственные мысли и чувства. Наконец наступили сумерки. Они продолжались недолго, как обычно в южных широтах, хотя в этот вечер они казались мне долгими и медлительными. За ними наступила полная тьма. Мы снова вскочили в седла и поехали. И в движении мне как будто стало легче. Выбравшись из леса, мы поехали через саванну. Два охотника вели нас по прямой линии. Двигаться по какому-нибудь из многочисленных следов не было смысла, так как все они расходились в разные стороны. Хикмэн предполагал, что все следы в конце концов сойдутся в одном заранее условленном месте. Поэтому нам годился любой след. Несомненно, он должен был привести нас в индейский лагерь. Самое важное для нас в настоящий момент было проехать равнину незамеченными. Наступившая тьма благоприятствовала нам. Мы двигались вперед по открытому пространству безмолвно, как призраки; ехали шагом, чтобы не слышно было топота лошадей. Наши усталые кони плохо слушались поводьев. Почва тоже благоприятствовала нам: это была мягкая трава, по которой лошади шли бесшумно. Мы боялись только, чтобы они не почуяли индейских коней и не вздумали приветствовать их ржаньем. К счастью, наши опасения не оправдались. Через полчаса в полном молчании мы въехали под темные своды леса на другой стороне саванны. Нас вряд ли могли заметить. Если индейцы и оставили в арьергарде разведчиков, то темнота скрыла нас от их взоров. Нас можно было бы обнаружить лишь в том случае, если бы часовые стояли как раз в том месте, где мы въезжали в лес. Но никаких следов индейцев не было, и мы решили, что за нами никто не следит. Мы шепотом поздравили друг друга и так же тихо попытались обсудить дальнейший план действий. Мы собирались ехать дальше. Надо было снова отыскать след индейцев, но раньше рассвета этого нельзя было сделать. Мы, возможно, остались бы на месте до утра, если бы не одно обстоятельство. Лошади очень страдали от жажды, да и всадники были не в лучшем состоянии. Уже с полудня мы не встречали воды, а нескольких часов, проведенных под знойным небом Флориды, вполне достаточно, чтобы сделать жажду невыносимой. В более прохладном климате можно провести даже несколько дней без воды. И лошади и люди очень страдали. Мы не могли ни заснуть, ни просто отдохнуть. Необходимо было найти воду до того, как будет привал. Мы страдали также и от голода, ибо для столь долгого путешествия не запаслись провизией. Но муки голода переносить было легче, на эту ночь мы могли обойтись одной водой. Поэтому мы решили ехать вперед и найти воду во что бы то ни стало. В этом затруднительном положении опыт наших двух проводников оказал нам неоценимую услугу. Им уже приходилось охотиться в саванне. Это было еще тогда, когда индейские племена были в дружбе с нами и белые свободно могли разъезжать по их территории. Охотники помнили, что где-то недалеко был пруд, около которого они отдыхали. Несмотря на темноту, они надеялись найти его. Мы двинулись вперед цепью по одному в ряд, каждый вел за собой свою лошадь. Только так можно было двигаться в темноте. Наш отряд растянулся в длинную линию, которая, как огромная, чудовищная змея, извивалась по тропинке между деревьями. Глава LXXIX. В ЛЕСНОЙ ТЕМНОТЕ По временам наши проводники начинали сомневаться, верно ли мы едем, и тогда все мы останавливались и ждали, пока они тронутся дальше. Несколько раз Хикмэн и Уэзерфорд сбивались с пути, не зная, куда ехать дальше. Они теряли направление и были в полном недоумении. Днем в лесу всегда можно определить направление по коре деревьев. Этот прием хорошо известен лесным охотникам. Но сейчас было слишком темно, чтобы производить такие подробные наблюдения. Впрочем, Хикмэн утверждал, что даже и теперь, ночью, он безошибочно может определить, где юг и где север, и я заметил, что он ощупывает древесные стволы. Он переходил от одного дерева к другому, словно для того, чтобы подтвердить свои наблюдения, но через некоторое время вполголоса обратился к своему товарищу, и в тоне его явно звучало изумление: – Что за чудеса, Джим? Деревья стали совсем другие с тех пор, как мы с тобой здесь были в последний раз. На них нет коры, они как будто совсем ободраны. – Да и мне они показались странными. Но я думал, что это мне так в темноте почудилось. – Да нет, это не то! С ними что-то случилось. Я помню эти ели. Деревья все сухие, как трут. Дай-ка я посмотрю на их иглы. Говоря это, Хикмэн поднял руку и сорвал одну из длинных ветвей, которые нависали над нами. – Ах, вот оно что! – воскликнул он, обламывая иглы. -Теперь я понимаю, в чем дело. Это все проклятый червяк виноват. Деревья погибли. Что теперь делать? Теперь я так же сумею найти пруд, как и любой из этих зеленых юнцов. Это признание произвело на нас не очень приятное впечатление. Жажда все сильнее томила нас. Она казалась еще мучительнее потому, что исчезла всякая надежда утолить ее. – Стойте! – сказал через минуту Хикмэн, ткнув свою лошадку каблуком в ребра. – Еще не все потеряно. Если уж я не могу довести вас до пруда, то нас приведет туда моя умная скотинка... Эй ты, старуха, – обратился он к своей старой кобыле, – найди-ка нам воду! Марш вперед, да постарайся для нас! Сжав коленями бока своей «скотинке», Хикмэн отпустил поводья, и мы снова тронулись вперед, смутно надеясь на инстинкт бессловесного создания. Скоро стало ясно, что лошадь почуяла воду. Хикмэн заявил, что она «чует водичку», а он знал это так же хорошо, как будто она была его собакой, напавшей на след оленя. Она вытянула морду и время от времени нюхала воздух. При этом она шла все прямо, как будто к определенной цели. Все мы оживились, но вдруг Хикмэн остановил свою лошадь. Я подъехал к нему узнать, в чем дело. Он молчал, видимо глубоко задумавшись. – Почему вы остановились? – спросил я. – Всем нам надо подождать здесь. – Зачем? – спрашивали другие добровольцы, подъехавшие к нам. – Ехать вперед этим путем опасно. Быть может, эти злодеи у колодца. Здесь нет другой воды, а им ведь тоже пить захотелось. Если они услышат, что мы подъехали, то опять махнут в кусты, и поминай как звали! Так вот, вы стойте здесь, а мы с Джимом прокрадемся вперед и посмотрим, что и как. Я теперь знаю, где пруд: до него не очень далеко. Если индейцев там нет, мы сейчас же вернемся, и тогда можете отправляться на водопой. С этим благоразумным планом все согласились. Оба охотника еще раз сошли с лошадей и осторожно двинулись вперед. Я выразил желание пойти вместе с Хикмэном и его товарищем. Они не возражали – мои несчастья давали мне неоспоримое право быть во главе похода. Итак, оставив лошадь под присмотром одного товарища, я присоединился к охотникам. Мы неслышно ступали по земле, густо усыпанной мягкой хвоей, заглушавшей шум шагов. Лес здесь был редким, и это позволяло нам двигаться довольно быстро. Через десять минут мы были уже далеко от наших друзей. Мы все время старались не потерять верного направления. Однако вдруг нам показалось, что мы потеряли его. И в этот момент, к моему удивлению, сквозь густую листву мы увидели мерцающий вдали огонь. Это было пламя костра. Хикмэн сразу распознал, что это костер на привале индейцев. Первым нашим движением было вернуться к товарищам и позвать их на помощь. Но, поразмыслив немного, мы решили подойти как можно ближе, чтобы удостовериться, действительно ли это лагерь неприятеля. Теперь мы уже не шли, а пробирались ползком, стараясь держаться в тени. На поляне пылал огонь. Охотники помнили, что здесь должен быть пруд. И действительно, мы увидели сверкающую водную поверхность. Мы подошли так близко, как позволяло наше благоразумие. Теперь мы хорошо видели всю поляну. Лошади были привязаны к деревьям, а вокруг костра распростерлись человеческие фигуры. Они не шевелились – все убийцы крепко спали. У самого огня на седле сидел человек. По-видимому, он не спал, хотя его голова была опущена на колени. Огонь костра озарял его бронзовое лицо. Можно было бы различить его черты и цвет лица, если бы они не были скрыты под краской и перьями. Это лицо казалось малиново-красным, три больших черных страусовых пера свисали с головы у висков, так что их концы почти касались его щек. Эти символические перья наполнили мою душу острой болью: я знал, что это был головной убор Оцеолы. Я стал всматриваться пристальнее. Несколько групп расположились сзади, почти все открытое пространство было заполнено простертыми телами. Еще одна группа из трех или четырех человек, сидевших и лежавших на траве, привлекла мое внимание. Я смотрел на нее со страхом и волнением. На нее падала тень от деревьев, и я не мог рассмотреть лиц, но по белым платьям я понял, что это были женщины. Две из них сидели несколько поодаль от остальных. Одна из них положила голову на колени к другой. Сильное волнение охватило меня, когда я смотрел на них. Теперь уже для меня не оставалось никаких сомнений, что это были моя сестра и Виола. Глава LXXX. СИГНАЛЬНЫЕ ВЫСТРЕЛЫ Нельзя описать, что я перечувствовал в эту минуту. Перо мое бессильно изобразить эту картину. Вдумайся, читатель, в мое положение и постарайся представить его себе. Позади меня остались убитые и изувеченные мать и дядя, мой родной дом, превращенный в пепел и прах. Передо мной была сестра, вырванная из материнских объятий, безжалостно похищенная дикими разбойниками, может быть обесчещенная их дьявольским вождем! И он тоже был здесь передо мной, этот лживый, вероломный убийца! Меня охватило неистовое волнение. Я глядел на того, кому должен был отомстить, и моя ярость возрастала с каждой минутой. Я больше не в силах был сдержать ее. Мои мускулы, казалось, вздувались на руках, кровь струилась по жилам, как поток жидкого пламени. Я почти забыл, где мы находимся. Одна мысль пылала в моем мозгу: месть! Враг был передо мной! Он не знал о моем присутствии и как будто спал. Он был почти рядом, на расстоянии выстрела моей винтовки, стоило только протянуть руку. Я поднял ружье на уровень ниспадающих страусовых перьев и взял на прицел их концы. Я знал, что глаза под ними. Мой палец был уже на курке... Еще минута – и этот человек, когда-то бывший в моих глазах героем, будет лежать мертвым на траве. Но мои товарищи предотвратили выстрел. Хикмэн схватил замок моей винтовки, покрыв боек ударника широкой ладонью, а Уэзерфорд схватился за дуло. Я не мог выстрелить. В первую секунду я почти рассвирепел, но затем понял, что они правы. Старый охотник, нагнувшись к моему уху, шепнул: – Рано, Джордж, рано! Ради собственной жизни, не поднимай тревогу. Что толку, если ты убьешь его? Эти мерзавцы удерут и утащат женщин с собой. Мы не сможем удержать их и только рискуем потерять свои скальпы. Лучше мы потихоньку вернемся за товарищами и окружим индейцев со всех сторон... Не так ли, Джим? Уэзерфорд, боясь излишнего шума, только утвердительно кивнул головой. – Пойдем! – продолжал Хикмэн шепотом. – Нельзя терять ни минуты. Назад как можно быстрее! Ползком, ползком, пониже... И тише! Ради бога, тише! Почти распластавшись на земле, старик пополз, как аллигатор, и скоро исчез из виду. Мы с Уэзерфордом последовали за ним и поднялись только тогда, когда уже были далеко от пламени костра. Здесь мы остановились и прислушались. Мы боялись, что наше отступление встревожит лагерь. Но до нас не донеслось ни единого звука. Мы только слышали, как храпят спящие дикари и как лошади жуют траву. Изредка доносился удар копытом о твердую землю. Довольные, что нам удалось уйти незамеченными, мы возвращались назад тем же, уже знакомым, путем. Теперь мы почти бежали, но вдруг остановились как вкопанные. До нас донесся ружейный выстрел. И, что самое удивительное, он раздался не из индейского лагеря, а с противоположной стороны, оттуда, где остались наши товарищи. Странно было, что звук показался слишком громким для того расстояния, которое, по нашим предположениям, отделяло нас от друзей. Может быть, не вытерпев мучительного ожидания, наши друзья двинулись вперед, навстречу нам? Но, разумеется, ни один из них не мог выстрелить. А если и так, то их выстрел был поступком очень неблагоразумным, даже опасным: он мог поднять на ноги весь индейский лагерь. В кого же они стреляли? Может быть, это случайно разрядилось ружье? Да, должно быть, это именно так... Не успели мы обменяться этими соображениями (каждый обдумывал их про себя), как раздался второй выстрел, в том же направлении, что и первый. По-видимому, выстрелы были сделаны из разных винтовок, так как промежуток между ними был настолько кратким, что даже самый искусный стрелок не успел бы вторично зарядить свое оружие. Мои товарищи были озадачены не меньше, чем я. Эти два выстрела можно было объяснить только тем, что несколько индейцев, отбившихся от своей шайки, пытались подать о себе весть своим сородичам. Но раздумывать было некогда. Весь лагерь пришел в движение. Началась тревога. Послышались голоса людей, ржанье и топот. Не раздумывая, мы бросились к нашим друзьям. Вдруг вдали мы увидели двух всадников. Они уходили от нас все дальше вперед, скользя между деревьями, как приведения. Несомненно, выстрелы были сделаны именно ими. Кто же они -индейцы или белые?