— Если бы ты встречалась в Иране с Ахмадинеджадом, поводов для подозрений у меня хватило бы и без этого. Забудем пока, почему у моего клиента было на воротнике крыло этого самого шпионского флайбота, при условии, конечно, что твое предположение верно… — Не совсем так, — перебивает Люси. — Это не обязательно был шпион. О том-то и речь. Я думаю, это был «Священный Грааль». — Чем бы он ни был, с какой целью, по-твоему, его могли использовать? — Я могла бы составить целый список, но, имея перед собой только одно крыло, наверняка не знаю ничего. И все же отмечу некоторые примечательные пункты. Жаль, не удалось найти остальное. — Остальное? Ты имеешь в виду туловище? И где найти? — На месте преступления. — Ты ходила в Нортон’c-Вудс? — Разумеется. Как только поняла, с чем имею дело. Конечно же я сразу отправилась туда. — Мы были вместе несколько часов, — напоминаю я. — Вдвоем. В кабине. На всем маршруте от Довера. — Интеркомы — такая чудная штука. Даже когда я уверена, что он отключен, я все равно не уверена на все сто. Тем более что дело важное, и мне не хотелось, чтобы кто-то что-то услышал. Марино об этом ничего не должен знать. — Она указывает на крохотное крылышко в белой коробочке. — Почему? — Поверь мне, ты тоже не захочешь, чтобы он что-то знал. Это крыло — всего лишь малая часть кое-чего большего. Она продолжает в том же духе, уверяя меня, что Марино не должен ничего знать о Нортон’c-Вудс. Он не знает ни о крыле, ни о том, что именно оно сыграло определяющую роль в ее решении лететь в Довер и доставить меня домой на вертолете. А молчала об этом до сих пор потому, объясняет моя племянница, что сейчас доверять никому нельзя. Никому, кроме Бентона, добавляет она. Ну и меня. Сама Люси очень и очень осторожна, следит за тем, что и кому говорит, и мы все тоже должны быть осторожны. — Если только там все не почистили, — говорит Люси, имея в виду, что мой офис уже проверен, а иначе и там вести разговоры было бы небезопасно. — Ты проверила мой кабинет на наличие следящих устройств? — Нельзя сказать, что я шокирована. Люси знает, как отыскивать скрытые микрофоны и камеры, потому что знает, как шпионить. Лучший взломщик — слесарь. — Думаешь, кто-то мог поставить «жучки»? Но кто? — Кто и почему — точно пока не знаю. — Но не Марино же, — говорю я. — Ну, если бы он и поставил, то какую-нибудь ерунду из того набора, что продают в магазинах «Рэдио-шек». Конечно нет. Насчет этого я совершенно спокойна. Меня беспокоит его болтливость. По крайней мере, в тех случаях, когда дело касается вполне определенных людей. — В вертолете ты говорила о РЭБПе. И не тревожилась из-за того, что Марино может услышать. — Это не одно и то же. Небо и земля. Захочется Марино потрепаться о роботе в квартире убитого, пусть треплется. Кому интересно, те уже знают, — на этот счет можешь не переживать. Но я не могу допустить, чтобы Марино болтал о моем дружке. — Люси смотрит на белую коробочку. — Он, конечно, ничего плохого не хочет. Он просто не понимает некоторых реальностей в отношении определенных людей. В первую очередь генерала Бриггса и капитана Аваллон. — Не знала, что тебе о ней известно. — О Софии Аваллон я Люси ничего не говорила. — Познакомилась, когда она приезжала сюда. Джек все ей показал, Марино угостил ланчем и только что не облизал. Он же ничего о них не знает, ничего не знает, если уж на то пошло, об этом чертовом Пентагоне, и наивно считает, что они — одни из нас. Хорошо, что Люси хотя бы это понимает, но поощрять ее недоверие к Марино я не намерена ни в коей степени. Отношения между ними складывались нелегко, случалось всякое, но теперь они снова друзья и близки так же, как и в ту пору, когда Люси была еще ребенком, а Марино учил ее водить машину и стрелять. Увлеченность наукой у племянницы от меня, а вот тяга к полицейской работе — определенно от него. В ее жизни, жизни вундеркинда-всезнайки, он был крутым копом, и он любил и ненавидел ее так же сильно, как и она любила и ненавидела его. Теперь они друзья и коллеги. И пусть оно так остается. «Будь осторожна, — говорю я себе. — Главное — сохранить мир». — Насколько я могу судить, Бриггс об этом ничего не знает. — Я смотрю на белую коробочку. — И капитан Аваллон тоже. — А они и не должны знать. С чего бы? — Сейчас в моем офисе «жучки» есть? — Мы можем разговаривать, ни о чем не беспокоясь, — отвечает она, но это, конечно, не ответ. — А что Джек? Он о флайботе что-то знает? Ты ведь ничего ему не рассказала. — С какой еще стати? — Ему ведь могли позвонить. Поинтересоваться. Может быть, крыло кто-то ищет. — Думаешь, убийца стал бы звонить сюда и искать крыло пропавшего флайбота? Будем пока для удобства называть это так. По-моему, это было бы глупо. Позвонивший только выдал бы себя, показал, что он имеет к убийству какое-то отношение. — Исключать ничего нельзя. Убийцы порой ведут себя глупо. Особенно если они в отчаянии. 10 Люси поднимается и идет в мою личную ванную, где есть кофеварка на одну чашку. Я слышу, как она наполняет резервуар водой из-под крана и проверяет маленький холодильник. Сейчас час ночи, снег все еще валом валит, густой и белый, и, когда мелкие крупинки задувают в окна, звук такой, будто в стекло бросили песок. — Обезжиренное молоко или сливки? — кричит Люси, по всей видимости, из комнаты для переодевания, которая включает и душевую. — Брайс такая хорошая хозяюшка. Забил твой холодильник. — Я по-прежнему пью черный. — Я начинаю выдвигать ящики своего письменного стола, плохо представляя, что ищу. Я думаю о беспорядке на своем рабочем месте в комнате для вскрытий. Думаю о людях, сующих свой нос куда не следует. — Да, но тогда зачем здесь молоко и сливки? — доносится до меня громкий голос Люси. — «Грин маунтин» или «Блэк тайгер»? Тут есть еще «Лесной орех». С каких это пор ты пьешь «Лесной орех»? — Вопросы риторические. Она знает ответы. — Ни с каких, — ворчу я, глядя на карандаши, ручки, писчую бумагу, скрепки. И в нижнем ящике обнаруживаю пачку мятной жвачки. Она наполовину пуста, а я не жую жвачку. Кто любит мятную жвачку и имеет основание заглядывать в мой стол? Не Брайс. Он чересчур тщеславен, чтобы жевать жвачку, и, если б я застигла его за этим занятием, не одобрила бы, потому что считаю невежливым жевать жвачку публично. Кроме того, Брайс не стал бы шарить в моем столе без разрешения. Просто не посмел бы. — Джек любит «Лесной орех», «Французскую ваниль» и все в этом роде и пьет это с обезжиренным молоком, если не сидит на своей диете с высоким содержанием протеинов и жиров, — доносится голос Люси из ванной. — Тогда он употребляет натуральные жирные сливки, такие, как здесь. Но полагаю, если бы у тебя были гости или бы ты ждала посетителей, то могла запастись и сливками. — Ничего ароматизированного, и сделай, пожалуйста, покрепче. — Он такой же сверхпотребитель, как и ты, — говорит Люси. — Его отпечатки пальцев здесь повсюду, как и твои. Я слышу, как горячая вода извергается в кофейную чашку, и использую это как долгожданный перерыв. И думать даже не хочу о том, что Джек Филдинг мог быть у меня в кабинете во время моего отсутствия, угощаться чем-нибудь, пить кофе, жевать жвачку и делать бог знает что еще. Но когда я осматриваюсь, это кажется маловероятным. Мой кабинет выглядит нежилым. И уж точно не похоже, чтобы кто-то работал здесь, а что еще ему тут было делать? — Я поехала в Нортон’с-Вудс раньше кембриджских полицейских. Марино попросил их вернуться из-за спиленного с «глока» серийного номера. Но я добралась туда первой, — доносится из ванной громкий голос Люси. — Беда в том, что я не знала, где парень ходил, где его ранили — то, что мы знаем сейчас. Без фотографий с места происшествия невозможно было выделить точный район поисков, только приблизительный, поэтому я прочесала все тропинки в парке. Она выходит с исходящим паром кофе в черных кружках с весьма необычным гербом службы медэкспертизы, покерной комбинацией из тузов и восьмерок, известной как «рука мертвеца», которую, как полагают, держал Дикий Билл Хикок[36], когда был застрелен. — Это все равно что искать иголку в стоге сена, — продолжает Люси. — Флайбот, вероятно, в половину маленькой скрепки, размером, ну, примерно, с комнатную муху. Ничего же не известно. — То, что ты нашла крыло, не значит, что и все остальное было там, — напоминаю я племяннице, когда она ставит передо мной кофе. — Если оно было там, то оно должно быть сильно повреждено. — Люси возвращается к своему стулу. — Лежит себе под снегом без крыла. Но очень может быть, оно еще живое, особенно когда попадает на свет, если, конечно, нет других повреждений. — Живое? — Не буквально. Вероятно, питается от микросолнечных панелей, потому что батарейка уже бы сдохла. Свет попадает на нее и — полная абракадабра. Именно к этому все движется. И наш маленький друг, где бы он ни был, — футуристический шедевр микротехнологии. — Как ты можешь быть в этом уверена, если нашла всего лишь крыло от него? — Не простое крыло. Угловые и гибкие сочленения весьма оригинальны и предполагают совершенно определенную двигательную конструкцию. Он летает уже не по принципу набора высоты, а горизонтально, как настоящее насекомое. Что бы это ни было и каковы бы ни были его функции, мы говорим о чем-то новом, передовом, о чем-то таком, чего я никогда раньше не видела. О нем не было публикаций в прессе, потому что я просмотрела всю техническую литературу, которая есть в Интернете, плюс все новейшие исследования, и ничего. Все указывает на то, что это проект, который классифицируется как совершенно секретный. Очень надеюсь, что остальная его часть лежит где-то на земле, надежно укрытая снегом. — А что вообще эта штука делала в Нортон’с-Вудс? — Я представляю руку в черной перчатке, появляющуюся в поле зрения скрытой видеокамеры, словно мужчина отмахивается от чего-то. — Верно. Принадлежала ли эта штуковина нашему покойнику или кому-то еще? — Люси дует на свой кофе, держа чашку в обеих руках. — И этот «кто-то» ищет ее? Думает, что она здесь, или считает, мы знаем, где она? — снова задаюсь я вопросом. — Никто не упоминал, что его перчатки пропали? Ты, случайно, ничего не заметила, когда была внизу, пока Марино снимал с тела отпечатки пальцев? Судя по всему, наш клиент надел перчатки, когда вошел в парк, что показалось мне любопытным. Я полагаю, что он умер в перчатках, так где же они? — Это интересно, — говорит Люси, и я не могу понять, знала ли она уже, что перчатки пропали. Я не могу быть уверена в том, что она ничего не знает. Может быть, лжет. — Их не было в лесу, когда я бродила там вчера утром, — сообщает мне племянница. — Я бы увидела пару черных перчаток, если бы их, скажем, случайно оставили военные, труповозка или копы. Конечно, их мог подобрать кто-нибудь из случайных прохожих. — На видео кто-то в длинном черном пальто проходит мимо сразу после того, как мужчина падает на землю. Возможно ли, что тот, кто убил, задержался, чтобы снять с него перчатки? — Ты имеешь в виду, что это какие-то непростые перчатки, «умные» перчатки, вроде тех, которые используют во время боевых действий, перчатки со встроенными сенсорами для портативных компьютерных систем, — говорит Люси, словно такие рассуждения о паре пропавших перчаток в порядке вещей. — Мне просто интересно, что такого важного может быть в перчатках, чтобы кому-то снимать их с трупа, если их сняли, конечно, — отвечаю я. — Если в них встроены сенсоры, и именно так он управлял флайботом, при условии, что флайбот принадлежал покойнику, тогда перчатки были бы крайне важны, — говорит Люси. — А ты не спрашивала про перчатки, когда была внизу с Марино? Не подумала проверить одежду на предмет возможных встроенных сенсоров? — Если бы у меня были эти перчатки, то шансов найти флайбот, когда я вернулась в Нортон’с-Вудс, было бы гораздо больше, — поясняет Люси. — Но у меня их нет, и я не знаю, где они, если это то, о чем ты спрашиваешь. — Я спрашиваю потому, что это называется кражей улик. — У меня их нет, клянусь. Я не знаю наверняка, что те перчатки были управляющими, но если это так, то в свете всего остального это имело бы смысл. К примеру, то, что он говорит на видео непосредственно перед смертью, — задумчиво добавляет Люси, прокручивая что-то в уме. Или, может, уже прокрутила, но хочет, чтобы я поверила, будто ей в голову пришла свежая мысль. — Он все время повторяет: «Эй, дружок».