— Да, от меня было бы больше пользы. — Конечно! Ты же настоящий переводчик, а еще хорошая подруга. Всем, не только мне, было бы лучше, отправься ты вместо парикмахерши. — Жаль, что уже ничего нельзя сделать. — Это мы еще посмотрим! Я не верила в то, что у Ларисы что-то получится. Но чудо свершилось! Меня взяли переводчиком. И я стала спешно собираться в Берлин. *** Мы не виделись с Клаусом пятнадцать лет. Это очень-очень-очень долго! По любым масштабам. А если учесть тот факт, что нам всего по двадцать девять, то получается — большую половину жизни мы провели в разлуке. Перед встречей я так волновалась, что не могла застегнуть платье. Мне помогала Лара-Клара, но она не понимала до конца, что со мной творится. Я по-прежнему оберегала огонек нашей с Клаусом любви и никому не рассказывала о своих чувствах. Но многим было известно, что у меня есть друг немец, с которым мы переписываемся долгие годы и при случае встретимся. — Не думала, что ты такая же психичка, как я, — трещала Лариса, помогая мне собраться. — Нет, ты даже хуже! Я хотя бы боюсь опозорить нацию. А ты с другом встречаешься и дрожишь. Почему? — Не знаю, — блеяла я в ответ. — Или вы были не просто друзьями? — заподозрила она. — Просто… Я не могла продолжать диалог. Дышать, как мне казалось, тоже. Мне не хватало воздуха, и я выбежала на балкон, а под ним… Клаус! Он стоял у входа в гостиницу. Тоже волновался: теребил застежки, перекидывал из руки в руку букетик лаванды, чесал щеку, раздраженную после неаккуратного бритья. Клаус не знал, в каком номере я живу, и не поднимал глаз. — Это он? — спросила Лара. — Да, теперь я верю в то, что между вами ничего не было. Этот немец тебе не соответствует. Ты королева, а он… — Она вздохнула. — Не свинопас, конечно. Скорее, придворный лакей. Я не обиделась на это замечание. Что мне до мнения других? Оно основано только на первом впечатлении и обманчиво, мне ли не знать. — Клаус! — крикнула я. Он задрал голову и, увидев меня, просиял. — Страшненький какой, — пробормотала Лариса. — Рот до ушей. А они торчат, как у Чебурашки. Этого нового мультяшного героя я видела по телевизору. Но у Клауса уши были совсем другими — не круглыми и оттопыривались только сверху. По мне, лопоухость шла Клаусу. А соломенные усы, что он отрастил, превращали в настоящего красавца. Лара говорит, что он страшненький? Да что она понимает? Неужели не видит эти глаза, улыбку, шелковистые волосы, которые пострижены под полубокс? — Майн Либе, — прошептал он, и я заплакала, как в тот день, когда я уезжала, огромными слезами. И чтобы их не увидела Лара, попросила ее принести мне свою шаль. Та унеслась в номер довольная. Мне что-то понадобилось из ее гардероба, и ей это льстило. Но шаль на самом деле была прекрасной — мы вместе ее выбирали. Я решила накинуть ее поверх платья. — Сейчас спущусь, — крикнула я Клаусу и утерла слезы кулачками. Сегодня я была накрашена водостойкой тушью, приобретенной перед вылетом у спекулянтов, и макияж не потек. Я сделала несколько шумных выдохов, чтобы успокоиться, достала из сумочку пудру и провела пуховкой по щекам. Все отлично! Макияж не потек, глаза не вспухли, кожа не покраснела. Я прекрасна, как никогда. Тут и Лара подоспела, накинула мне на плечи шаль, но я сняла ее, сказав, что возьму на всякий случай. Если похолодает, закутаюсь в нее. Как бы ни была она хороша, а прятать платье, сшитое по последней парижской моде и идеально подчеркивающее фигуру, грех. Я покинула номер и спустилась вниз по лестнице. Лифт можно ждать бесконечно, а с третьего этажа по ступенькам я сбежала за секунды. Толкнув дверь, я вывалилась на улицу и сразу угодила в объятия Клауса. — Неужели ЭТО случилось? — выдохнул он, прижав меня к себе. — Самой не верится. Мы нехотя отлипли друг от друга. В те времена, да еще и в Берлине, а не в какой-нибудь знойной Севилье, люди на улицах не обнимались, парочки уж точно. Только пьяные мужики, вываливаясь вечерами из пивных. — Боже, какая ты красивая! — А у тебя замечательные усики. — Я и бороду растил, но она клочковатая, и сегодня я ее сбрил. — А ты вырос, — заметила я. Клаус на самом деле вытянулся. Мы стали одного роста, хотя на мне были туфли на тонкой «рюмочке». — Сто семьдесят сантиметров, и все мои, — улыбнулся он и протянул букетик. — Это тебе. Специально ездил за ним на Альтен-штрассе, чтобы купить его у Ингрид. Она по-прежнему ходит по улице со своей корзиной. — Как я хочу туда, — выпалила я. — Мы обязательно побываем там вместе. У нас целая неделя. — О да… — Тогда я еще не представляла, насколько она будет загруженной. Чтобы проводить время с Клаусом, я жертвовала сном. — А куда мы пойдем сейчас? — В швабский ресторанчик. Там вкусно готовят, сами варят пиво, а по вечерам устраивают танцы. — Я не голодна, а если выпью, то киршвассер. Но станцевать с тобой мне очень хочется. — Тебе придется меня этому учить. — Я справлюсь, — расхохоталась я и взяла Клауса под руку. *** То был дивный вечер. Мы немного выпили и поели — я попробовала шпецле, домашнюю лапшу, и мне она не понравилась, а вот темное пиво, что принесли к ней, я оценила, но сделала всего три глотка, потому что до этого мы пригубили киршвассер. Мне нужно было рано вставать, и я боялась похмелья. Потом были танцы, и нам обоим пришлось им учиться, потому что они оказались национальными. Лихо сплясав, мы вывалились из ресторана и отправились на прогулку. Пришло время возвращаться в отель: с этим было строго. До двадцати двух — гуляй, не бойся. Чуть задержался — нестрашно: тебе погрозят пальчиком и сделают предупреждение. Но если до полуночи не явился, тебя просто не пустят в отель. За этим следил приставленный к группе агент КГБ. Я хотела вернуться до десяти, чтобы не привлекать внимания. Клаус понимал меня и не возражал, но был грустен — надеялся, что мы проведем больше времени вместе. Перед тем как расстаться, мы поцеловались — конечно, не у отеля. Нашли подворотню и там вернулись в прошлое… Два взрослых человека тискались и сосались, как подростки. Оба горели. Я чувствовала его эрекцию, он мое возбуждение — соски напряглись и обозначились. Клаус нежно поглаживал их через ткань, а я запрокидывала голову и постанывала. Если бы не ограничение во времени, я отдалась бы ему и потеряла девственность в подворотне. Неважно, где ты делаешь это в осознанном возрасте, главное, с кем. Но пробили часы на ратуше, и я даже не отлипла… отодрала себя от Клауса и, чмокнув его на прощание, бросилась к отелю. Я попросила меня не провожать — незачем лишний раз светиться. Одно дело встретиться с немецким другом днем, и совсем другое — поздним вечером. И хорошо, что я так сделала, потому что наш куратор, Лев Павлович Букин, как раз курил на крыльце отеля. — Да не бегите вы, — вальяжно проговорил он. — Считайте, что успели ко времени. — Заплутала, — вздохнула я. — Боялась опоздать. — А что же вас друг-немец не проводил? Доложили! Кто, интересно? Неужто Лариса? Самого Букина в то время в отеле не было. — Да мы встретились на пару часов, вспомнили детство. Потом он к себе в пригород уехал, а я пошла по Берлину гулять. В этой его части я не была, даже когда мы тут с семьей в пятидесятых жили. — Вы такая красивая! Не побоялась, что украдут? — Скажете тоже, — кокетливо улыбнулась Букину я и, пожелав ему спокойной ночи, отправилась спать. *** На Альтен-штрассе мы попали только через день. И то чудом! Второй переводчице не хватало денег на шляпку ее мечты, и она согласилась меня подменить. За это потребовала отдать ей мои суточные, и я тут же согласилась. Улица, с которой были связаны все самые яркие воспоминания детства, совсем не изменилась за пятнадцать лет. А ее обитатели — да. Теперь дома населяли немцы, но исключительно члены компартии. Русские же обитали в гарнизонах. Мы прогулялись по Альтен-штрассе, заглянули на кладбище, а затем отправились в НАШЕ место. — Оно еще сохранилось? — удивилась я. — Не в том виде, каким ты его помнишь. — Что это значит? — Над землей ничего не осталось, но НАШЕ место цело.