— Комсомольская, двадцать. Первый подъезд. Я спущусь через пятнадцать минут. — Хорошо, буду ждать. Он подъехал. Дом кирпичный, пятиэтажный, на торце серп и молот, выложенные красным. Во дворе детский сад, спортивная площадка, магазинчик. Хороший район по меркам провинциального городка. Леша нервничал. Теребил букет. Он уже не казался ему таким красивым, как в магазине. Оля достойна большего… И вот она вышла. Красивая — глаз не оторвать. Одета буднично, не накрашена, но невероятно притягательна. И как-то по-особенному. Леша не сразу понял, что в Оле изменилось. Оказалось, волосы. Она их распустила. Он оба раза видел ее с хвостиком. И ей шла эта простая прическа. Но струящиеся по плечам локоны… Они возвеличивали ее образ. — Валькирия! — восхищенно выдохнул Леша. Но, конечно, не в лицо Оле. Он не умел делать комплименты. Она помахала ему. В ответ Леша мигнул фарами, затем положил букет на сиденье. Папа учил открывать перед дамами дверь. Выходить из авто и распахивать ее. Но Алексей чувствовал себя дурачком, ожидая их у машины. Поэтому только нажимал на ручку и толкал дверь изнутри. Ольга увидела цветы на пассажирском кресле и расплылась в улыбке. — Красивые какие! — Это тебе. — Я на это и надеялась. — Она взяла букет в руки и села. — Представляешь, как было бы неудобно нам обоим, купи ты их какой-то другой девушке. — Или козленку Иванушке. Они вместе посмеялись. — Поехали, поужинаем где-нибудь? — предложил Леша. — Голоден? — Да. С обеда ничего не ел. — Опять предлагаю кафе «Рандеву». — На главной площади? Да, давай туда. Поедим и отметим мой отпуск. Если не возражаешь, выпьем шампанского. — Фужер — с удовольствием. — Я тоже больше не буду. Мне за руль. Но шампанское для меня не алкогольный напиток, а символ праздника. Можем заказать детского, если оно имеется в меню. Леша завел мотор, тронул машину с места, но Оля остановила его. — Притормози, — попросила она. Он не сразу понял почему. Потом увидел мужчину. Он шел, озираясь по сторонам, от старенького, но приличного «Вольво». — Кажется, этот человек приехал ко мне, — сказала Оля. — Но ты тут не живешь. — Он моего теперешнего адреса не знает. Только прежний. — Кто это? — Мой бывший. — Муж? — удивился Леша. — Официально мы не были расписаны. Но жили вместе. С этими словами Ольга выбралась из салона и пошла навстречу мужчине. А Леша принялся его рассматривать. Взрослый, внешне интересный. Но немного женственный: пышная прическа, круглое лицо, мягкие губки, плавная походка. Обычно мужики чешут, будто в атаку идут, а этот плыл. По мнению Алексея, этот гусак категорически не подходил Оле. — Леня, привет, — поздоровалась она с ним. — О, классно, что я тебя застал! — Леня бросился к ней, и его попа заходила туда-сюда. Да он не гусак, а уточка! — Я не был уверен, что ты все еще живешь тут. Да и номера квартиры не помню. — Я давно обитаю в другом месте. Просто навещала маму. — Как она? — Хорошо. А ты? — А я нет, — он понурил голову. Щечки свисли. Теперь Леня походил на обиженного бульдога. — С отцом проблемы. — По-моему, они всегда были… — Нет, ты не понимаешь! Не у нас с ним… У него! Огромные. — В чем они заключаются? Леонид дошел до лавки и тяжело на нее опустился. Леша, глядя на него сейчас, перестал ревновать и иронизировать по поводу внешности мужчины. Он как будто рассыпался. И плавность из движений ушла. Брякнулся на скамью, сгорбился, разбросал ноги, повесил руки… — Оленька, отца могут посадить за убийство! — выдохнул он и заплакал. Раевский не смог остаться в стороне. Выбрался из салона и направился к Леониду и утешающей его Оле. — Полиция приходила, — всхлипывал Леонид. — Нет, высадилась десантом! Эксперта какого-то крутого притащила. Был обыск. Ордер на арест пока не выписан, но это дело времени… — Постой, я ничего не понимаю, — прервала его Ольга. — Кого, по мнению органов, Павел убил? — Киру Эскину! — Ничего себе, — пробормотала она. — Отец — преступник, это не укладывается в моей голове. — Его всего лишь подозревают. Вина не доказана. А ты уже повесил на родного отца ярлык? — Полиции неизвестны все факты. Только поэтому он еще на свободе. — Что вообще у них есть на Павла? — Он дрался с Кирой, это факт. На ее теле следы, нанесенные им. На его так же. ДНК еще не проводили, но отец уже признался. На месте преступления его отпечатки, кровь. — Павел дрался с ней на водонапорной башне? — По его словам, нет, дома. Но там нет следов. Их даже суперэксперт не нашел, а он привез с собой кучу мудреной техники. Отец говорит, это потому, что он уборку провел. Он на самом деле мыл дом, причем сам, без помощи уборщицы, потому что у нас канализация пошла верхом. А знаешь почему? — Нет. — Он бросил в унитаз телефон и смыл. Я нашел его, когда прочищал. — Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к произошедшему… — Телефон не его, не мой. Чей-то. Судя по розовому цвету, принадлежал он женщине. Выходит, Кирин? — Куда ты дел его? — Выбросил в реку. Не знаю, почему отец сам так не поступил. Смывать телефон в унитаз глупо. — Запаниковал, — пожала плечами Оля. Она была очень спокойна. Держалась, чтобы еще больше не нервировать БЫВШЕГО? Наверняка не в первый раз он при ней истерил, напрашиваясь на утешение. — Я пусть плохо, но знаю твоего отца. Он очень ранимый. И, уж прости, слабый. Узнав о смерти Киры, которая была у него накануне и нападала на него, обнаружив ее телефон, он до смерти перепугался и смыл сотовый в унитаз. А потом начал отмывать дом, удаляя все следы ее пребывания. — Но он был в башне, Оленька! О чем свидетельствуют отпечатки и следы его крови. Они там дрались. И он столкнул ее. Как я надеюсь, случайно. — Не пошел бы он с ней на башню. Зачем ему? — Он пошел, — прошептал Леонид. — Когда я явился домой, отца не было. Он вернулся через двадцать минут. На щеке кровь. Сам весь грязный. Я спросил, что с ним. Сказал, упал, гуляя по берегу. Он закрылся в ванной, я посмотрел на его ботинки, а между каблуком и подошвой застрял красный камешек. Точнее, осколок кирпича. Из такого в Приреченске построены только старый завод и башня. Но до завода не дойдешь пешком, а башня в двадцати минутах… Если берегом. Речная грязь, кстати, тоже была на подошве. — О чем вы говорили, когда отец вышел из душа? — Он нагавкал на меня. Велел идти спать. Никогда не кричал, а тут, как собака, облаял. Когда я проснулся утром, то не обнаружил его ботинки. И кардиган, в котором он был вечером. Папа избавился от этих вещей. — Ты не рассказал об этом полиции?