Римкин думал: живые марсиане? Будь я живым марсианином, мне не надо было бы беспокоиться о семистах пятидесяти с лишним ферментных реакциях, поддерживающих жизнь в моем теле. Но с другой стороны, были бы другие, еще более сложные, еще более опасные, ведь приходилось бы существовать в куда более широком температурном диапазоне. Марсианин ли я? Из тех ли я странных созданий, которых наблюдал в луче моего фонаря, как они ходят по странным улицам со стенами цвета граната, ездят на своих странных животных и приветствуют друг друга непонятными жестами. Но эта женщина, кто она? — Где Джимми? — спросил он. Ходжес что-то пробормотала, но, видимо, передумала отвечать и вместо этого начала сложный маневр, чтобы встать на своих протезах. — Ты можешь идти, Римкин? Думаю, надо отвести тебя на скиммер. — Скиммер?.. Ах да. Конечно. Пора возвращаться на скиммер, да? Ныло все его тело. Однако он кое-как поднялся, думая: отчего мне так больно? Может, одна из семисот реакций затухает и я скоро… — Давай поскорее, — сказала Ходжес. — Если ты и правда провел здесь всю ночь, воздуха у тебя осталось меньше трети. Наверняка там у тебя духота такая, будто в мешке с грязным бельем. Римкин поплелся по каменным плитам. Ходжес, задержавшись на минуту, наклонилась над треснувшей статуей и направила луч его фонарика на поврежденный глаз. Она глядела всю ту минуту, что Римкин добирался до края фундамента. Дважды она озадаченно замычала. Когда Ходжес нагнала его и начала спуск, ее лицо за стеклом шлема хмурилось и раза два она строила странные гримасы. IV Процедура укладывания Римкина в постель закончилась тем, что они перебудили всех. Когда доктор Джонс захотел дать ему снотворное, Римкин вступил с ним в долгую и довольно связную дискуссию о том, какой урон может нанести лекарство ферментной химии его организма. Остальные слушали с серьезными лицами, пока Римкин вдруг не расплакался. Наконец он поддался уговорам и позволил Джимми сделать себе укол. И пока хорошенькая химик-аналитик из Микронезии гладила его по голове, он уснул. Мак сумел упрятать среди предметов первой необходимости для исполнения профессиональных обязанностей кусок вестфальской ветчины и галлон отличной сливовицы, считая, что завтрак не имеет смысла без ломтя первой и как минимум стопки второй. Однако он готов был делиться; обряд приготовления пищи поручили ему. В любом случае он лучше всех умел взбивать омлет из яичного порошка. Теперь он священнодействовал в закутке под лестницей, попыхивая своей трубкой. По ступенькам спустился Смит. Крышка зазвенела о край сковородки. Мак засопел: — Лин, я понятия не имел, что с ним все так плохо. Джонс сложил игральную доску, разрушив черно-белый узор. Ссыпал камешки в чашу и нажал на выступ в ее основании. — Думаю, мы тоже. Чаша завибрировала. Белые камешки были заметно легче черных, поэтому после хорошей встряски оказались наверху. — Думаешь, он не выдержал марсианских условий? Доктор Джонс еще раньше заметил, что на Марсе, в условиях меньшей тяжести, камешки сортируются гораздо дольше, чем дома. — Нет. — Мак вынырнул из-под лестницы, неся на блюде омлет с ветчиной. Пар от нее мешался с табачным дымом. — Скорей всего, это копилось в нем давно, может, всю жизнь, если верить последователям Фрейда. Он наклонился над грузной мисс Ходжес и поставил блюдо на стол. Нахмурился: — Вы чем-то необычно озабочены, мэм. Ходжес, опираясь на алюминиевые костыли, обошла стол, чтобы видеть Смита на нижней ступеньке. — Лин, что будет, если разрезать — или расколоть — голограмму пополам? — Наверное, получите половину изображения, — сказала Джимми. Она сидела на верхней ступеньке. Ричард Нильсон смотрел прямо из-за ее головы. — Если я сяду за стол первый, — сказал Мак, ныряя под лестницу за кофейником, — вам достанется только половина завтрака. Смит, Джонс и Джимми уселись на стулья. Мак поставил кофейник (он тоже был из Югославии, провезенный с теми же предметами первой необходимости) на керамическую подставку, сел и взял четыре куска поджаренного хлеба. — Вот и нет. — Лин передал тарелку с яичницей Ходжес. — И это станет понятно, если думать о голограмме как о способе хранения информации. Берешь обычную голографическую пластинку, режешь пополам, наводишь лазерный луч и видишь полное трехмерное изображение объекта. Только уже не совсем резкое, как бы затуманенное. Он взял кусок обжаренной ветчины и положил на хлеб. — Сломай половинку еще раз, изображение станет еще чуть менее резким. Представьте, вот перед вами фотография предмета, а рядом голограмма того же предмета. В обеих каждое зерно светочувствительной эмульсии — часть информации об этом предмете. Однако информационные точки на фотографии соотносятся лишь с определенной точкой двумерной проекции. Информационные точки на голографической пластине соотносятся со всем трехмерным предметом. Как видите, она эффективнее и намного сложнее. Теоретически даже квадратный миллиметр пластинки должен выдать нам какую-то информацию о целом предмете. — Это «теоретически» что-нибудь означает, — спросил Мак между двумя затяжками, — или ты так сказал для красного словца? — Существует эффект убывающей отдачи, — сказал Лин. — Из того, что я говорил, может сложиться впечатление, что бо́льшая часть информационных хранилищ имеет фотографический характер: письмо, магнитофонная лента, перфокарта… — Но они все линейные, — возразил Джонс. — Аналогия с фотографией в том, что каждое данное и каждый зафиксированный факт соотносятся один в один… — Можно считать, что фотография состоит из строк, как телевизионное изображение, — сказала Джимми, торопливо проглатывая бутерброд с омлетом. — Фотографию тоже можно свести к линейным терминам. — Верно, — кивнул Лин. — Эффект убывающей отдачи… — напомнила Ходжес. — Ах да… Это просто вот что: если у вас относительно малое число адресов — так в кибернетике называют места, куда попадут ваши данные, — пояснил он, заметив непонимающий взгляд Джимми, — тогда лучше обойтись фотографическим, то есть линейным, хранением. Потому что нужно очень много битов голографической информации, прежде чем изображение станет чем-то больше… — …зловещей тени, привидения, призрака, смутного очертания чего-то неопределенного и нематериального. Все поглядели на Ходжес. — О чем вы, Эвелин? — О Римкине. — Она отодвинула стакан, чтобы Мак не наполнил его доверху. — О бедном безумном Римки. — Он не безумен, — возразил Джонс. — Возможно, у него нервный срыв, что очень плохо. А так он гений, настоящий гений. Вчера он все-таки обыграл меня в го. Иногда я боюсь, что такого рода ситуации — профессиональный риск. — Да, Джонси. — Она горько улыбнулась и отхлебнула из стакана. — Именно это я и называю безумием. — Ты первая начала разговор про разломанные голограммы, — сказал Лин. — Почему, Эвелин? Пламенеющий свет утренней пустыни превращал стакан в ее пухлых пальцах в драгоценный камень. — Помните голову, упавшую с фриза? Она раскололась, и трещина прошла посередине глаза. Римкин просидел над ней с фонариком всю ночь, смотрел картинки в треснувшем глазу. — Она поставила стакан на стол. После недолгого молчания доктор Смит спросил: — А ты заглянула в этот глаз? Эвелин Ходжес кивнула. — И?.. — спросил Мак. — Как ты и сказал, Лин. Изображение было цельным, но слегка размытым, нечетким. Подозреваю, и с ходом времени там было что-то не совсем ладно. Вот и все. Мак подался вперед, недовольно засопел и принялся выколачивать трубку в тарелку с промасленными крошками. — Давайте закончим измерения. — Он сунул трубку в карман. Перископ убрался. — Если он проторчал там всю ночь, значит будет спать до вечера. V Но все получилось совсем не так. Через двадцать минут после их ухода Римкин, преодолевая действие лекарства, очнулся. Он по-прежнему не знал, где находится. И где ему следует быть. Голова болела так, будто от нее откололся кусок. Все тело ныло. Он сполз с постели и попытался сфокусировать взгляд на столе, но вокруг всех предметов сиял ореол, как при спецэффектах в старых цветных фильмах. Джимми сидела на нижней ступеньке и читала. Она осталась (правда, без особой охоты) подежурить с больным. Трах-тара-рах! По лестнице к ней катился Ричард Нильсон. А на верхней ступеньке стоял голый Римкин. Джимми отпрыгнула, и бюст грохнулся на ее машинку для чтения. — Римки, что с тобой?..