— Кенийский художник шестидесятых годов прошлого века. У него есть серия полотен под названием «Ночные твари». — Ярдли кликнула, и изображение изменилось. Та же самая фигура, те же самые туника и бинты, но только теперь она сидела прямо на деревянном стуле. — Это самая первая картина. — Она снова кликнула. Фигура та же самая, уже распростертая на столе, руки раскинуты, ноги свешиваются с края. — Это вторая. Казалось, картина была срисована с Энджелы Ривер. Поднявшись со своего импровизированного стула, Болдуин встал у Ярдли за спиной, чтобы было лучше видно. — А это третья, — сказала Джессика. На следующей картине фигура была подвешена за шею в каком-то помещении. Она была выпотрошена, и внутренности валялись на полу. Четвертое полотно было самым жутким: скривившаяся фигура со шрамами, покрывающими все тело, глаза и рот наглухо зашиты. Грудная клетка вскрыта и широко раздвинута. В этой фигуре почти не осталось ничего человеческого. — Как ты это нашла? — спросил Болдуин. Оглянувшись на него, Ярдли снова повернулась к экрану. — Одно время Эдди был одержим этими картинами. Ни о чем другом не говорил. Он даже написал их копии у себя в студии, а закончив работу, выбросил их и больше не заводил разговор на эту тему. Эдди считал примечательным то, что картин именно четыре, но не мог понять, чем это объяснялось. Он не думал, что Сарпонг просто остановился на четырех. У него была какая-то причина выбрать именно это число. У художника было четыре жены и четыре ребенка, поэтому Эдди полагал, что это число имеет для него особое значение. — Он догадался, какое именно? — Не думаю, — Ярдли покачала головой. — Какое-то время он буквально зациклился на этом, но затем все забросил. — Почему? — Не знаю. Как раз тут Болдуин получил текстовое сообщение от Скарлетт Чамберс, молодой женщины, с которой он встречался. Она спрашивала, почему он последние два дня не отвечал на ее звонки. Болдуин ощутил укол стыда. Скарлетт была очень милая и умная, и, похоже, он ей нравился, они много говорили обо всем, от политики до космоса… но не хватало того самого. То самое нужно всегда. Скарлетт не видела то, что видел он. Она не строила вокруг себя глухую стену: юмор висельника, чтобы спасти свою человеческую сущность, рассудок или то, как это сейчас называется, черт возьми. При третьей или четвертой встрече Скарлетт спросила у него, как прошел день, и Болдуин описал ей дело, которым занимался: молодая мать отравила собственных детей. В глазах у Скарлетт появились слезы, и агент не мог понять, в чем дело, однако теперь он понимал: у нее не было того самого. Вот почему многие сотрудники правоохранительных органов заводят серьезные отношения только с коллегами по работе. Болдуин ответил, что перезвонит позже. — Этот художник еще жив? — Он скрестил руки на груди. — Нет. — Ярдли откинулась на спинку кресла. — Умер от передозировки героина. Эта серия картин — единственное, что осталось от его работ. Ему потребовалось шесть лет, чтобы написать все четыре полотна. Болдуин долго разглядывал третью картину — фигуру, висящую под потолком. Не сразу до него дошло, что она висит на своих собственных внутренностях. — Что означают эти картины? — Они означают, — сказала Ярдли, выводя на экран рядышком все четыре, — что у тебя будут еще две убитых. Глава 5 Болдуин задержался у нее допоздна, разбирая материалы дела, но сегодня была суббота, и Ярдли захотелось пообедать вне дома. Тэра вчера вернулась поздно, а сегодня встала рано, сказав, что хочет поработать несколько часов на практике, поэтому Ярдли решила отправиться на Стрип[5]. Она выбрала ресторан в гостинице «Венеция». Ее усадили за столик с видом на канал. Мимо проплывали гондолы с туристами, гондольеры пели итальянские песни, зеваки снимали все это на сотовые телефоны. Вернувшись домой и застав мать вместе с Болдуином, склонившимися над материалами дела, Тэра понимающе усмехнулась. У Болдуина был мягкий взгляд, и от него всегда пахло парфюмом с ароматом амбры, который очень нравился матери. Запах сочных груш. В свое время та недолго встречалась с Болдуином, и порой Тэра гадала, на что были бы похожи длительные отношения с ним. Однако последний ее дружок сидит за решеткой. Бывший муж ожидает исполнения приговора в камере смертников. Ее сразило бы наповал, если б и Болдуин оказался серийным убийцей. Джессику трогало то, что ее дочь питала в отношении ее романтичную надежду. Но у них с Болдуином уже была одна попытка, и они пришли к выводу, что им лучше быть просто друзьями. После того как всплыли преступления Эдди, Ярдли лишилась всех их общих друзей; затем то же самое повторилось с Уэсли. Поэтому она окунулась с головой в работу и воспитание дочери. У нее не было близких друзей, которых можно было бы пригласить на обед, — но, быть может, такое положение дел она исправит в новой жизни, после переезда. Сегодня же достаточно и того, что вокруг так много людей. Ярдли помешала ложечкой кофе, размышляя о Кейти Фарр и Энджеле Ривер. Кейти Фарр было сорок лет, Ривер — тридцать три. Болдуин не смог обнаружить в их жизнях ничего общего: ничего, что указывало бы на то, чем эти женщины привлекли к себе внимание возможного серийного убийцы. Ривер до сих пор еще даже не выписалась из больницы. Потребуется много времени, чтобы обнаружить хоть какую-нибудь связь между ней и Фарр. Ярдли взглянула на телефон, проверяя время. Скоро в больнице «Сент-Винсент» начнется время посещений. Оставив на столе деньги за кофе, она направилась к выходу. * * * Палата Энджелы Ривер находилась на четвертом этаже. Остановившись у открытой двери, Джессика заглянула внутрь. Ривер лежала на койке, стиснув руки, словно в молитве. Глаза ее были закрыты, она издавала слабые звуки. Ярдли подумала было о том, чтобы прийти в другой раз, но тут Ривер открыла глаза. — Извините, — сказала Ярдли. — Не хотела вам мешать. — Все в порядке. Я не спала. — Меня зовут Джессика Ярдли. Я работаю в федеральной прокуратуре. Можно мне войти? — Конечно. Следом за Ярдли в палату зашла медсестра, поставила на столик кувшин с водой и попросила Ривер нажать кнопку вызова, если ей опять станет плохо. Это напомнило Ярдли о том, что они до сих пор не знают, чем пользовался убийца, пытаясь прикончить свою жертву. Она изучила татуировки на теле Ривер. Переплетающиеся цветы на руках и картины природы на ногах. Большой бело-голубой лотос украшал правое плечо. Нос был проколот, зеленые глаза светились молодой энергией, отчего Ривер выглядела значительно моложе своих лет. На запястье был гипс. Болдуин предположил, что ее привезли на Кримзон-Лейк-роуд в багажнике и, вероятно, похититель в спешке случайно ударил крышкой багажника по руке. После того как медсестра ушла, Ярдли присела на край койки — но не слишком близко — и сказала: — Мне нравятся ваши татуировки. — О, — ответила Ривер, — это у меня вроде хобби. Кто-то собирает марки, а я коплю вот это. — Она указала на хризантему, извивающуюся вокруг здорового запястья. — Вот эту мне сделали в Индии. — Указала на орхидею на бедре. — Вот эту — в Японии, аиста на лодыжке — в Шанхае… Из каждой поездки я привожу новую татуировку. Как будто забираю с собой частичку места, понимаете?.. Вы много путешествуете? — Нет, к сожалению. Если честно, я до сих пор ни разу не была за границей. А что с этим лотосом? — О, просто у меня некрасивая родинка на плече. Огромная. В детстве над ней всегда смеялись. Так что эту татуировку я сделала, когда мне было шестнадцать, и с тех пор ношу футболки и прочее без рукавов. — Очень красиво. Ривер приподнялась и уселась, подобрав под себя ноги. До сих пор Ярдли старательно не смотрела ей на лоб, но теперь бросила взгляд. Толстая полоса проходила от одной брови к другой, там, где сделали разрез бритвой, и Ярдли представила себе, какую боль ощутила Ривер, когда пришла в себя. На рану было наложено по меньшей мере десять швов. Лицо Ривер было покрыто синяками, один подбитый глаз затек, нижняя губа рассечена. У нее был такой вид, будто она побывала в аварии. — Узнать себя по-настоящему нельзя, если не путешествуешь по миру, — сказала Ривер. — Нужно понять, как ты будешь вести себя там, где тебе неуютно. Как будешь общаться с людьми. Вот я, например, поняла, что слишком легко доверяю людям, когда в Бангкоке у меня украли все мои вещи. — Это ужасно. И что вы сделали? — Ну, пару дней я вынуждена была думать только о том, как выжить, — Ривер пожала плечами. — Одна милая вдовушка сжалилась надо мной и накормила меня, затем я добралась на попутках до американского посольства. Пожалуй, это был весьма любопытный опыт. Возможно, вселенная пыталась мне показать, что не так уж страшно всё потерять. Она повернулась, и Ярдли увидела под сползшим с другого плеча больничным халатом еще одну татуировку. — А на другом плече у вас что? — Это скандинавская руна. Она означает человека, который сам кует собственную судьбу. — Какое-то время ее лицо было печальным, затем она улыбнулась. — Извините, вы заговорили со мной о путешествиях и татуировках, а об этом я могу распространяться вечно. Но вы, несомненно, пришли сюда с какой-то иной целью… Все жертвы реагируют на травму по-разному. Одни замыкаются в себе и не говорят по несколько дней или даже недель — а иногда, если травма достаточно серьезна, и вообще больше никогда не говорят. Другие натягивают счастливую маску и делают вид, будто ничего не произошло. Остальные оказываются где-то между. Ярдли решила, что Энджела Ривер до сих пор еще не осознала в полной мере то, что с ней произошло, не позволила своему рассудку принять и проанализировать это. И, если завести разговор прямо сейчас, это может ее сломать. — Просто хотела проведать вас, — сказала она. — Узнать, не нужно ли вам что-либо. — О, вы так любезны… Но на самом деле всё в порядке. Хотя медицинский персонал, вероятно, думает иначе. Сейчас им приходится со мной нелегко. До этого за мной ухаживал медбрат, и я как-то… даже не знаю… оцепенела. Поэтому попросила, чтобы мною занимались только медсестры и врачи-женщины, а их сейчас всего двое. — Учитывая то, что вам пришлось пережить, это законная просьба. — Пожалуй, — пожав плечами, сказала Ривер. Сняв с руки браслет-талисман, она принялась потирать бусины. — Кажется, вы сказали, что работаете в прокуратуре? — Да. — То есть вместе с полицией, верно? — Да. Меня попросили взглянуть на вашу ситуацию и посмотреть, смогу ли я чем-либо помочь. — На мою ситуацию? Вы хотите сказать, на то, что меня похитили и едва не убили? Ярдли ничего не сказала. — Извините, — сказала Ривер. — Меня частенько называют слишком прямолинейной. Но я не верю, что нужно притворяться, выдавая желаемое за действительное. Правда всегда лучше. — Она перевела взгляд на браслет. — Я знаю, что со мной произошло. Если хотите, можем говорить об этом. — Вы уверены? Посмотрев Ярдли в лицо, Ривер меланхолично усмехнулась. — Послушайте, я осталась в живых. Судя по тому, что мне сказали полицейские, была другая женщина, которая умерла. По-моему, я не имею права капризничать. — На мой взгляд, вы имеете полное право вести себя так, как считаете нужным,