- Я об этом даже не думал, товарищ полковой комиссар, - оборвалось что-то в груди. - Вот и отлично!.. Мы уйдём, за нами с рассветом потянутся немцы и пустятся в погоню, а это, сам понимаешь, чревато полным разгромом. Ты должен их остановить, сбить с толку, отвлечь внимание, короче: задержать так, чтобы они быстро не опомнились. Дорог здесь мало, немцы будут использовать те же грунтовки, что и мы. Сколько людей у тебя во взводе? - С утра было двадцать пять… Я ещё не в курсе, мы только вернулись. - Думаю количество не изменилось, - крякнул Бубенцов. - Майор Лисовский ещё при жизни отдал приказ: держать твой взвод в резерве. С сержантом Уфимцевым ходили трое, они же и вернулись. Подготовь людей, получите полный боекомплект и даже больше - всё что сможем наскрести. Не мрачней, лейтенант, с этой задачей справитесь только вы, разведчики - простая пехота нам не поможет. Прояви фантазию, воображение, военную хитрость в конце концов. Для этого встаньте на пару часов раньше, обследуйте деревню, подступы к ней, моменте места, где можно занять выгодные позиции, получите два ручных пулемёта с запасными дисками. - Вы сказали, что сапёры минируют мост? - Да, это так… - Пока не надо взрывать. - Хорошо, я понял тебя, - Бубенцов озадаченно почесал загривок. - Если нужна взрывчатка со всеми проводами и взрывателями - поговори с сапёрами, они не будут жадничать. Нужны противотанковые или противопехотные мины - не стесняйся, спрашивай. Обрати внимание, что колхозные постройки, всякие овины, амбары, тому подобное, расположены между деревней и мостом, возможно их используешь. Рацию не бери - лишняя тяжесть, вы должны быть быстрыми и юркими. Сечёшь? В общем, не хочу вмешиваться в твою кухню, ты человек опытный, сам реши как задержать немцев на часок-другой. Подрыв моста это неплохо, но явление временное, учитывая глубину этой речки - танки и пехота перейдут её вброд, потеряв на этом четверть часа. Так что давай, распоряжайся отпущенным временем! – Бубенцов вскинул руку с часами. - Обратитесь к поварам, вас покормят кашей. Три-четыре часа на сон, надеюсь хватит? - Хватит, товарищ полковой комиссар, - вымученно улыбнулся Глеб. - Не до сна нам теперь. После войны как говорят, отоспимся. - Да уж… - крякнул Бубенцов. - После войны будем спать так, что ни одна сволочь не разбудит. Действуй, лейтенант! Удачи тебе и твоим воинам! А если что случится, уж не поминай лихом, добро? Оба держались неплохо: Шубин не подавал вида, как ему тяжело на душе; а Бубенцов, что говорит с уже практически мёртвым человеком. К восьми утра, едва рассвело, новый день начинался неохотно, кое-как. Там, где предположительно вставало солнце, скопились чёрные тучи, дружными колоннами двигаясь на запад, видимость была отвратительной – неудивительно, что противник в таких условиях не спешил начинать войну. Немцев можно понять, они все равно выиграли: почему бы не выспаться? Полк ушёл из района, бросив всё ненужное, включая повреждённую полуторку, пробитую осколками полевую кухню и орудие 45-го калибра с неисправным замком. Пехотинцы уходили пешком, уцелевшие грузовики увезли раненых. Тех, кому не досталось место в автотранспорте - разместили в повозках, запряженных колхозными лошадьми. Вместе с военными ушло человек пятьдесят гражданских: жители деревни не успевшие эвакуироваться раньше. Отказаться от этого балласта Бубенцов не мог, хотя можно представить, как матерно выражался в душе. Красноармеец Лимясов – молодой, молчаливый паренёк, работавший до войны водителем на элеваторе, вертел баранку затрапезного ГАЗика и зевал, выворачивая из суставов челюсть - тоже хотелось спать. Четыре часа на сон после вчерашнего - форменное надувательство. Порой Глеб забывал, что за рулём не Шлыков, а Лимясов - дважды назвал его Петром Анисимовичем, потом смущенно отворачивался, гнал метлой воспоминания. Лимясов не поправлял, только вздыхал. Деревня вымерла. С ночи несколько раз порывался дождь, но что-то в этом плане не срасталось, в небесных сферах - прекращался, едва начавшись, поэтому к рассвету особого месива не было. Мощные колёса уверено боролись с грязью - последний легковой внедорожник в полку Бубенцов как от сердца отрывал, но всё же расстался с ним, выслушав резонно лейтенанта: «Хорошо, Шубин, забирай! Прекрасно понимаю, что назад не вернёшь, так хоть используй с максимальной пользой. Ну всё, счастливо оставаться!.. Я тебе не священник - благословлять не буду, но всё равно - удачи тебе и твоим людям!». Вдоль дороги, обросшей ржавыми лопухами, стояли небогатые избы колхозников, проплывали оградки, сбитые из обломков, непригодных для государственных нужд. Это пространство, между сельсоветом и мостом, за последние два часа, люди Шубина досконально обследовали, блуждали с фонарями, доставали всё необходимое. На сержант Уфимцева можно было положиться - этого парня Шубин ценил и, когда требовалось, оставлял за себя. Герасимов пошучивал: «Не боитесь, что однажды наш сержант захватит власть, поднимет пиратский флаг и сделает вид, что так и было». Впереди показалась лужа - целое водохранилище для купания деревенских уток, гусей и малолетних ребятишек. Лимясов заблаговременно притормозил, отправил ГАЗик в кювет, стал объезжать созданный природой пруд: вода в этой луже не пересыхала и проверять её на глубину как-то не стоило. Шубин обернулся: отдалилась избушка сельсовета, поползли вереницы плодовых деревьев, частично сохранивших багровую листву - деревня превратилась в призрак. Дорогу молча перебежала собака с поджатым хвостом, забилась под забор, собаки сегодня не лаяли, мяукнула кошка под оградой, блеснули в полумраке зеленые глаза. «Остаешься за смотрящую», - подумал Глеб. На заднем сиденье, в обнимку с автоматами, сидели закутанные в маскировочные халаты Лёха Кошкин и красноармеец Шперлинг - обладатель поджарого туловища и непропорционально крупной головы. Обычно говорливые, сегодня они молчали, выжидающе поглядывали на командира. Шубин плохо знал своих бойцов - текучка была страшная и представление, что в разведке люди живут лучше и дольше, практически не срабатывало. Но в разведке жили интереснее - с этим никто не спорил. - Молчите, товарищи?.. - на всякий случай поинтересовался Глеб. Полтора часа назад, в свете фонарей, под скрип перегруженных телег, покидающих деревню, он выстроил личный состав и довёл до каждого предстоящую задачу, дал время вдуматься, потом добавил: что умирать не обязательно, тут каждый решает сам, но вряд ли это ремарка кого-то успокоила. Потом кто-то жадно дымил, кто-то сокрушался, что не написал письмо матери – теперь-то как? Отказников не было, он прекрасно понимал, что люди будут стоять до конца. - Молчим, товарищ лейтенант… - ломким голосом сообщил что Шперлинг. - А надо что-то говорить? - Слушай, Шперлинг, - вспомнил Глеб. - Всё время забываю тебя спросить: ты кто по национальности? - на еврея не тянешь, немец из тебя тоже какой-то неубедительный… - Русский я, товарищ лейтенант, - Шперлинг покосился на оскалившегося Кошкина. - А подумать? - А нечего тут думать - с Вологды мы, - произношение бойца было действительно немного окающим. - Испокон веков наши предки там жили… Царица была такая – Екатерина, вот при ней Шперлинги под Вологдой и поселились. Дед был Николай Васильевич Шперлинг, вольным крестьянином трудился. Отец, Василий Николаевич - мастер на железной дороге. Ну и я, соответственно, Василий Васильевич. - Как всё сложно у тебя… - поцокал языком Кошкин. - Ничего сложного, - буркнув Шперлинг. – Наливай, да пей!.. Эй, Лимясов, дурья башка, ты чего так разогнался? Водитель явно передавил акселератор: машина прыгала по кочкам, грязь летела из под колёс. Жилые дома закончились, теперь тянулись: колхозными постройки; овины; свинарники; площадки для просушки и хранения сена; силосная башня, сбитая из горбыля; справа барачное здание ремонтной мастерской; прямо по курсу, на уровне моста, здоровый колхозный амбар, дощатое вместительное строение, высотой с двухэтажный дом, имеющее ворота на торцах, и островерхую крышу. Амбар окружали горы мусора, штабеля досок. В сером воздухе перемещались силуэты людей в маскировочных халатах, что-то позвякивало: на амбаре, работало отделение младшего сержанта Кочергина - каждый знал свое место. - Как у них всё серьёзно, - хмыкнул Кошкин. Пространство насыщал исконно русский запах - навоз, гнильца, прелая трава. В деревне не осталось никакой живности - давно порубили на мясо, отдали солдатам, только беглый петух пробежал и спрятался. Но запахи остались и вытравить их могло только время. ГАЗик объехал амбар, вырулил к западному торцу, ворота в этой части были приоткрыты, створки, сорванные с петель, упирались краями в землю, валялись обломки телеги, ржавые баки, снятая с колёсных рессор железнодорожная цистерна для хранения воды. Дорога огибала мусорный пустырь и тянулась к мосту, проезжая часть в этом месте сравнительно сохранилось, но перед мостом опять простиралась гигантская лужа, которую Лимясов предусмотрительно обогнул. У моста произрастал тальник, берег был изрезан, вздымался волнами, к мосту примыкало развалившаяся ферма. Люди сидели в укрытиях. На углу фермы проявилась рослая фигура сержанта Уфимцева и быстро ушла в тень. Слева от моста находился опасный участок, берега сглаживались, русло представляло сплошную мель, которую можно было пройти не замочив бедра. Вода журчала на перекатах, намывала глину, все водное пространство загромождала гнилая растительность. Насколько удалось выяснить: на двухкилометровом отрезке, это был единственный подобный участок, в других местах все выглядело иначе. Форсирование водной преграды там было возможно, но сопрягалась с трудностями. Слева от моста разведчики вырыли углубление в грунте, натаскали камней, из которых соорудили брустверы и хорошо замаскировались - эти позиции тоже помалкивали. Мостовая переправа была основательной: имела две массивные опоры в воде, её строили в давние времена, когда под мостом текла полноводная река; пролет изгибался коромыслом, перила на нем не ставили - явное излишество. Под колёсами стучали брёвна наката - тяжёлый танк переправа не осилит, но всё остальное - без проблем. Лимясов по приказу остановил машину на изгибе коромысла, люди стали осматриваться: мост заминировали её полковые саперы и, с явным неудовольствием, передали бразды правления людям Шубина. Погода резко сменилась: похолодало; дул порывистый ветер, гнал волну, трепал заросли тальника и камыша на западном берегу. Противник ещё не подтянулся - о его приближении дали бы знать. Воздух насыщала сильная влажность, но облака начинали светлеть, кое-где разбегались, обнажая обрывки голубого неба, возможно предстоял не самый ненастный день. Дорога пересекала мост, убегала в заросли ивняка, местность была открытой, видимость портил только кустарник. На севере лес упирался в реку - именно там вчера вечером разведчики вышли в своё расположение, с обратной стороны он отступал, вытянулся клином. Дожди сыграли злую шутку: в сухую погоду движение войск сопровождается пылью, видимой на многие километры, сейчас о такой подсказке оставалось только мечтать. Но это ещё не самое страшное… - Вперёд Лимясов! - скомандовал Глеб. - Перебираемся на ту сторону и по дороге… - Уверены, товарищ лейтенант? - уточнил Лимясов. - Там немцы, нет? - Там немцы согласился Глеб. - Плавненько съезжай и малой рысью, с Божьей помощью вперёд. Всем приготовить оружие, не высовываться. Чувство опасности скребло и щекотало. Колдобистая дорога петляла по тальнику, заросли отступили, потом вдруг резко сомкнулись, оставив лишь узкий проезд. В груди пощипывало, мост отдалялся, уже скрылся за дебрями ивняка, проехали метров триста, четыреста, пятьсот… Фигура в защитном комбинезоне выросла на дороге, стала сигнализировать, огонь не открыли – свои, но до инфаркта в подобных ситуациях совсем недолго. Субъект с автоматом на груди засеменил наперерез, превратился в ефрейтора Седых, возглавлявшего передовой дозор. Ефрейтор отдувался, глаза возбуждённо поблёскивали, с обочины поднялись и ещё двое красноармейцы Мжельский и Вершинин, припустили к ГАЗику. Полковая разведка в этот день была вооружена автоматами ППШ, имела запас снаряжённых дисков, гранат, их даже покормили посреди ночи. Полковой повар развёл костёр, наделал ведро каши… - Товарищ лейтенант, хорошо, что мы вас встретили!... - отдуваясь сообщил Седых. - Впереди немцы, они приближаются. Видите, деревья на южной стороне дороги? - он показал пальцем. - За ними ещё метров сто и будет пустырь… Подошла колонна мотоциклистов, примерно десять или двенадцать машин, среди них офицер, есть радиостанция в коляске. Покатались по пустырю, посмотрели дорогу, которая ведёт в Краснуху и назад, на край пустыря вернулись. Мотоциклисты курили, офицер выходил на связь - ждут подхода главных сил. Но это было пять минут назад, что там сейчас - мы не знаем, - Седых опасливо глянул на дорогу. - Фрицы вооружены до зубов, пулемёт чуть не в каждой люльке, это разведка… - Подумаешь… Мы тоже разведка, - буркнул Кошкин. - Хотите заманить их в деревню, товарищ лейтенант? - догадался Седых. - Лицо у вас такое загадочное. Серьёзные у вас планы… Это можно сделать, но очень рискованно… - А жизнь вообще рискованная штука! – заметил с заднего сиденья Шперлинг. Оскалились Мжельский с Вершининым - оба рослые, сильные, ворошиловские стрелки на гражданке. - Попробуем это сделать, товарищи! - объявил Шубин. - Не зря же готовились и планировали: - Седых, бери своих людей и дуй в деревню… В машине вы нам не нужны. Много каши ели - не выдержит этот конь… Не успеете добежать - прячьтесь в кустах, потом добежите. В общем, действуйте по обстановке. Всё, валите отсюда!.. Лимясов, ты помолился? Дальнейшие действия были просто пропитаны авантюризмом - сильная же вера у советских людей в отечественный автопром. Дорога расширилась, появилось пространство для разворота. - Всем пригнуться! - скомандовал Шубин: - Лимясов, тебя это тоже касается… Он согнулся стал шарить по полу - офицерская фуражка была на месте, даже не затопталась - бросил на всякий пожарный случай, всё равно без хозяина: обладатель головного убора, капитан Сырцов погиб вчера, а фуражка осталась висеть на гвоздике у штаба. Шубин натянул его на голову, закрепил ремешком на подбородке, сам пригнулся, сполз с сиденья. Лимясов невозмутимо вел машину, но лицо превратилось в камень, побелели костяшки пальцев. ГАЗик вылетел на пустое пространство, Лимясов ахнул и сразу же начал разворачиваться. Мотоподразделение не выдвинулось, солдаты выжидали - дистанция сто метров. Тяжёлые, одноглазые мотоциклы с колясками выстроились произвольно - военные занимались своими делами, из колясок торчали пулемётные стволы. Явление советского внедорожника не осталось незамеченным: люди заказывали, прогремела шальная очередь… - Пригнутся!.. Всем пригнуться! - надрывался Шубин: - Лимясов, не спи - разворачивай колымагу! - Так я разворачиваю, товарищ лейтенант! - жаловался водитель. - Только она, зараза, ни черта не разворачивается… Колёса месили грязь, именно здесь, по закону подлости, её образовалось больше всего. Взревел мотор и внедорожник чуть не встал дыбом, совершая задний вираж, тряслись борта орали люди. Кошкин и Шперлинг били длинными очередями и, кажется в кого-то попали: в стане противника продолжалось замешательство и только эти секунды крепко выручили. Лимясов уже направил машину в просвет между тальником. Шубин поднялся, пристроив колено на сиденье, полоснул не целясь. Офицерская фуражка произвела впечатление - немцы подняли неистовый шум, захлопали выстрелы, завелись моторы, мотоциклы по одному, срываясь с места, устремились в погоню. Шубин повалился на сиденье, стащил фуражку - хватит этой театральщины, мотоциклы неслись через пустырь, а ГАЗик уже катил по дороге. Время высчитали плохо и это могло закончиться плачевно, но помог счастливый случай: немцы тоже застряли в грязи - головной мотоцикл увяз по ступицы колёс, зад подбросило, не удержался и упал в грязь сидевший сзади пехотинец. Он не пострадал, но измазался как свинья, барахтался, что-то орал плюясь грязью. Мотоцикл поехал без него, выбрался на сухое, где и попал под огонь ГАЗика: разбилась фара, ахнул и завалился пилот в солидных защитных очках, мотоцикл накренился, колесо коляски оторвалось от земли и пулемётчик не смог справиться с задачей: МГ вырвало из рук. Заулюлюкал Кошкин, продолжая самозабвенно долбить. Шперлинг потащил его вниз, Алексей опомнился, рухнул на сиденье. Мотоциклисты объезжали пострадавший экипаж, пустились в погоню. Яркие фары слепили глаза, стрелял пулемётчик, но мотоцикл швыряло в стороны - эффективность стрельбы была низкой, впрочем несколько пуль попали в задний бампер, откололи что-то незначительное. Теперь уже не только фуражка гнала фашистов, но и ярость. Шубин кричал, подгонял Лимясова, но тот выкладывался по полной - быстрее просто некуда. ГАЗик швыряло, неловкая движение и можно прокатиться с дороги. У мотоциклистов опять произошла заминка: кажется столкнулись, потеряли скорость, но в следующую секунду опять неслись на пролом. Трещал пулемёт: несколько пуль попали в машину. Но, голь на выдумки хитра: с верстаков, в заброшенной мастерской, сняли стальные листы сантиметровой толщины, пристроили к спинкам задних сидений, получилось потешная, но броня. Пули пробили щуплый каркас автомобиля, рвали обшивку, плющились о броню, к которой с обратной стороны прилипли Кошкин со Шперлингом - это было больно, как кувалдой по спинам, но зато живы. Кошкин нервно захохотал, схватил Шперлинга за шиворот, прижал к сиденью. Вести огонь уже не могли, Шубин тоже сполз на пол, как-то подзабылось про недосып, усталость, всё прочее, что совершенно не имело значения. Внедорожник влетел на мост, началась сумасшедшая тряска, отвалилось бревно от наката, покатилось вниз едва не преградив дорогу мотоциклистам - те и не думали останавливаться, возможно имели приказ: провести в деревне разведку. Стрельба оборвалась, видать вообразили, что могут захватить советского командира живым. Из ГАЗика тоже не стреляли, все лежали и молились - не бывает неверующих в подобных ситуациях. ГАЗ-64, издавая истошные рёв, дребезжа всеми суставами, скатился с наката, пролетел мимо фермы и вырвался на пустырь. Когда он объезжал гигантскую лужу, на гребне «радуги» возникли первые мотоциклы. Пилот пригнулся к рулю - матово отсвечивали защитные очки, снова зачастил пулемет, теперь уже во все стороны. Мысль о засаде видно не возникло: разве способны узколобые русские придумать что-то умное? ГАЗик обогнул лужу и свернул за цистерну, ободрав о неё борт. Торможение было резким, задних пассажиров придавило оторвавшийся от сидения плитой, с галерки неслась сдавленная ругань, Шубин приподнялся. От лобового стекла осталось только рамка, осколки хрустели под ногами, резали пальцы и, разве что на зубах не скрипели. Лимясов выключил передачу, передёрнул плечами и потрясённо уставился на командира. - Привыкай, боец, - пробормотал Шубин. - Это ещё цветочки… Колонна мотоциклистов угодила в западню: все одиннадцать экипажей съехали с моста, половина остановилась, остальные погнались за ГАЗиком с офицером, но маршрут выбрали неудачно: рванулись напрямую, через водохранилище. В самом центре этой ямы была ещё одна: разведчики об этом знали, немцы ещё нет. Познавать пришлось с кровью: головная машина провалилась на полном ходу, пилот потерял управление, вывалился из седла, пулеметчик треснулся челюстью о собственный приклад. Тот, что находился сзади, картинно взмахнул руками, подлетел и снова рухнул на сиденье, сломав себе копчик, он орал как оглашенный, но это вряд ли растопило суровые сердца. За спинами мотоциклистов прогремел мощный взрыв и все смешалось - сапёры не поскупились на заряд тротила, досталось по ушам даже тем, кто лежал в укрытиях. В небо взвился столб огня, полетели обломки пролетных конструкций, взрывная волна смела мотоциклистов, сделавших остановку. Мостовой переход прекратил существование, русло реки затянуло дымом. Мотоциклисты, загнанные в ловушку, подверглись уничтожающему огню: их косили с двух пулемётов «Дегтярёва», практически в упор. Окровавленные солдаты падали в грязь, мотоциклы по инерции двигались и сталкивались - это было форменное побоище. Загремел пулемёт, установленный в люльке, но пулемётчику не дали разгуляться - пуля пробила каску, хлынула кровь на лицо. Рваные очереди из немецких автоматов потонули в грохоте творений оружейника «Дегтярёва». Несколько солдат обступили офицера в звании обер-лейтенанта, пытались занять круговую оборону, но падали в грязь один за другим. Обер-лейтенант был в отчаянии, в коляске, вместо пулемёта, находилась рация, дрожала антенна, конструкция радиостанции позволяла осуществлять телефонную связь, значит основные силы находились неподалёку. Офицер спрыгнул с сиденья, сидел на корточках, тянулся к трубке - пуля отбросила его от мотоцикла, трубка повисла едва не касаясь грязи. Побоище продолжалось не больше минуты, дым от взрыва ещё не развёлся, стрельба оборвалась и все почувствовали с какой яростью дует ветер. Он неистовствал порывами, гнал какой-то мусор, остатки растительности, катилась немецкая каска, потерявшая владельца. Кошкин на заднем сиденье уже избавился от стального гнёта, потешался над Шперлингом, которого плита придавила к днищу внедорожника. Красноармеец возился, кряхтел и в этот момент отчаянно напоминал капусту в бочке – ту тоже плющат гнётом. - Помоги, зараза!.. - кряхтел Шперлинг. - Неужели не поможешь? - Конечно поможем, Васечка, - хрюкал Кошкин. - Сначала посмеёмся, потом поможем. - А ну оставить дурацкий смех! - резко оборвал Шубин. - Помогите этому страдальцу. Живо на рубеж! Он выпрыгнул из ГАЗика, который в сложной ситуации вёл себя крайне недостойно. Не подвела вера советский автопром, обогнул цистерну. Побоище на пустыре уже завершилось: в луже и вокруг валялись, прошитые пулями тела в мышином обмундировании; часть мотоциклов пребывала в перевёрнутом виде, другие стояли на колёсах, но имели жалкий вид; пару машин, с простреленными бензобаками, охватило пламя - потрудился народ на славу, теперь ни один из этих мотоциклов нельзя использовать, хотя зачем их использовать? С чердака заброшенные фермы спрыгнули красноармейцы Шуйский и Затулин, приняли от младшего сержанта Кочергина перегревшийся ДП, остальные выходили из кустов с довольными минами - не так уж часто на этой войне удается одержать верх.