- Митинг что ли? - не понял Кошкин. - А нам оно надо, товарищ лейтенант? Мы и так идейно подкованные. - Нет, нам что-то подсказывает, что мы должны принять участие в этом митинге. Так, Герасимов, Уфимцев, идут со мной, оружие спрятать под накидки, да не лезть поперёд батьки, тихой сапой, уяснили? Остальные прикрываете, оружием не светить, да по сторонам смотреть. ППШ висел под мышкой, вещмешок за спиной, создавая какой-то странный горб Шубин брел по бурьяну, намеренно прихрамывал, сутулился. Он обернулся, прежде чем свернуть за угол: сержант и Серёга тащились за ним, соорудив какие-то сложные лица; остальные на общее обозрение не лезли. На пятаке, перед оплотом деревенской власти собрались люди, несколько десятков безоружных красноармейцев - о том, что они служили в непобедимой и легендарной говорило грязное обмундирование и стоптанные сапоги, беспокойно бегали глаза на почерневших лицах. Люди стояли по одному, по двое, у избушки сельсовета толпились человек тридцать: там были и штатские, видимо, жители деревни; пожилые мужики в колхозных телогрейках; молодой прыщавый детина. Люди обступили рослого мужчину с добродушной физиономией: тот был одет по форме, имел сержантские нашивки на отворотах воротника, фуфайка почти новая, поблёскивала надраенная пряжка ремня, за спиной у военнослужащего висел карабин - почему-то немецкий «маузер». Он активно общался с бойцами и сельчанами, за спиной стояли ещё двое таких же, снисходительно поглядывали на столпившийся сброд, прятали с загадочной усмешкой. Шубин подошёл ближе, оттёр плечом сутулого красноармейца с водянистыми глазами. - Мужики, неправда всё это! - увлечённо говорил сержант с добродушным лицом. - Вас много лет обманывали, а вы верили! Не верьте жидам, коммунистам и прочим комиссарам: никогда они не будут о вас заботиться, вы для них пушечное мясо, да средство достижения своих политических целей. Разве не знаете, сколько безвинного народа они постреляли, да сгноили в лагерях? После революции интеллигенцию извели, весь цвет русской нации. В конце двадцатых коммерцию запретили, а тех, кто поднимал страну из разрухи, на Соловки отправили. Крестьянство загубили, со своей коллективизацией, повальный голод устроили… Уж вам ли об этом не знать, мужики? Кто-то другой виноват, враги народа молодой советской республики? Да вы уж признайтесь честно, хотя бы самим себе: не было никаких врагов, а были злобные и зажравшиеся коммунисты, которым плевать на собственный народ. А сейчас, что происходит? Кто виноват? Вы? Да ни хрена вы не виноваты! Вас опять обманули, предали, а вы лишь ушами хлопаете, доверились этим лжецам. До последнего свой воинский долг выполняли, а бездарные военачальники комиссары всё профукали и снова отправили людей но в бойню. Вы в окружении гибнете, а они уже на своих Эмках и ЗИСах к Москве подъезжают, чтобы новые дивизии на убой набрать. А то, что в лесах безвинные люди десятками тысяч гибнут, так это им глубоко по сараю… - И что ты предлагаешь, умник? - выкрикнул стоящий рядом боец. - А вы сами не понимаете, товарищ? - агитатор распалялся, входил в раж, активно помогал себе, жестикуляцией. - Дальнейшее участие в этой войне бессмысленно, это понимает каждый здравомыслящий человек. Подумайте о своей судьбе, о своих семьях. Политруки погрязли в гнусной лжи, германская армия вовсе не такая, как её представляют ваши политработники. Это цивилизованные люди, пришедшие с миром из просвещённой Европы, чтобы избавить нас от этого невыносимого ярма. В германском плену никого не мучают и не убивают, обращаются хорошо, кормят, постоянно работает врач - мы с товарищами это знаем на себе, сами прошли через это и теперь нам просто смешно, за каких же идиотов вас держат. Посмотрите на нас: мы сыты, одеты, имеем оружие, нам доверяют германские власти… И вам они будут доверять, если поступите правильно… Поймите, мужики, мы такие же русские, радеем за русский народ, который большевики много лет держали в дерьме. Да если бы не немцы, вы бы никогда не узнали правды. Почему вас обманывали? - да Сталину и его жидовской клике надо было у власти удержаться. А теперь вы своей жизнью защищаете свое же бесправие: принудительный труд, колхозы, которые, как ни крути, тоже крепостное право. Будете и дальше воевать за свою нищенскую жизнь. Думаете вам Сталин спасибо скажет? - из окружения выйдете и сразу на Колыму или под расстрел! - агитатор распалялся, раздувал ноздри, он был сегодня на коне, но фразами бросался явно заученными - не первую деревню обрабатывал. - Делать-то нам что? - прозвучало из толпы. - Выходите на дорогу, идите на север к селу Овчинниково, там стоит немецкий гарнизон, машите листовками, которые мы вам раздадим - это пропуск в почётный плен. К вам будут хорошо относиться, вы будете сыты и довольны, немецкие офицеры умеют вникать в нужды простого солдата. Даже не, сомневайтесь, вам не чего бояться, если среди вас нет коммунистов. А даже если есть - вы можете покаяться, признать свои ошибки и вас великодушно простят… - А что потом? Сидеть в плену? - Да ничего подобного, друзья мои! Желающие могут присоединиться к германской армии, стать добровольными помощниками вермахта. Если нет такого желания, получите соответствующий документ и поедете к своим семьям, они вас заждались… - А если семья в Хабаровске? - кто то прыснул. Агитатор тоже засмеялся: - Не беда, граждане дорогие. Надо лишь немного подождать. Уверен, через месяц другой вы сможете воссоединиться со своими семьями, где бы они ни находились, это политика и германские власти данный вопрос, конечно же, решат. - Слушайте парни, может быть и правда того?.. - начали переговариваться красноармейцы. - Ведь ей богу, сколько можно тут чахнуть? Про нас забыли, мы никому не нужны… Шубин расталкивая людей протиснулся вперёд, он глупо и как-то застенчиво улыбался, мял вспотевшие ладошки. Агитатор отошёл в сторонку, давая бойцам время подумать, выразительно переглянулся со спутниками, стал постукивать по ладошке немецкой сигаретой… - Слушай браток, а ты сам откуда? - спросил Глеб. Агитатор обозрел его с ног до головы - в глазах мелькнуло что-то похожее на беспокойство, впрочем прошло: - Сам из Оренбурга, служил в 16-ой армии, гражданин, - агитатор подбоченился. - Отец рабочий, мама трудилась в сельскохозяйственной артели «Красный сеятель». Вышли мы все из народа, гражданин. - То есть, уже не народ? - хмыкнул Глеб. - Прости?.. - мужчина насторожился. - Боюсь врёшь ты и не краснеешь! - объяснил Шубин. - Профессиональный пропагандист, верно? Наблатыкался на этих словечках, чешешь как по писанному… Из бывших беляков что ли? Или папа был беляк? Прибыл в Россию с немецким обозом, чтобы мозги людям пудрить? Цивилизованные люди, говоришь? Что-то не понравилось агитатору в насмешливых глазах собеседника и сам он был не такой как все - одет по-другому. Мужчина сбросил с плеча карабин, но очередь из под распахнувшейся накидки прогремела раньше: агитатор отлетел к крыльцу, пробил хребтом погнившие ступени. Остальные не успели среагировать, только глаза тревожно забегали - Уфимцев и Герасимов долго ждали этой минуты: один упал без лишних слов, подогнув ноги; второй лаконично ругнулся, прежде чем пуля пробила сердце, упал картинно, раскинув руки. Толпа заволновалась, люди сдали назад. - Эй ты, что делаешь, мужик? - прохрипел боец с клочками седины в грязных волосах. - А если он правду говорил? - Дубьё вы, товарищи! – Шубин покачал головой. – Дубьё и лопухи. Уши тут развесили, наглое враньё на веру принимаете. Это специально подготовленные люди, их немцы по деревням рассылают, чтобы, таким как вы, по мозгам ездить. Придёте к немцам, вас в концлагерь запрут, его как раз под Ельней построили. Будете мыкаться да на фрицев ишачить, пока от голода или инфекции не помрёте. - А ты кто мужик? - Красная Армия! Мимо идём, - подал голос сержант Уфимцев. - Жива ещё наша армия, товарищи! Не слушайте немцев и их прихлебателей, они вам всякого наговорят. И не ждите, пока за вами придут, - Шубин исподлобья озирал смущённые лица. – Уходите в лес, боритесь, оружие заберите у этой троице - надо же с чего-то начинать. А у нас дела, некогда тут с вами… Бурлящая деревня осталась за пригорком, красноармейцы шумели, высказывали разные мнения. - Неужели ни у кого из них нет головы на плечах? Не за Сталина, не за большевиков, а просто за свою гибнущую страну. Трудно сообразить очевидное? - А я уж подумал, товарищ лейтенант, вы с ними в полемику вступать собрались, - признался запыхавшийся Герасимов. - А если откровенно, жалко мне этих мужиков - разбросало их по лесам; потерянные они, обозлившиеся; многие настолько злы, что и к немцам в услужение пойдут, если предложат. - Лидера у них нет - некому их вытащить из этого дерьма… А нам не когда… Остальные разведчики догнали троицу уже в лесу, живо обсуждали случившееся. Даже думать не хотелось: кто виновен в этой катастрофе и как спасать страну. Полтора часа двигались бодрым шагом, нагоняя потерянное время, на открытых участках переходили на рысь. Тотальной зачистки пока не было и разве реально это дело - зачистить столь огромный район? Лесная дорога пошла вверх, место было ветреное, грязь подсохла, лес вокруг дороги не внушал никакого доверия - в этих чащах только ноги ломать. Группа вышла на дорогу со всеми мерами предосторожности. На вершине холма Шубин сделал остановку, объявил минуту тишины. Сквозь порывы ветра доносились отзвуки канонады: масштабное сражение не стихло, отдельные части оказывали сопротивление и их утюжили из всех имеющихся видов вооружения. Раскаты не приближались, наоборот откатываются на восток и расстояние до цели не сокращалось. Дальше дорога шла под уклон, разрядился лес, прямо по курсу просматривались крыши - ещё одна деревня раскинулась у подножия холма. Шум за спиной услышали одновременно и не сговариваясь схлынули с дороги, откатились за деревья. Шум был странный: весело перекликались люди; звучали звонки, похожие на велосипедный. Это и впрямь оказались велосипедисты: по просохшей дороге, мимо залёгших разведчиков, проехали восемь или девять солдат вермахта; автоматы висели на груди, с ремней свисала амуниция. Солдаты были молодые, наглые, имели приподнятое настроение, они крутили педали, обменивались бодрыми репликами. Дорога к деревне шла под уклон, кто-то предложил состязание на скорость. Джигиты были ловки: объезжали препятствия, двое столкнулись, но обошлось без увечий. Велосипедисты спустились с холма, пропали из вида. Последнему не повезло: бугорок под колёсами оказался слишком крут, он подлетел вместе со своим железным другом, велосипед скатился с дороги, пошёл зигзагами, а незадачливый спортсмен чуть не врезался в дерево, в последний момент он все таки отвернул руль, избежал столкновения, хотя и упал. - Эй, подождите! - кричал он, вытаскивая велосипед на дорогу. - Дитер, догоняй! - кричали за кустами. Солдат разбежался запрыгнул на велосипед, ахнул отбив зад о твёрдое сидение, но всё же справился с управлением, покатил по дороге. - Ехали медведи, на велосипеде, - задумчиво изрёк сержант. - А за ними кот, задом наперёд… Шубин приподнялся, окинул взглядом дорогу - больше никого. А велосипедисты явно направлялись в деревню. Он махнул рукой и первым подался на дорогу, какое-то время бежать могли безнаказанно, склон ещё не кончился, а лес стал слишком редким, чтобы светиться в полный рост. Ещё одна задержка, чёрт бы их побрал, приспичило же именно сейчас. Деревня была уже под боком, он дал приказ остановиться, люди рассредоточились по складкам местности, приступили к наблюдению. Деревня с этой позиции была как на ладони: небольшая - дворов на двадцать и все участки были скученны на небольшом пятачке. - Товарищ лейтенант, мы так весь день потеряем, - заметил Боровой. - Проснулись поздно, то тут задержимся, то там… Может обойдём деревню? - Да иди ты!.. - отмахнулся Шубин. - Немцы явно прибыли по сигналу… Их безмятежности и уверенности в себе впору было позавидовать: они вели себя так, словно всегда были тут хозяевами. В деревне оставались местные жители, а также бродячие красноармейцы - вроде тех, с кем уже встречались. Немцы чинной колонной въехали в деревню, спешились на пятаке в центре населённого пункта, а потом по команде унтер-офицера стали вразвалку расходиться. Высунулась из открытой двери растрепанная молодуха, в страхе приезжала ладошку карту, за ней возникло испуганное лицо мужчины в фуфайке на голое пузо, он оттащил деваху, захлопнул дверь. Но двое солдат уже были во дворе, подходили к крыльцу, держа автоматы на изготовку. Они что-то кричали, выстрелили в воздух, приоткрылась дверь, робко вышла молодуха, за её спиной мялся представитель сильного пола. Немцы смеялись, делали приглашающий жест, а на другом конце деревни распахнулась калитка от удара кованным сапогом, приземистый пехотинец выставив ствол, хозяйской поступью шагал по дорожке. Из бани выскочили трое оборванцев, бросились к плетню на задах участка, немец открыл огонь: красноармейцы встали как вкопанные, вскинули руки. И этот вояка источал гостеприимные жесты, заходился от смеха. Трое бойцов поколебавшись побрели к калитке, руки при этом не опускали. По всей деревне происходило одно и тоже: немцы собирали людей, выгоняли на дорогу. Люди не сопротивлялись, делали всё, что велено - наблюдать за этим было тошно. Шубин кусал губы, готов был сгореть от стыда за этих людей. За пятнадцать минут все кончилось: сначала людей выгнали на дорогу, они озирались, мялись как бедные родственники. Немецкий солдат снисходительно похлопал по плечу светловолосого паренька, тот втянул голову в плечи. Людей погнали к пятаку в центре деревни, они брели как покорное стадо, повинуюсь гортанным окрикам. Немцы бегло прошлись по всем дворам, заглянули в дома, сараи, проинспектировали постройки для живности. Безоружную толпу охраняли только двое и никому не пришло в голову напасть на солдат, завладеть оружием. Шубин не мог понять: во что превратилась эта армия, потерпевшая сокрушительное поражение? Где элементарная гордость, исконная непокорность захватчикам? Немцы собрали человек сорок, повели их из деревни солдаты по одному, разбирали велосипеды, седлали их, снова баловались, катались зигзагами, у подножия холма пришлось спешиться - трудно ехать в горку. Гаркнул унтер, пальцем поманил ближайшего красноармейца, сунул ему велосипед: дескать, кати! Остальным почин понравился - они тоже раздали свои транспортные средства, пленные покорно катили их в гору, не глядя на товарищей. Немцы вразвалку шли по обочинам, обменивались впечатлениями. Их расстреляли как на полигоне: с двух сторон залпы ППШ накрыли окраину деревни. Немцы падали как подкошенные, двое побежали в лес - с головой сегодня явно не дружили. Навстречу поднялась фигура в пятнистом комбинезоне: сержант Уфимцев бил по фашистам в упор, они дёргались как куклы в театре марионеток. Красноармейцы, спасаясь от пуль, повалились на дорогу, бренчали велосипеды. Двое выживших солдат залегли у них в тылу, стали отстреливаться, возмущению не было предела: кто посмел? Прыщавому очкарику пуля пробила каску, он уронил голову, второй подпрыгнул, пустился наутёк, выбросив автомат - бегать парня научили, а вот увёртываться от пуль не очень - автоматная очередь перерубила ногу, он повалился как срубленное дерево, покатился в канаву. Вторая очередь перебила позвоночник и он развивался в грязи как червяк, насаженный на шило, пускал пузыри. На ликвидацию конвоя хватило минуты. Все остались живы, пленные тоже не пострадали. - В норматив уложились, товарищ лейтенант! - хохотнул Кошкин, возникая из-за дерева. - Можно выходить? - Можно, Кошкин, сделай одолжение, - разрешил Глеб. - Мы же не байки, в лесу сидеть. Выходим, товарищи, не стесняемся. Пленные поднимались, растерянно таращились на вырастающих из травы разведчиков, у многих пылали щёки, им словно языки отрезали, все молчали. - А почему народ безмолвствует? - удивлённо спросил Глеб. - Не иначе стыд проснулся, а товарищи? Народ подавленно молчал, отводили глаза. Немецкий солдат, распростёршийся на дороге, ещё подавал признаки жизни, пучил глаза, дрожали пальцы рук - короткая очередь оборвала мучение. - Надо же, Онике воины, бойцы рабочей крестьянской Красной Армии, мать их в душу! - выругался Боровой. - Смотреть на них противно. Не повезло поблаженствовать у немцев в плену. Товарищ лейтенант, а давайте их тоже расстреляем! - А давайте! - воскликнул Глеб. - Чего нам это стадо баранов? Пусть на том свете от срама обтекают. Красноармейцы зароптали, стали покрываться бледностью. Толпа действительно выглядела жалко, у многих прохудились сапоги, вместо пилоток на головах были крестьянские шапки, заплакал светловолосый паренек - ему на вид было не больше восемнадцати. - Разложились, братцы, дальше некуда, - посетовал Глеб. - Хоть бы одну винтовочку на развод оставили, а то даже не смешно. И как оно у деревенских баб? Утешают дезертиров, а вопросы интересные не задают? С вами, кстати, разговаривает лейтенант Шубин, командир взвода полковой разведки. Представители комсостава есть? - Так точно, товарищ лейтенант! - из толпы, прихрамывая выступил невысокий грузноватый мужчина, в разорванной фуфайке. - Старшина Губанов, хозяйственная рота 29-ой механизированной бригады. Старше меня по званию никого тут нет. - Ну понятно, - кивнул Глеб. - Это вам не с поросятами воевать, товарищ старшина. Как же вы так низко пали, позвольте спросить? - Мы не дезертиры! - донеслось из толпы. - Здесь не только свинари, есть ребята из пехоты, из артиллерии… Мы воевали пока могли, в рукопашную ходили, потом командовать стало некому - немецкие снайперы весь комсостав перестреляли. В лес ушли, пытались прорваться через кольцо к своим уйти… - Это так, товарищ лейтенант! - Губанов опустил голову, скопились люди из разных подразделений. - Командиров не осталось, всех в лесу заперли. Сначала ждали, что наши вернуться, потом отчаялись, разуверились, стали разбредаться по округе. В деревне хоть какая-то еда ещё есть. Мы виноваты, товарищ лейтенант, но поставьте себя и своих людей на наше место: голодные, без оружия, мы не знаем, где наша армия, насколько далеко продвинулся противник, что вообще происходит на фронте. - Оружие здесь, старшина, - показал подбородком Глеб. - Восемь немецких автоматов, гранаты и полный комплект боеприпасов. Для начала неплохо, согласись! Пошарьте в ранцах, найдёте еду, разделите на всех. Рекомендую забрать накидки, прикрученные к ремням - полезная вещь… Я должен учить вас элементарным вещам, старшина? Раздать оружие тем, кто умеет им пользоваться, устройте засаду на немецкий разъезд - будет больше оружия. Тех, кто не хочет сопротивляться фашистам гоните к чёртовой матери, разрешаю расстрелять на месте! Сколотите отряд, хотите партизаньте, хотите выходите из окружения, только не ведите себя как бабы. Смотреть на вас тошно… - Мы всё сделаем, товарищ лейтенант! - помимо стыда в глазах старшины заблестело что-то ещё. - Разрешите с вами пойти! - Не разрешаю! Мы регулярное подразделение, выполняем поставленную задачу и не нужны нам обозы и тому подобное. Не выросли из коротких штанишек, Губанов? Няньки требуются? Действуйте товарищи, если не хотите сдохнуть в концлагере или помереть от стыда на допросах в особом отделе! - Мы поняли, товарищ лейтенант! Мы всё осознали! - у старшины от напряжения побелела челюсть. – Спасибо, что выручили... - Товарищ лейтенант, может на велосипедах прокатимся? - предложил Шуйский. – А что добру пропадать? Их восемь штук, все на ходу… Сколько можно ноги сбивать? Проедем сколько сможем, потом бросим… - Шуйский, ты неподражаем! – Глеб вздохнул и задумался: времени действительно потеряли много, от чего бы не наверстать столь занятным способом: - Все умеют ездить на велосипедах? - он обозрел свой заулыбавшийся отряд. - Все, товарищ лейтенант! - подтвердил сержант. - А кто не умеет, так и поедет - не умея. Это был цирк на конной тяге, ещё бы про самокаты вспомнили. Склон оказался длиннее и круче чем представлялось, а тормоза у велосипедов работали как-то странно. Часть группы куда-то умчалась, расточая ругательства в тёмный лес. Шперлинг, по неумению, чуть не впилился в дерево - приноровиться к управлению оказалось непросто. Съезжая с холма, Шубин обернулся: старшина Губанов смотрел им вслед и укоризненно качал головой: дескать, сами как дети малые, а других учат жить... Спасённый красноармейцы собирали оружие, боеприпасы, кто-то стаскивал с покойного солдата практически новые сапоги… Может и выйдет толк из этой толпы - стыд порой сильнее страха. Группа, очертя голову, пронеслась по деревне, благо дорожное покрытие позволяло, охал Шперлинг - его велосипед бросало из стороны в сторону, высовывались из избушек удивлённые старушки. До ближайшего леса было открытое пространство. Не прогадали с подвернувшимся транспортом - по дороге, где-то слева, пылила немецкая колонна и никто не бросился за велосипедистами - ездить на них могли только солдаты вермахта. Разведчики раскраснелись, крутили педали, влетели в лес, облегчённо перевели дыхание. Дальше пошло сложнее: лесная дорога петляла не только в бок, но и по вертикали. У грязевых луж приходилось спешиваться, катить велосипеды рядом с собой и иногда даже взваливая на закорки.