— Возвращайся в приказ, — велела я Федору, — понадобишься, кого-нибудь за тобой пришлю. Степанов пробормотал «так точно», и когда мы с Крестовским сошли с коляски, стал разворачиваться. Работаем, сыскарики. С богом! Лакей пригласил нас внутрь, на его лице читались следы бессонной ночи. — Господа в кабинете, — ответил он мне на вопрос. — А барин… — Ваше превосходительство! — Появившийся в прихожей господин Хрущ был бледен, пьян и благостен. — Все-таки самолично решились нас посетить? Крестовский вожделенно посмотрел на бутылку, которой адвокат размахивал, и протянул: — Лишь в качестве чародейского консультанта при чиновной барышне, Андрон Ипатьевич. Сухо поздоровавшись, я спросила, где тело. Сызмальства за мною привычка такая, самое неприятное делать в первую очередь. Миновав приемную и бальную залу, мы поднялись по лестнице в правое крыло здания, прошли анфиладой разномастных, но одинаково богато меблированных покоев. Я привычно отмечала обстановку: плотные непрозрачные шторы, кое-где раздвинутые, решетки на окнах, до блеска вычищенные камины, черный тюль, скрывающий зеркала. Дом погрузился в траур. Мужчины негромко беседовали, на меня внимания не обращая. — Все, как велено, исполнили, — хвастался Хрущ, — в том же виде для осмотра оставили… Мы остановились в конце анфилады перед запертой дверью, адвокат с поклоном передал мне ключ. — Извольте, госпожа Попович. Замок поддался, я шагнула внутрь, сдерживая дыхание, и замерла на пороге. Крестовский присвистнул. И было от чего, подобных спален мне доселе видеть не приходилось, да и не спальня это была. Скорее всего. Вся комната, стены, потолок и даже пол по всему периметру обиты были толстой тканью, или даже тканью в несколько слоев, как внутренности огромного футляра. В центре высилась кровать — обширное ложе с четырьмя балдахинными столбиками, только крепился на них не балдахин, а кованые блестящие цепи, охапка которых свисала также с потолочного крюка. Пружиня подошвами, я пошла вперед. Бобруйский лежал на спине. Был он гол и мертв, оба эти обстоятельства вызывали тошноту, то, что конечности покойника оказались закованы в цепи, ничего не добавляло к моему предобморочному состоянию. И воняло еще сладковато-гнилостно. Это добавляло. — Темновато, — решил Семен Аристархович. — А ну-ка! Он щелкнул пальцами, и все светильники, спрятанные в тканых складках потолка, заполыхали ярко, будто в операционной. Из огромного настенного зеркала на меня пучила глаза рыжая бледная девица. Я отвернулась, спрятала нос в пропитанную ментолом тряпицу, непонятно каким образом очутившуюся в моей руке, спросила глухо: — Лекарь осматривал? — Не звали даже, — ответил с порога Хрущ. — Зеркальце к губам поднесли… Дело-то понятное, нож прямо в сердце. — Крови маловато, — сказала я Семену. Тот хихикнул скабрезно: — Однако, Андрон Ипатьевич, привычки провинциального купечества поражают даже меня, видавшего виды. — Ну так покойник склонностей своих не афишировал. — Адвокат отхлебнул из бутылки, утер рукавом губы. — И вдове, интересы которой я теперь представляю, шумихи хотелось бы избежать. — А лекарь, призови вы его, — тем же гаденьким тоном протянул шеф, — непременно бы разболтал. Понятно… Вы, господин Хрущ, не трудитесь с нами здесь находиться, отойдите недалеко. Сейчас Евангелина Романовна будет мне свою мастеровитосгь в осмотрах являть. Адвокат, отойдя от двери, скрылся, Крестовский повернулся ко мне. — Ну, Попович… Со своей стороны сообщаю, что никаких чародейских практик в убиении задействовано не было. Ваш ход. — Крови мало, — повторила я. — От удара в сердце фонтан до потолка хлестать должен. — В сердце? Надев перчатку, я вытащила из груди покойника нож и запустила в рану палец. — Точнехонько в сердце. — Расстелив на краешке кровати платок, не ментоловый, личный, я отерла об него палец, встала на колени, приподнимая тело. — Синяки на боках и спине свидетельствуют, что почти вся кровь погибшего осталась при нем, за ночь она опустилась. — О чем это говорит? — Что помер он не от ножа. А… — Поднявшись на ноги, я нагнулась над постелью. — Удушение. Синяя каемка вокруг губ… Минуточку. Многострадальным платком я вытерла рот Бобруйского. — Да, асфиксия. И, — я понюхала платок, — не вследствие отравления. Задушили его, — пришлось опять елозить пальцами в ране, теперь на шее (перчатки потом выброшу), — чем-то тонким и довольно острым, навроде гароты иноземной, либо, например, струны. Орудие мы пока не наблюдаем, стоит под кроватью поискать. Обтерев перчатку, я опустилась на четвереньки и вскоре извлекла на свет кроме липкой карамельки и снопа пыли толстую медную струну. — Вот! Даже пятнышки от крови рассмотреть можно. — Браво, — без восторга похвалил Крестовский. — Это все? — Пожалуй, нет. Шея покойника меня смущает. Удушили его этим и очень быстро, но на коже… Извольте посмотреть, здесь и вот тут еще. Явно же следы давние и тоже от петельного давления. Шеф хмыкнул и отвел взгляд, как мне показалось, несколько смущенно. — Некоторые персоны, барышня Попович, для усиления эйфорических ощущений в момент наивысшей страсти… — И помогает? — заинтересовалась я. — То есть не то чтобы я наш личный опыт в таких делах, ваше превосходительство, подозревала… Нет-нет, ни в коей мере! Но и за воображаемые ботфорты на себе отомстить хотела. Получилось перфектно. Семен Аристархович залился краской и проблеял: — По слухам, да. — Что ж, осмотр на этом пока закончен, — провозгласила я, заворачивая в платок струну и нож. — Андрон Ипатьевич! Адвокат подошел к порогу. — Какие будут указания? — Сию обитель порока сызнова запереть до вечера. Господина Крестовского будьте любезны в гостиную отвести, в его услугах я здесь пока не нуждаюсь. — Потянув носом, я картинно поморщилась. — Он же нуждается в рассоле и нескольких часах сна. Возражения его превосходительства перемежались его же зевками. Достав чистой рукой футлярчик с «жужей», я вложила его в чародейскую ладонь. — Не спорьте, вы и так помогли безмерно. Сейчас я себе какой-нибудь уютный кабинетик выберу и буду домочадцев допрашивать. — Пустое, — перебил Хрущ. — Дуська барина зарезала, то есть жизни лишила. Кроме нее, никого здесь не было, и… — И с нее я допрос начну. Идемте. Ах, еще мне требуется помыть с мылом руки. В теле моем и мыслях происходил привычный рабочий процесс, сыскарский азарт, холодная голова, спокойное экономное дыхание. Я под это вот именно заточена, а не чародейские многоходовочки разбирать. Жалко только, что не позавтракала толком, поверив байкам официанта про отрезание головы Бобруйского. Сама виновата, нечего на сплетни полагаться. — Что за беззакония? — Навстречу нам по анфиладе комнат летела вдова, исторгнувшая сей возглас. — Полицейский произвол! Не добежав, она остановилась, осела на руки горничных. — Нинель Феофановна, — сказала я, — примите искренние соболезнования от лица всей службы и меня лично. Перекраивать планы пришлось на ходу. Потому что госпожа Бобруйская требовала немедленного позволения покойника обмыть и к погребению приготовить. Была она в своем праве, посему возражать я не стала. Хрущ увел пошатывающегося Семена, я же осталась присматривать за слугами, чтоб сверх необходимого не наследили. — Бедная девочка, — вздохнула Нинель Феофановна, опускаясь на пуфик, — надеюсь, суд не будет к ней излишне жесток. В отсутствие мужчин вдовица горе демонстрировать перестала и вообще производила впечатление особы деловитой и собранной. Помнится, когда я впервые барыню на том памятном балу увидала, она совсем другой была. — Девочка? — Чтоб присесть на другой пуфик, мне пришлось сбросить с него пару наручников с меховой опушкой. — То есть госпожа Дульсинея Бархатова? Слуги звенели цепями, освобождая покойника от пут. Барыня посмотрела на кровать, поморщилась гадливо. — Гаврила тот еще затейник был, если вы понимаете, о чем я. Многие… объекты его желаний не разделяли… м-да… — И случаи насилия прежде были? — спросила я без смущения. — Насилия? Вот не люблю, когда допрашиваемые мои личные приемчики использовать берутся. Повторить одно слово из фразы с вопросительной интонацией — это мое. И вообще, я тут главная. — Нинель Феофановна, — сказала я серьезно, — давайте в игрушки играть не будем. Вы женщина умная, понимаете, что я не от любопытства беседую, а по службе. И ежели я от вас всей информации не получу, в народ отправлюсь расспрашивать. Вам ведь не нужно, чтоб слухи пошли? Вдова фыркнула, но угроза свое действие возымела. — Гаврила Степанович исключительной мужеской силою обладал, все ему мало было. Девиц в этих апартаментах за последние годы перебывало преизрядно: певички, актерки, прочие бабочки. — Профессионалки?