— История знает женщин, которые из прислуг становились жёнами королей. Например, Роксолана, жена султана Сулеймана Великолепного. Она изучала язык, историю и законы. Роксолана обладала умом и здравым рассудком, которые помогли ей стать одной из влиятельных женщин Османской империи. Но смогла бы она стать таковой, если бы ею двигали только влажные фантазии? Сомневаюсь. Я не отметаю любовь. Просто невозможно любить человека, настолько пустого, что он пытается свою пустоту заполнить кем-то другим. Ваша героиня только и делает, что старается привлечь внимание дракона. Словно у неё своей жизни нет. Он её отымел, и она от восторга потеряла последние остатки разума. Во-вторых, вы себе представляете, какой у дракона должен быть член? Девушка бы не пережила первую брачную ночь. — Это называется романтическое фэнтези. Сказки для взрослых девочек. Вам не понять. Художник саркастично усмехнулся. — Действительно. Мне не понять. Вообще, я крайне негативно отношусь к зоофилии. С одной стороны, я понимала, что Ларанский прав. Но, с другой стороны, стало неприятно, что он вламывается без разрешения в мой мир и пытается установить там свои порядки. Однако устраивать словесные пикировки сил не было. — Дверь на выход закрывается с обратной стороны, — раздражённо сказала я. На мгновение показалось, что Дан не услышал меня или, что ещё хуже, проигнорировал. Потом донёсся глухой хлопо́к закрывающегося ноутбука и шорох стула. Ковёр приглушил шаги. — Вы два дня не отвечали ни на звонки, ни на сообщения. Рика, что происходит? Вас бросил любовник? — в мягком голосе не было и намёка на жёлчность. Дан явно не собирался уходить. Я тяжело вздохнула и вылезла из-под одеяла. В сумраке черты Ларанского заострились, приобрели почти демоническую резкость. — У женщин не бывает других причин для печали, кроме несчастной любви? — холодно спросила я. Он пожал плечами и промолчал. Ждал, пока я отвечу на свой вопрос. — Моё состояние психологи называют депрессивным эпизодом. Оно приходит из ниоткуда и уходит в никуда. Я ничего не могу с этим поделать. Его можно только пережить. — И часто у вас такие эпизоды? — поинтересовался Дан. — Всегда по-разному. Он молча поднялся и вышел из комнаты. Я апатично подумала, что теперь Ларанский точно уйдёт. А назавтра извиниться и скажет, что для меня нет работы. Потому что никто не захочет иметь дело с человеком, у который проблемы с собственной головой. «Надо было придумать другую причину», — меланхолично размышляла я, глядя в чёрную пустоту, и зевнула. — «Почему я сначала говорю, потом переживаю о последствиях?» Прикрыла глаза и снова зевнула. Спать. Сейчас хотелось спать и ни о чём не думать. Всё произошло настолько быстро, что я даже не успела осознать. Будто этот момент вырезали из памяти, оставив только невнятные кадры: жёсткие руки, смесь едва уловимого терпкого парфюма и мужского запаха, и тепло квартиры, сменившаяся обжигающим холодом воды. Проклятия застряли в горле. Ледяная вода жгла кожу, впившись тысячами иголок. Тяжёлые руки с силой удерживали в ванной, будто впечатали в снежную глыбу. Я пыталась выскользнуть из железной хватки. Пальцы судорожно вцепились в ладони, стараясь оторвать их от себя. Вода с шумом выплёскивалась за бортики. В какой-то момент хватка ослабла, и я, как ошпаренная, выскочила из прокля́той ванной. Я оттолкнула от себя Дана и рванула в сторону комнаты. Однако не рассчитала собственных сил, поскользнулась на мокром кафеле и больно приложилась коленками об пол. Мгновения замешательства хватило Ларанскому, чтобы накинуть на меня тяжёлое махровое полотенце и сгрести меня в охапку. Уткнувшись лицом в мокрую рубашку, я кляла художника-садиста на чём свет стоит и рыдала. Меня трясло от холода, страха и горечи, прорвавшейся наружу. Постепенно слёзы иссякли, превратившись в неясные всхлипы. Ноздри щекотал мужской парфюм. Он почему-то действовал успокаивающе. Оцепенелое от ужаса сознание постепенно прояснялось. Я обнаружила, что сижу на полу в ванной. Тёплое махровое полотенце укутывало продрогшее тело. Тяжёлая мужская ладонь осторожно гладила по мокрым волосам. Обняв меня, Ларанский мерно раскачивался. В этом было что-то убаюкивающее. Так обычно успокаивают расплакавшегося или напуганного ребёнка. — Всё, — с тихой нежностью прошептал он. — Теперь всё. Всё закончилось. Глава 4. Непристойное предложение Я осторожно промокнула волосы полотенцем и взглянула на своё бледное лицо в зеркале. Черты осунулись. На кончиках потемневших от влаги рыжих волос дрожали хрупкие капли. Голубые глаза горели лихорадочным блеском. Холодная вода освежила мысли, хотя теперь я выглядела столь же привлекательно, как попавшая под дождь кошка. Я вошла в кухню, залитую тусклым желтоватым светом. Свист закипающего чайника неприятно резанул слух, заставив поморщиться. Дан стоял возле плиты и разливал кипяток по кружкам. Потом по-хозяйски открыл навесной шкафчик и задумчиво замер. Казалось, он даже не заметил моего появления. — В конце девятнадцатого — начале двадцатого века клиническую депрессию лечили довольно жестокими методами, — проговорил художник не оборачиваясь. — Пациентов раскручивали на центрифугах, погружали в ледяную ванну. Им давали рвотные и слабительные. Считалось, что таким образом «чёрная желчь», как по-другому называли меланхолию, покидает организм. Разум очищается от её токсичного влияния. В середине двадцатого века большой популярностью пользовалась электросудорожная терапия. Способ весьма неделикатный, но имел определённый результат. — Мне кажется, или вы разочарованы тем, что не кинули работающий фен в ванну? — парировала я, садясь за стол. — Если ищете рвотное или слабительное, то ни того ни другого я не держу дома. Конфеты во втором шкафчике. Дан окинул меня чуть насмешливым взглядом из-за плеча и закрыл шкафчик. — Я слышу язвительность? — Ларанский поставил передо мной кружку и сел напротив. — Я не сторонник грубых методов, Рика. Но, боюсь, у меня не было выбора. — Не сомневаюсь. Я почему-то вспомнила про бурундуков. — Про бурундуков? — Да. Мама рассказывала, как бурундуков делают ручными. Их бросают в чан с ледяной водой. От шока зверьки перестают ориентироваться и привязываются к тому, кто их спас. Тёплые руки начинают ассоциироваться с безопасностью. Я придвинула кружку к себе поближе. Белые стенки покрывал несмываемый коричневатый налёт, отчего она имела неприглядный вид. Я подумала о том, что пора бы заменить её на новую, но тут же отмела эту мысль в сторону. Сейчас даже самые мелкие непредвиденные расходы могли проделать брешь в кошельке размером с Мариинскую впадину. Над тёмным чаем поднимался кучерявый белёсый пар. Я поймала себя на мысли, что разглядываю его, потому что не хочу пересекаться взглядом с художником. Молчание затягивалось, как в плохом кино. — Итак, что за дело привело вас ко мне? — Вы не подходили к телефону, и я начал беспокоиться, — не задумываясь ответил Ларанский. Длинные пальцы с паучьей ловкостью отжали чайный пакетик и аккуратно положили его на блюдце. Движения казались отточенными, выверенными до мелочей. В них не было ничего лишнего. Дьявол таится в деталях. Истинную природу человека невозможно скрыть. Аристократ, он и в трущобах аристократ. Я откинулась на спинку стула и иронично заломила бровь. Интуиция подсказывала, что такой человек, как Дан, вряд ли бы стал переживать из-за пропажи натурщицы. — Агата Шнырь — весьма противная старушенция. Она не дала бы ключи даже «Службе спасения». Но при этом госпожа Шнырь очень жадная до денег. За деньги она бы и мать родную продала. Если бы у неё была мать… Смею предположить, что вы заплатили старушке немалые деньги, чтобы она дала дубликат. Не сомневаюсь, что у вас были определённые причины заявиться ко мне. И это явно не переживания о моём самочувствии. Так что вы хотели, господин Ларанский? Художник чуть наклонил голову набок и прищурился. Я узнала этот взгляд — не раз видела его в мастерской. Обычно Дан смотрел так, когда прикидывал с чего начать картину. — Через неделю в доме Эдмунда состоится закрытый вечер-аукцион. Хочу, чтобы вы составили мне компанию. — В самом деле? Дан не ответил. Взгляд сделался более цепким, пронзительным. Мне было не по душе такое пристальное внимание, как не нравилась подкрадывающаяся неуверенность. Ларанский не произнёс ни слова, но я чувствовала давление в его молчании. Я поднялась из-за стола и, подойдя к окну, открыла его нараспашку. В кухню ворвался влажный сквозняк, заставивший поёжиться от прохлады. — Знаете, Дан, я очень плохо переношу людей на своей территории, — призналась я. — Особенно незваных гостей… Пусть будет по-вашему. Вы обеспокоились моим состоянием, но со мной, как видите, всё в порядке. Просто не хотела с вами разговаривать. Что касается приглашения, благодарю, но не пойду. Ни статусом, ни воспитанием не вышла для званых ужинов. Так что спасибо за визит, но… — Среди приглашённых будет Эрих Степлмайер, — перебил меня Ларанский. — Филантроп, коллекционер… и бывший партнёр моего брата. Он изъявил желание познакомиться с вами. — Вот как… А вы, значит, решили заняться сводничеством? Художник никак не отреагировал на колкость. Я усмехнулась и подошла к навесному шкафчику. Рука автоматически прошлась по верхней полке и, нащупав прохладный целлофан пачки, сжала с такой силой, что сигареты смялись. — Семь лет назад Эрих Степлмайер и Эдмунд приобрели шахты по добыче угля в Западном заливе. Дело, на первый взгляд, было убыточным, но спустя время они стали приносить доход. Когда бизнес пошёл в гору, у Эриха с Эдмундом случился конфликт. Последние пять лет они провели в судебных тяжбах. Но за две недели до смерти мой брат вдруг решил продать Эриху шахты за мизерную сумму. Почти даром. Это подозрительно. — Другими словами, вы подозреваете, что Эрих мог отравить Эдмунда, верно? — Откуда вы узнали про отравление? — Догадалась. Сложила два и два, — Дан не был со мной откровенен, и я не спешила делиться своими мыслями. Я посмотрела на него и вытащила из пачки сигарету. На бледном лице художника проступила довольная улыбка, но взгляд оставался холодным и пронизывающим. — А вы умны, Рика. Весьма приятное открытие. — Вы мастер сомнительных комплиментов, господин Ларанский. Ещё совсем недавно вы назвали меня серой мышью, а сейчас хотите, чтобы я пообщалась с бывшим партнёром вашего брата. Вопросов больше, чем ответов. Первый из них: почему я? — На день рождения я подарил Эдмунду картину, «Незнакомку». Она была написана с вас. Дело в том, что этот портрет очень понравился Степлмайеру. Как признался сам Эрих, вы сильно похожи на его покойную жену. Он даже просил Эдмунда продать картину, но тот отказался. Я задумчиво уставилась в золотисто-чёрный горизонт. Пальцы безотчётно крутили незажжённую сигарету. — Кажется, я начинаю понимать. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы подозреваете Эриха в убийстве брата. А потому решили воспользоваться моей схожестью с женой Степлмайера, чтобы выудить информацию из последнего. Сыграть, так сказать, на его слабости.