1 Люба Савушкина заехала за Иркой ранним утром – еще не было шести. Ира смотрела из окна, как ловко подруга паркуется в их забитом машинами дворе. «Мини-купер» выглядел сверху как накрашенный алым лаком ноготь на мизинчике. – Коваль, ты не готова? – удивилась Любка, увидев Ирину в ночной сорочке. – Живее, мон шер, живее! Пока подруга суматошно швыряла вещи в сумку, Савушкина нацедила кофе и забралась с ногами на диванчик. – Слушай, зачем она вернулась? – крикнула Ирка из соседней комнаты. – Столько лет по заграницам… – А желание собрать бывших одноклассниц тебя не удивляет? Чиркнуло колесико зажигалки. Из гостиной потянуло сладковатым дымом. – Меня все удивляет, – пробормотала Ира. – Люб! – Что? – Лю-юб! – Ну что, что? – Давай не поедем! – С ума сошла? – Не нравится мне все это! Любка возникла в дверях: сигаретка дымится в тонких пальчиках, волосы кудрявятся, как у ангелочков на старых открытках. Рядом с подругой Ирка всегда казалась себе троллем. Великаном, рожденным из скал, громоздким и неповоротливым. Они еще стихи читали в восьмом классе: «Кто создан из камня, кто создан из глины, а я серебрюсь и сверкаю» – единственное, что накрепко врезалось ей в память из школьного курса литературы. Ирка тоже хотела бы серебриться и сверкать. Но кудри, маленькая головка и вкрадчивое изящество достались не ей, а Любе Савушкиной. – Коваль, кончай рефлексировать, – приказала Любка. – Что на тебя нашло? Ира не успела ответить – из соседней комнаты выплыла сонная дочь. – Привет, тетьЛюб! – Здравствуй, прекрасное дитя. «Прекрасное дитя!» Ирка издевательски захохотала про себя. Дочь выросла ее точной копией: крупной, сутулой, нескладной. Иркина мать, чьим смыслом жизни было извилисто выгрызать людям мозг, как червяк яблоко, не раз с удовольствием заявляла, что у девочки тоже не сложится с личной жизнью, если Ирка немедленно не примет меры. Ира единственный раз взорвалась, как новогодняя петарда. «Какие меры? – заорала она в трубку. – Ну, какие, скажи?! Мне что, в публичный дом ее пристроить?!» Мать оскорбленно помолчала, давая дочери возможность осознать, какую чудовищную ошибку она только что совершила. И когда та уже готова была просить прощения, ледяным голосом пригвоздила: – У тебя денег столько нет, чтобы твою кобылу взяли в публичный дом. И повесила трубку. – Слушай, Люб, – сказала Ирка проникновенно, – я нутром чую: что-то здесь неладно. Ты подумай сама: столько лет ни слуху ни духу, один треп в Сети! Люба от души расхохоталась. – Издеваешься? Да она каждый свой шаг протоколировала, как звезда Голливуда. Все переезды и замужества описывала в подробностях! Вконтакт, Инстаграмм, Одноклассники… – Это интернет! – А какая разница? Или ты хотела, чтобы она тебя в Италию пригласила, пожить на вилле? – В Италию я рылом не вышла, – мрачно пробормотала Ира. – Но вообще-то могла бы и пригласить. Как-никак бывшие подруги. – Ну вот она нас сейчас и приглашает. Не глупи, Коваль! «Она не только нас зовет, – хотела возразить Ира. – Она зовет тех, кого за людей не считала двадцать лет назад. Что-то здесь не то…» Но вместо этого сказала другое: – Если меня с работы попрут, я останусь в полной заднице. – Расслабься, – успокоила Любка. – Ты же отпросилась? Значит, никто тебя не уволит. На стуле завибрировал телефон. – Мать звонит, – испугалась Ирка, взглянув на экран. Все мысли о предстоящей поездке разом вылетели из головы. – Не бери, – посоветовала Любка. – Ты в дороге. Коваль ответила ей безнадежным взглядом. «Как собака, которая ползет к хозяину, даже видя в его руке плеть», – подумала Савушкина и отвернулась. – Да, мам, – тихо сказала Ира в трубку. – Доброе утро, мам. Любка вздохнула и принялась укладывать Иркины вещи в сумку. Через динамик до нее доносились визги, перемежавшиеся рыданиями: мамаша Коваль вкладывала в концерт всю душу, заодно разъедая чужую. «У тебя дочь… Пятнадцать лет… – надрывалась Лариса Петровна. – Одну! Как можно!.. Мужиков наведет…» – Мама! – взмолилась Ира. «Байстрюков растить будешь!» – отплевывалась трубка. – С ней отец остается! Родной ее отец! Каких байстрюков, каких мужиков, мама! Ты о своей внучке говоришь, между прочим. Но когда мамашу несло по волнам праведной ярости, пытаться укоренить в ней семечко здравого смысла было сродни попытке остановить цунами поднятой ладошкой. «Шалашовка ты подлая! – завизжала трубка. На миг Любке показалось, что бедный телефон сейчас треснет и развалится, не вынеся заряда этой лютой злобы. – И дочь у тебя такая же!» Ирка съежилась на кровати – большая, коренастая – и только морщилась и вздрагивала время от времени. Казалось, из трубки на нее хлещет кислотный дождь и прожигает на коже дымящиеся язвы. На «шалашовке» Любка поняла, что с нее довольно. Она вынула телефон из окаменевшей Иркиной ладони и нажала «отбой». Коваль, смаргивая слезы, ошарашенно уставилась на нее. – Этот цирк, Коваль, хорош только для клоунов, – холодно сказала Любка. – Ты клоун? Ирка молчала. – Если тебе по душе танцы садиста с мазохистом, наслаждайся, – безжалостно прибавила Савушкина. – Но меня уволь от роли зрителя. Ирка медленно выпрямилась. Белобрысая челка ее прилипла ко лбу, с толстых щек медленно сползал багрянец. – Я не мазохист… – Да, ты просто преданная дочь, – мило улыбнулась Любка. – Завтра твоя маменька будет звонить и требовать, чтобы ты поколола ей витаминчики в ее царственную задницу. И ты согласишься. – А как иначе-то, Люб… Вкрадчивый голос Любки вдруг обрел звенящую ярость. – Иглу от шприца воткнуть в глаз этой стерве, вот как иначе! Да по морде врезать, чтобы зубы полетели! – Я одному уже врезала, – усмехнулась Ирка. – Напомнить, чем закончилось? Любка поморщилась. Адвоката для подруги тогда пришлось искать ей. И договариваться с Иркиным супругом тоже. Глядя на его перекошенную физиономию с растекшейся от виска до подбородка лиловой гематомой, Любка испытывала одновременно удовлетворение и ненависть. Второе чувство подогревалось, помимо прочего, категорическим отказом поганца идти на компромисс. «А пускай хлебнет тюремной баланды, – блажил он, лежа на больничной койке. – А пускай ее там отмутузят до кровавого поноса! А бабла мне твоего не надо! Подавись ты им, стерва!» О том, что случилось дальше, Любка никогда подруге не рассказывала. И подозревала, что экс-супруг тоже не трепал языком об истинных причинах своего согласия замять дело. – Ладно, бери телефон – и в путь-дорогу, – уже спокойно сказала Любка. – Не стой столбом! Нас ждет увлекательнейшая встреча! – Ты о Рогозиной? – Я о прошлом, Коваль! Ирина взглянула на подругу, и выражение ее лица показалось Любе Савушкиной таким странным, что она замедлила шаг. – Ир, ты чего? – А как ты думаешь, Юлька Зинчук тоже приедет? Люба остановилась.