– И все же… как я могу? Как я могу…. – Предать Церковь? Бросить своих? Ты можешь, честно. Тебе будет этого немного не хватать. Какое-то время будет тяжело. Но если это выбор между тем, чтобы остаться и умереть или уйти и выжить, Шутмили…. – Я не могу, – сказала Шутмили. – Я не продержусь и пяти минут. – Я понимаю. Тяжело сбегать в одиночку, – сказала Ксорве. – Но ты не будешь одна. Вокруг них в Лабиринте звучали отголоски ветра и воды. Ксорве отвела взгляд – не хотела влиять на решение Шутмили, а может, просто не могла смотреть ей в лицо. Затем она почувствовала легкое, как дыхание, прикосновение руки Шутмили к запястью. – Ладно, – сказала она. – Вперед. Они дрейфовали в тишине под выступом. Туман в каньоне постепенно таял. – Я боялась, что ты это скажешь, – призналась Ксорве спустя минуту. – Что? Почему? – Потому что я знаю, как мы найдем Оранну, и мне это не нравится. 16 Раба опустошения В северном Ошааре стояла ранняя весна. Сугробы по-прежнему укрывали маленький город, словно небо решило, что он заслуживает убийства из милосердия, и пыталось задушить его подушкой. – Что это за место? – спросила Шутмили, опустив капюшон пальто. – Мой родной город. – На улицах блестел лед, со стороны горы дул пронизывающий ветер. Смеркалось – было три часа дня. Две луны Ошаара склонились друг к другу в небе. – Ты когда-нибудь слышала о тех, кто поклоняется Неназываемому? – спросила она. – Кажется, Неназываемый – это бог пророчеств, – сказала Шутмили. – Это один из главных культов северного Ошаара. Церковь определяет его как низкоприоритетную угрозу. Мы не одобряем их жертвенную практику, но они относительно стабильны и довольствуются собственным маленьким… Ксорве, ты хочешь сказать, что это здесь? И ты здесь выросла? – Да. – То есть ты была еретичкой? – Шутмили прятала руки в пальто, видимо, как подозревала Ксорве, нервно сжимая их. – Я не давала никаких клятв, – сказала Ксорве, – я была ребенком. Не волнуйся. Это было очень давно. Сейчас я никому не поклоняюсь. – Я никого не осуждаю, – сказала Шумили. – Просто пытаюсь понять, что больше огорчило бы доктора Лагри и Малкхаю: что девушка, с которой я сбежала, – еретичка или что она атеистка. Это забавно. Бедный Арица. Бедный Малкхая. – Они пришлись бы ко двору в культе Неназываемого, – заметила Ксорве. – У нас много педантов. – О нет, – сказала Шутмили. Неясно было, плачет она, смеется или просто у нее дыхание перехватило на морозе. – О нет, бедняги. Оба. Они этого не заслужили. Они осторожно поднимались по ледяным улицам. Ксорве рассказала Шутмили о Доме Молчания и ритуалах Неназываемого, оставив за скобками свою собственную историю. Ей нравилась Шутмили. Она надеялась, что это взаимно, но для этого Шутмили должна считать ее опытной и успешной. Вся эта чушь из прошлого, насчет Невесты и прочего, была, с одной стороны, чем-то слишком личным, а с другой, – поскольку Сетенай и Талассерес были в курсе, слишком хорошо известна. Было приятно говорить с кем-то, кто не знал о ее самом первом и худшем предательстве. От Дома Молчания разговор перекинулся к Оранне. – Думаю, она покинула ряды последователей Неназываемого, – сказала Ксорве. – Ритуал жертвоприношения – тот самый, что мы видели в Пустом Монументе – это уже чересчур. Ей никогда бы не позволили покинуть Ошаар в поисках Реликвария. – Но ты думаешь, что она вернулась сюда, заполучив его? – спросила Шутмили. Ксорве пыталась об этом не думать, но Шутмили заслуживала знать, во что ввязывается. Она неохотно объяснила слова Сетеная о том, что Оранна жаждет единения с Неназываемым. – Это же настоящее богохульство, – Шутмили была поражена. – Карсажийские маги потратили сотни лет на то, чтобы ограничить связь между магом и божеством ради безопасности, и сама идея о том, что можно так открыться… – Она вздрогнула и продолжила ровным голосом: – Но я не думаю, что это возможно. Это требует слишком много энергии. Тебя разорвет на куски. Однако если она думает, что в Реликварии хранится описание какой-то тайной техники… – Да. Остается надеяться, что она еще не сумела его открыть, – вставила Ксорве. – Если она и впрямь спрашивала об этом Тала, это свидетельствует о ее отчаянии. Ксорве посмотрела вперед, сквозь деревья. В темноте священную гору было не видно, но при свете дня отсюда можно будет различить ступени к Святилищу. – Здесь она черпает силу. Она могла вернуться сюда. А если нет… есть другой способ найти ее. – Ксорве претила эта идея, но оттягивать с объяснением она больше не могла. – Если понадобится, мы воспользуемся правом паломников на прорицание. Мы спросим Избранную невесту. Парадные двери Дома Молчания всегда были заперты, и на их притолоке было начертано следующее: Да здравствует Командующий Легионами! Да здравствует Рыцарь Хаоса! Да здравствует Надзиратель Поглощенных Миров! Да здравствует Неназываемый! Грядет разрушение миров и конец времен. Да будем мы тому свидетелями, ибо имя ему – опустошение. Юная послушница стояла у боковых врат с лампой в руках. Увидев Ксорве и Шутмили, она удивилась, а затем пришла в восторг, узнав, что они паломники. – Настоятельница захочет вас увидеть, – сказала она, пропуская их внутрь. Дом Молчания нисколько не изменился. Неудивительно – он оставался неизменным более тысячи лет. Ладан и жженый лотос, пчелиный воск и благовония. Пробирающий до костей холод из крипт. Тихие шаги на лестнице, трепыхание желтых капюшонов за каждым поворотом. Они сидели возле кабинета настоятельницы, в горле Ксорве стоял ком. Она надеялась, что Дом теперь покажется ей маленьким и простым. Со временем детские страхи исчезают, о них вспоминаешь со смехом. Но Дом Молчания по-прежнему был темным и величественным – разрастающаяся пропасть, полная тайн и сомнений. Она собрала волю в кулак. Ей не нужно больше бояться Неназываемого. Золотой клык, шрам на лице, восемь лет тренировок и закалка изменили ее до неузнаваемости, никто и не помнит ее ребенком. Кабинет настоятельницы был огромной комнатой с высоким сводом, и небольшой очаг был не в состоянии ее согреть. Путь к столу по холодному полу занял вечность. Ксорве посмотрела на настоятельницу и не узнала ее – она не сразу поняла, что дело было не в том, что ту изменило время. Перед ней сидела совсем другая женщина. Заметив удивление Ксорве, новая настоятельница подняла бровь. – Я… э-э-э… не знала, что настоятельница Санграй отошла от дел, – попыталась объясниться Ксорве. – Настоятельница Санграй ныне возлежит среди достойнейших мертвецов, – сказала преемница. – Я настоятельница Кверен. Теперь Ксорве вспомнила ее. Во времена Ксорве Кверен была регентом хора – невысокая, полная, бледная женщина, теперь она стала чуточку серее и чуточку стройнее. Дом Молчания на всех так действовал – истончал и приглушал краски. – Я хотела бы встретиться с Оранной, – сказала Ксорве, пытаясь выяснить, известно ли что-нибудь Кверен. – Говорят, она была хранительницей архивов во времена настоятельницы Санграй. – Я знаю, кто это, – помедлив, ответила Кверен. – Оранна покинула нас. Жаль разочаровывать вас, но ее здесь нет. Ксорве попыталась изобразить разочарование, но на самом деле она чувствовала облегчение. По крайней мере, ей не придется встречаться с Оранной здесь, у источника ее силы. – Когда Санграй объявила о своем уходе, были те, кто считал, что ее место должна занять Оранна, – сказала Кверен. – Но Санграй объявила свою преемницу – то есть меня, – и Оранна, полагаю, сильно разозлилась. Она никогда не заявляла о своих претензиях, но она собрала вокруг себя несколько младших жриц, которые отстаивали ее интересы… какое-то время я думала, что она бросит мне вызов. – Дуэль? – поразилась Ксорве. – Для меня это была бы почетная, но верная смерть. Оранна – выдающийся маг. В лучшем случае я смогу заставить горстку костяшек танцевать. Она бы сразила меня на склоне горы и принесла в жертву. – Кверен взяла чашу с вином и сделала долгий глоток. – Я могла бы добиться ее преданности. Потребовать, чтобы она дала клятву на крови. Но я этого не сделала. Я отпустила ее. Увы, ушла она не с пустыми руками. Она забрала с собой несколько послушников и послушниц. Большинство подающих надежды прислужников. Всех лучших младших жриц. Каждую ценную книгу из библиотеки и целый ящик серебряных подсвечников. С тех пор мы ее не видели. – Ясно, – сказала Ксорве. Все так, как она и подозревала. Оранна ушла и убедила своих любимчиков пойти за ней, и… Ксорве похолодела так резко, будто кто-то насыпал ей за шиворот льда: большинство спутников Оранны теперь были мертвы. Они умерли в Пустом Монументе: по приказу Оранны их кровь стекла в жертвенную яму. Если бы Ксорве видела их лица, она бы могла кого-то узнать, эти безымянные тела обрели бы имена и воспоминания. В дверь постучали. Кверен подошла и завела с кем-то тихий разговор. Ксорве в оцепенении смотрела в окно. Снаружи совсем стемнело. Под окнами Дома разливались островки света. Снова пошел снег, хлопья кружили в воздухе с бешеной скоростью. Дотронувшись до локтя Ксорве, Шутмили прошептала: – Они не знают, куда отправилась Оранна? – Похоже на то, – ответила Ксорве. – Они лгут? Знала ли Кверен, что случилось с подававшими надежды прислужниками? Пусть лучше думает, что они бродят где-то с Оранной, чем узнает, что их обезображенные трупы покоятся под развалинами Монумента. – Нет, – сказала Ксорве. Она погрузила пальцы в волосы, пытаясь привести в порядок мысли, бродившие по кругу. Это место увядает, подумала она. Они уже одной ногой в могиле. – Нет, я… Нам надо идти, хотела сказать она. Я видела достаточно, я хочу уйти. Ей казалось, что она ни секунды лишней не вынесет в Доме Молчания. Но не успела она открыть рот, как Кверен вернулась в сопровождении круглолицей девочки в одежде послушницы. Кверен села за стол, а ребенок встал у нее за спиной, переминаясь с ноги на ногу в ожидании какого-то сигнала. Девочка открыто уставилась на шрамы Ксорве, но она была уже слишком взрослой, чтобы задавать вопросы. Дочь Кверен? – подумала Ксорве. Необычно, но вполне возможно. – Итак, – сказала Кверен. – Перейдем к делу: насколько я понимаю, вы здесь, чтобы просить о пророчестве.