Катер тряхнуло от удара о что-то жесткое. Тал попытался сесть. Они пристыковались к гораздо большему кораблю, который покачивался на подушке из тумана. Верзила потащил Тала на борт, и когда они поднимались, он увидел название корабля – незнакомое ему ошаарское слово «Эджарва». Людей на борту было мало. Казалось, экипаж состоял лишь из верзилы и парочки ему подобных – все они носили обычные желтые мантии, под которыми скрывалось что-то более серьезное. Тал с облегчением отметил, что экипаж, по крайней мере, состоял из живых. Его уже тошнило от воскрешенных, управиться с живыми было куда проще. На Тала никто не обратил внимания. Мерзкий верзила протащил его по трапу в длинную каюту с рядом коек. – А ты даром времени не теряешь, но я не против, – сказал он верзиле, который бросил его на одну из коек. Никакого ответа. – Эй, твоя хозяйка та еще штучка, – продолжил он. – Почему ты ей служишь? Вы с ней трахаетесь? Верзила схватил его и приблизил к своему лицу. Оказалось, что он совсем не старый. Ровесник Тала или даже моложе. У этого переростка была гладкая выдающаяся вперед челюсть и маленькие безумные глазки,́ как у картошки. Тал любую плохую идею доводил до конца. Он подмигнул парню. – Ты недостоин смотреть на госпожу Оранну, – прорычал парень с явным деревенским акцентом – совсем как у Ксорве, когда она напивалась. А затем он ударил Тала в живот. Тал согнулся пополам, из головы вылетели все мысли. Когда он пришел в себя, парень уже ушел, а дверь была заперта. В каюте не было окон и ничего похожего на оружие. Его меч исчез – то ли его забрали, то ли он остался в умирающем мире. Нутро корабля дрожало от слабой вибрации алхимического двигателя, запущенного на полную мощность. Короче говоря, он оказался в ловушке на борту летящего корабля в компании Оранны и ее головорезов-переростков. В двадцать три года он был слишком стар для всего этого. Какой совет дал бы Сетенай? Планируй и обдумай, а затем действуй. Или хотя бы подумай хоть немного, прежде чем бросаться вперед, Талассерес. Он мог бы удостоиться ласковой улыбки с долей иронии. При воспоминании об этой улыбке у Тала перехватило дыхание, словно его еще раз ударили в живот. Ну ладно. Оранна хотела Реликварий, но ей не нужна была его смерть. Она держала его в живых либо для информации, либо в качестве заложника. Тал скорее перерезал бы себе запястья, чем стал бы чьим-то заложником, так что пора было действовать. Убедившись, что мальчик-переросток не вернется, он перевернулся на бок и начал изучать узел на запястьях. Парень связал его с энтузиазмом, но без особого опыта. Тал освободился, вытащил один из запасных ножей, спрятанный в сапогах, и притаился в самом темном углу каюты, развлекая себя фантазиями о том, что он скажет Сетенаю, вручая ему Реликварий. Простите, что заставил ждать… Лучше поздно, чем никогда… Кажется, это ваше? Последний вариант был неплох, Сетенай оценит. Как и надеялся Тал, следующим посетителем оказалась Оранна. Он рассуждал так: боги связаны с землей. Их сущность, как вода, стремится вниз. В небе силы мага ослабевают. Сетенай не любил без особых причин покидать Тлаантот. Олтарос ненавидел летать даже в пределах царства Сирены. Кроме того, Оранна была некромантом, а насколько Тал мог судить, трупов поблизости не было. Ростом она была менее пяти с половиной футов, и если бы не магия, Тал бы играючи с ней справился. Она вошла в каюту и остановилась, заметив пустую койку. Тал выскочил из угла, готовясь вонзить нож ей в живот. Каюта наполнилась энергией, каждый нерв вибрировал. Перед глазами Тала все побелело. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что стоит на коленях, в висках пульсирует боль, а во рту он ощутил привкус железа. Но Тал никогда не умел вовремя остановиться. Он так и не выпустил из руки нож, поэтому атаковал снова. С тем же результатом. Оранна смотрела на него из-под тяжелых век, лицо ее выражало разочарование, но не удивление. – Твое тело – могила, как и все тела, – сказала Оранна на безупречном тлаантотском. – Внутри тебя много мертвой материи. Достаточно, чтобы захлебнуться ей. Разумнее будет не вставать. Кости болели, будто что-то высасывало из них костный мозг. Тал не хотел подчиняться, но, как он ни пытался, встать не получалось. О, черт. Все шло совсем не по плану. – Давай поговорим, Талассерес Чаросса, – сказала она. Видимо, маги считали, что когда они произносят твое полное имя, это звучит угрожающе, будто у них есть над тобой власть. – Почему бы и нет, – ответил он. – Друзья зовут меня Тал. – Боюсь, друзьями мы не станем, – заметила она. – Однако не будем отвлекаться. Ты, конечно же, работаешь на Белтандроса Сетеная. – Кто это? – спросил Тал. Оранна вздохнула. – Ты оскорбляешь лишь свой собственный интеллект, – сказала она. – Кто еще мог подослать тебя? Тал пожал плечами. – Я все понимаю, – сказала она. – В тебе говорит гордость. Ты не хочешь предавать его. Но пойми, пожалуйста: у меня нет времени разбираться с твоей самооценкой. – Есть время разобраться с моим членом, – сказал Тал. Оранна даже не стала на это отвечать. Она позвала паренька-картошку и кудрявого послушника, и те принесли дымящийся серебряный кубок. Тал не видел содержимого чаши, но чувствовал знакомую сильную горечь. К губам Тала, которого держал парень, приложили кубок. Тал морщился, сжимал челюсти, отворачивался – бесполезно. Серебряный обод чашки ударился о зубы, и дымящаяся жидкость брызнула на подбородок. Страх уступил место возмущению. Все должно было быть совсем не так. Он отказывался верить в происходящее. – Пей, – приказала Оранна. – Да пошла ты, – бросил он, и это было ошибкой. Стоило ему открыть рот, как мальчик разжал ему челюсти и вылил половину кубка в горло. Тал поперхнулся, плюнул, в ярости укусил паренька за пальцы, но часть жидкости он все равно проглотил. Что-то теплое и невозможно горькое. Мир тут же замедлился. Тал почувствовал, что падает, ускользает из реальности, проваливается в темноту. Она обволакивала его, отделяя ум от тела, разум от воли, мысли от сознания. Каждая крупица его существа была рассеяна, отделена и проанализирована. И это было больно. Он профессионал. Его похитили, избили, оглушили магией, заставили выпить яд – это было ничто. Казалось, будто кто-то вспорол ему грудь ледяным лезвием и разбирал сердце на кусочки. Это заняло всего несколько секунд. Затем он вернулся обратно. Он стал пустой оболочкой, а его внутренности вырезали и съели, приправив лимонным соком. – Как я уже говорила, ты работаешь на Белтандроса Сетеная, – сказала Оранна, как будто изучала его досье. – Да, – сказал Тал. Он ничего не мог поделать. Его снова дернуло во тьму, и слово просочилось из его губ, как слюна. – Ты и твоя сообщница намеревались выкрасть Реликварий Пентравесса, – сказала она. – Да, – сказал он. – Почему она напала на меня? – Ксорве? Понятия не имею, наверное, потому что она на всю голову больная, – сказал он. Тала обрадовало, что он хотя бы может добавлять собственные замечания. По какой-то причине, услышав имя Ксорве, она задумалась, но затем отмахнулась. – Сойдемся на том, что я знаю, кто ты такой, – сказала она. – Всегда приятно познакомиться с фанатом, – сказал Тал и вздрогнул: его прошила очередная вспышка боли. Прислужники взяли Тала и положили на одну из коек. Он пытался сопротивляться, но его била дрожь. Над ним встала Оранна. Перед глазами расплывались пятна. Он разглядел, что она держит Реликварий. Если бы он мог шевелить руками, он бы дотянулся и отобрал его. Словно услышав его мысли, она сделала шаг назад, и Реликварий оказался вне зоны досягаемости. Стиснув зубы, Тал безуспешно попытался сесть. – Кажется, ты и впрямь одержима Сетенаем? – сказал он. Если он разговорит ее, ей некогда будет задавать вопросы. – Он ненадолго произвел на меня впечатление, – ответила Оранна. – Да уж, этот сукин сын умеет впечатлять, – заметил Тал. – Но знаешь, если ты думаешь добраться до него через меня, это путь в никуда. Он узнаёт меня через раз. – Охотно верю, – сказала Оранна. – Белтандрос не самая внимательная и заботливая натура. Но в отличие от других его знакомых, его характер меня не интересует. Как открыть Реликварий? Она этого от него ждала? Он едва не рассмеялся. – Не знаю, – ответил он. – Можешь достать свой проклятый устричный нож и вскрыть меня, но толку не будет никакого. Не знаю. Я ничего не знаю о Реликварии. А следовало бы. Он вспомнил, как в свое время Сетенай пытался прочесть им лекцию на этот счет. Ксорве, как обычно, была вся внимание, глаз с него не сводила будто собачонка в ожидании куска мяса. Но день был жаркий. От Сетеная исходил аромат розовой воды, и он расстегнул воротник. Тал ничего не запомнил из лекции. По каюте прокатилась остаточная волна магии, запахло горячим металлом. У Тала заслезились глаза. – Ты знаешь, что я не вру, – сказал он. – Дай мне еще глоток этого дерьма, если не веришь. Чем бы ни была эта жидкость, она все еще действовала. Он чувствовал, как наружу рвутся наперебой его секреты. Оранна казалась разочарованной. – Ты никогда не интересовался? – Нет, – сказал Тал. – Я ничем не интересуюсь, если только мне за это не заплатят. Я его не понимаю. Он ничем со мной не делится. Я не знаю, что он делает и зачем ему это нужно. Я делаю то, что он… Я делаю свою гребаную работу, понимаешь? Он называет мне проблему, и я ее решаю. Тал никогда не блистал в тригонометрии, риторике и прочих вещах, которых от него ждали. Несмотря на надежды матери, у него не было способностей к магии. Но у него довольно неплохо получалось подслушивать, лгать и воровать, и эти его умения Сетенай вроде бы ценил. – Ах, – сказала Оранна, – ты не совсем безнадежен. Что он предложил тебе за эту услугу? – Что он предложил мне? – переспросил Тал. Он был уже на грани то ли смеха, то ли слез, слова выплескивались из него как мякоть из лопнувшего яблока. – Ничего, – сказал он. – Все, что я получаю – это работа. И неплохие деньги, – добавил он. Он не лукавил, большинство людей не интересовались источником дохода, а учитывая, что Тал лишился содержания от семьи Чаросса, они были более чем кстати. – Правда? – протянула Оранна и, склонив голову, посмотрела на него. – И это все, да? Тал осознал, что оказался в центре внимания – помимо Оранны на него невозмутимо уставились прислужники, стоявшие по бокам от хозяйки. Это был один из тех вопросов, которые Тал предпочитал прятать в надежном хранилище вдали от солнечного света. Но теперь он чувствовал, как отворяются засовы, и все грязные маленькие уголки его души с готовностью обнажаются. Это просто несправедливо. Это ничего им не даст.