— Понятно. А как вы определили, что это именно … ну, мои знакомые на машинах были? — В том районе живут не простые свинопасы. На каждом доме видеокамеры, тревожная сигнализация. Определить личность человека, даже если он в маске, гораздо проще, чем принято думать — жестикуляция, наклон головы, форма черепа и так далее. Так что персоналии установили быстро, в тот же день. Апполинарий опустил голову, горестно вздохнул и развел руки. Холодный ветер подул сильнее, голые ветви кустов сухо перестукиваются между собой, в вышине колышутся макушки деревьев — в темном парке неуютно и мрачно, словно на заброшенном кладбище. Уличные фонари вдалеке только подчеркивают «готичность» картинки, усиливая чувство одиночества и страха. Именно в эту минуту Апполинарий вдруг осознал, что его жизнь отныне ему не принадлежит. Ну допустим, откажется … и что? Он лично, конечно, не убивал, но его соучастие в подготовке легко доказать, а это уже статья с громадным сроком. Кроме того, можно привлечь за недоносительство — и такая статья в Уголовном кодексе существует. В общем, куда ни кинь, всюду клин. А уж его друзьям и вовсе … «пипец»! В голове пустота, мысли разлетелись, словно осколки взорвавшейся гранаты, в ушах мерзкий перезвон невидимых колокольчиков, тело потеряло чувствительность и словно одеревенело. Странная пустота вокруг и давит чувство страшной потери, словно тебе вот-вот предстоит умереть и ты уже никогда не вернешься в этот привычный и такой родной мир. А там, за невидимым порогом, нечто огромное, неведомое и тревожное! — Отступать поздно… — тихо бормочет под нос Апполинарий. И уже громче произносит: — Ладно, я согласен. Но — извините, конечно! — вы всего лишь капитан, Валерий Павлович и, вероятно, не уполномочены … э-э … ну, вы делаете предложение от имени руководства? — Разумеется, — усмехнулся Пятницкий. — Но контактировать вы будете только со мной. О вас знает очень ограниченный круг лиц. Если точно — только двое: я и один человек на самом верху. — Понятно, — кивнул Апполинарий. Потоптался на снегу, похлопал руками по бокам, взглянул в темное небо, словно там должны быть инструкции, что делать дальше. — Ну и что? — глупо спросил Апполинарий. — Да ничего, господин Колышев! — рассмеялся Пятницкий. — Идите домой, отдохните как следует, завтра с утра отправляйтесь в институт. Все как обычно! Если появится необходимость встретиться, я вам позвоню. Живите обычной жизнью, Апполинарий Павлович — регулярно «качайтесь» — это полезно для здоровья, читайте лекции друзьям о национальном вопросе в России — это расширяет кругозор, обзаведитесь подругой — гормональный статус надо держать в норме. Но! Проявляйте максимальную сдержанность и осторожность во всем. И ничего никому не рассказывайте о нашем разговоре. Вот так, — широко улыбнулся капитан. — Да, чуть не забыл! — спохватился он. — Тот случай … ну, когда вас избили возле дома. Это гастарбайтеры со стройки в вашем дворе. Обкурились травки. Или наоборот, не докурили — черт их разберет! Одним словом, это они. Но прямых доказательств нет, есть только косвенные, которые суду не предъявишь. На ваше усмотрение, — пожал плечами капитан. Придя домой Апполинарий буквально рухнул в кресло, не разуваясь и не сбросив куртки. Взгляд бездумно скользит по знакомой обстановке квартиры, ни на мгновение не останавливаясь ни на чем. Все тоже самое, лежит на привычных местах … и все-таки чужое! Что-то изменилось вокруг! Или это он стал другим? Пальцы касаются холодного кусочка пластмассы, щелкает кнопка, включается торшер. Мягкий свет уютно освещает комнату до половины. Напротив, в полумраке, висит картина. Та самая, написанная неизвестным уличным художником, на которой римский всадник замер на линии морского прибоя. По колени в воде стоит конь, ветер разметал рыжую гриву, на губах застыла пена. Море остановило бешеный галоп коня, но зверь никак не успокоится, мысленно летит навстречу штормовым волнам. Всадник в позолоченном шлеме всматривается вдаль, плюмаж из белых перьев клонится порывами ветра, красный плащ стелется над землей. Кованный металлический панцирь тускло блестит золотой и серебряной насечкой, треугольный конный щит закрывает лошадиный бок. Римский меч, длинный, с округлым навершием на рукояти, плотно сидит в ножнах. Художник тщательно выписал детали, видны даже черты лица. Воин смотрит в бушующий горизонт будто с сожалением — море остановило бег боевого коня. Жаль, что вода расступается под копытами. А так хочется узнать, что там, за горизонтом! Рука сама тянется к полке, пальцы касаются прохладной обложки. Тяжелое и твердое, словно кусок гранита, жизнеописание Сципиона Африканского наваливается на ладонь и Апполинарию приходится напрягать все силы, чтобы не уронить книгу. Шелестят страницы, закладка из полоски цветной бумаги падает на пол от неловкого движения. Апполинарий привычно водружает на нос пенсне, но спохватывается — он не в аудитории, понты ни к чему! — надевает очки … «… легион под командованием трибуна Сципиона был едва ли не единственным, который сумел выйти с минимальными потерями из страшной мясорубки, устроенной карфагенянами для римлян. Оставшихся в живых солдат едва ли хватит на десять манипул, когда по штату положено иметь тридцать! Но легион сохранил штандарт, номерной знак и оружие. Он отступал в полном порядке, к нему примкнули остатки других легионов и очень скоро под командованием трибуна Сципиона оказалась практически весь экспедиционный корпус, действовавший в Италии. Там, где не хватало офицеров, он ставил проверенных солдат. Ганнибал не стал преследовать разгромленные войска римлян, он их не боялся. Два дня Сципион не смыкал глаз, устраивал раненых, распределял оставшихся в живых легионеров по манипулам, организовывал отдых и питание. К исходу третьего дня во временном лагере римлян насчитывалось больше десяти тысяч солдат и офицеров, сведенных в два легиона. Было еще около двадцати тысяч союзников из местных варваров, но они в панике разбежались по окрестным лесам. Черт с ними, потом разберемся! После отбоя прибывает вестовой с сообщением, что консул Варрон приглашает трибуна Апполинария на военный совет. Юный генерал — 22 года! — горько усмехается; Варрон никогда не отличался излишней демократичностью, был высокомерен и замкнут с подчиненным. Мог за малейшую провинность отстранить трибуна от командования, благо их аж целых шесть на легион, еще и под суд отдать. Что ж, кампания в Италии проиграна и сенат за это по головке не погладит. Хорошо, если просто в отставку, а ну как придется отчитываться перед сенатской комиссией? Риму надо объяснить причину неудачи и указать виновного, иначе власть сената ослабеет. Тогда какой нибудь решительный генерал поднимет восстание и объявит себя императором. Так бывало уже не раз. Похоже, на военном совете будут искать крайнего. В просторном шатре командующего пахнет кровью, лечебными снадобьями и страхом. Военачальники сидят понурые. Шлемы посечены, плюмажи сорваны, бронзовые панцири помяты, щерятся рваными краями пробоины. Консул Варрон сидит за столом, низко опустив голову, словно приготовился выслушать беспощадный приговор. Тяжелое молчание нарушил Цецилий Метел, один из старейших трибунов. — Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что война в Италии проиграна. К Ганнибалу стекаются орды варваров, наши союзники бросили нас. Ждать подкреплений из империи долго и придут ли они? Считаю, что надо отступать. Только так мы сохраним войско. Потом, собравшись с силами, мы вернемся и отомстим за все! Опять наступила тишина. По лицам собравшихся военачальников видно, что они поддерживают Цицилия, но высказываться не спешат. Еще неизвестно, что решит главнокомандующий. А вдруг он думает по-другому? Но консул возражать не стал. Серое от горя лицо дернулось, словно от невидимой пощечины, скрипнули зубы. С трудом размыкая тяжелые губы, консул надтреснутым голосом произносит: — Да, кампания в Италии провалилась. У Ганнибала вдесятеро больше солдат, на его стороне инициатива и поддержка местных племен. Нам незачем больше здесь оставаться. Но, прежде чем я приму решение … Все собравшиеся здесь офицеры думают так же? — Нет! — раздался хриплый, злой голос. Присутствующие удивленно оборачиваются. Со складного стула поднимается трибун Сципион. Все невольно обратили внимание, что панцирь генерала исправен, помятый шлем висит на крючке, с правой стороны груди — как и положено легионеру в походе. Длинный варварский меч висит на левом боку так, чтобы можно было выхватить в любой момент. Поножи и нарукавники из стали блестят, словно только что выкованы кузнецом. — Ну и что вы хотите нам сказать? Что война не проиграна? — с кривой усмешкой спросил Цецилий Метел. — Если вернемся в Рим — да, проиграна. Если останемся — проиграно только сражение, — твердо ответил трибун. — Юноша, вы понимаете, о чем вы говорите? — вмешался консул. — Ганнибал не сегодня-завтра двинется на Рим, по пути раздавит нас и беспрепятственно вступит в пределы империи. — Нет, господин консул, — упрямо тряхнул головой трибун. — Почему? — Ганнибал любитель празднеств. Он закатит пир на неделю, а потом будет опохмеляться еще столько же. А самое главное — армией командует не он, а сенат. Без ведома Карфагена Ганнибал и шагу не сделает. Он отправит гонцов и станет ждать ответа столько времени, сколько понадобиться старым перд … уважаемым старцам, чтобы принять решение и довести его до Ганнибала. А решение будет одно — отступить! Консул молчал. Кто-то не выдержал, крикнул с места: — Почему? Этого не может быть! Публий Корнелий выдерживает эффектную паузу, потом негромко спрашивает, обращаясь сразу ко всем: — А кому нужен триумфатор? В шатре наступает мертвая тишина, повеяло холодом. Этот выскочка, двадцатилетний генерал, прав. Если Ганнибал завоюет Рим, то вернется в Карфаген победителем, триумфатором. И тогда сенат станет не нужен ему. Любимый войсками и народом полководец провозгласит себя императором, а сенаторов прогонит. Или казнит, что вернее всего, потому что чванливые и упрямые старики порядком попортили крови простому и честному вояке Ганнибалу. Поддержанный армией, гвардией и народом, полководец сведет счеты с каждым, кто хоть раз нагадил ему и спасенья от гнева Ганнибала не будет! — Все это похоже на правду и красиво звучит, — заворчал трибун Метел, — но так ли будет на самом деле? Этот мальчишка храбро дрался, не спорю. Но что он понимает в большой политике? Его мнением следует пренебречь. — Да, да, надо отступать немедленно! — раздались голоса других трибунов. Варрон взглянул на Сципиона. Самый молодой в римской империи трибун презрительно скривился, пальцы коснулись рукояти меча. — Консул, не слушайте этих трусов и дураков, — произнес он сквозь зубы. — Что-о! — взревел Метел. — Как ты смеешь называть нас … так! — Это правда, — пожал плечами Сципион. — Где ваши солдаты? Где легионы? Покажите мне их! — Они храбро сражались и пали на поле боя! — выкрикнул кто-то. — Я не умаляю храбрости солдат, но причем здесь вы? Почему ваши легионы не сомкнули ряды и не отступили в полном порядке? Командующий конницей погиб … почему кавалеристы были настолько плохо обучены, что даже не могли держать строй и были разгромлены в первой же атаке карфагенянами? — Остановитесь, трибун, — тихо произнес Варрон. — Ваши обвинения не совсем … по адресу. План сражения составил я. Генералы действовали по моим указаниям. — Да, диспозиция ваша. Но давайте разберемся, так ли уж она неправильно, раз заговорили об этом. Ганнибал построил свои войска подковой. Их фронт под ударом наших легионов прогнулся и карфагенская пехота уткнулась в наши фланги. Но ведь атакующим легионам противостояли слабо обученные и недисциплинированные отряды варваров. Почему они устояли? Проконсулы Регул и Гемин погибли … они командовали пехотой в центре, что не смогла смять толпу варваров и отразить фланговые удары. А ведь тогда исход сражения был бы совсем иным! Сейчас легко рассуждать, обвинять во всем диспозицию, ошибки командования. Как просто прятаться за широкую спину командира и тыкать пальцем — это он во всем виноват, а я ни при чем, я приказы неверные исполнял. Все будут отвечать, и мертвые и живые! Но погибшие уже ничего не изменят, а мы, живые, можем и обязаны. Оставим разборы на потом. Отступать нельзя. Надо оказать помощь раненым, привести в порядок оружие и снаряжение, пополнить запасы продовольствия, потребовать помощи от сената. Мы проиграли сражение, а не войну! … Карфагенская армия не пошла на Рим. Как и предсказывал Публий Корнелий Сципион, Карфагенский сенат, боясь усиления власти Ганнибала, не поддержал свою армию, находившуюся в Италии, ни флотом, ни деньгами. Крупная победа карфагенской армии не была использована Карфагеном в полной мере. Из этого поражения римское правительство сделало выводы и приняло энергичные меры. Прекратились внутренние раздоры между демократической партией и сенатом. Консул Гай Варрон был вызван в Рим. Сенатская комиссия приняла во внимание все обстоятельства дела. Консул получил благодарность за верность империи и был отправлен в почетную отставку. Сенаторы особо отметили храбрость, решительность и организаторские способности молодого Сципиона. Были собраны новые войска, во главе которых были поставлены Фабий Максим, Публий Корнелий Сципион и решительный Клавдий Марцелл. С 215 года начался новый, победоносный этап войны». Апполинарий отложил книгу, снял очки. — Да, — прошептал он. — Начался новый, победоносный этап войны! Надо проанализировать причины неудач наших предшественников и начать решительное наступление на врага. Я изгоню чужаков из моего города! Глава 6 Далеко за полночь. Снег валится на землю, словно пух из худой подушки. Ледяной ветер угомонился еще вечером. Или его прогнали суровые тучи, что заполонили небосвод и укрыли планету от холодной ярости зимних звезд. Царит тишина, только изредка доносится звук мотора проезжающей вдалеке машины. Иногда ветви не выдерживают тяжести налипшего снега и белые комья с шорохом бросаются к земле, увеличивая и без того толстое снежное покрывало. Мягкий и нежный, как шерсть ангорской кошки, снег бесшумно уступает идущему человеку. Ноги, обернутые в белый целлофан, скользят и разъезжаются на малейшей неровности, поэтому человек шагает осторожно. Вязаная шапочка натянута почти на глаза, лицо скрыто под шарфом. На спине безобразным горбом вырисовывается рюкзак. Неизвестный идет крадучись, так, чтобы не выходить на освещенные места. Во дворе, засаженном старыми липами с густыми кронами, это несложно. С противоположной стороны двор перегорожен забором. Безобразная металлическая гармошка тянется по земле, словно зазубренное лезвие ножа, вбитое садистом-маньяком в тело жертвы. За забором возвышается уродливая конструкция то ли недостроенного офисного центра, то ли магазина. Сбоку приютился вагончик приезжих строителей. Смуглолицые «гастарбайтеры» трудятся день и ночь. С раннего утра загораются прожектора, оживает кран и ленты транспортеров, гудят бетономешалки. Тяжелые и неповоротливые КамАЗы с крутящимися задницами вваливаются во двор, с шумом опорожняются дымящимся раствором бетона и торопливо уползают прочь. Стройка живет своей собственной жизнью и жильцы рядом стоящих домов с раздражением — а кое-кто и с ненавистью! — бессильно наблюдают, как растет чужеродный организм под их окнами. Неизвестный подходит к забору. В руках появляются кусачки. Тихо щелкают стальные клыки, на снег падают кусочки проволоки. Лист рифленого железа отгибается, в образовавшемся отверстии вначале скрывается голова, затем и туловище. Оказавшись по другую сторону забора, неизвестный шагает прямо к вагончику строителей. Дверь плотно закрыта, занавески на окнах отсвечивают бледно-рыжим светом. На светлом фоне грубо выделяются самодельные решетки из арматурного прута. Сквозь щели тянет странным дымком, слышны тягучие звуки. Человек подходит ближе, осматривается. Внимание привлекают доски, сложенные в стопку. Человек выбирает пару самых крепких, кладет возле колеса. В этот момент дверь распахивается, на пороге появляется раздетый до пояса строитель. Чистый, морозный воздух наполняется вонью давно немытого помещения, прокисших носков и странным, дурманящим запахом. В ночной тишине разносятся заунывные звуки нездешней музыки. Строитель делает несколько неуверенных шагов, затем долго мочится на железную бочку из-под краски. Поворачивается, взгляд мутных глаз останавливается на паре досок. Бормоча под нос ругательства не по-нашему, мужчина подбирает доски и кладет обратно в стопку. Заботливо поправляет, выравнивает. Неизвестный притаился за кучей строительного мусора и молча наблюдает за действиями полуголого строителя. Тому, наконец, надоело заниматься досками, вдобавок он замерз и, похоже, немного протрезвел. Уверенной походкой «гастер» возвращается в вагончик, дверь плотно закрывается. Неизвестный с рюкзаком за плечами выбирается из укрытия. Обе доски возвращаются на место возле колеса. Щелкают застежки на ремнях, рюкзак соскальзывает на снег. Горловина распахивается, словно пасть ночного чудовища, из черной глотки появляются пластиковые бутылки с ярко-красными наклейками известной на весь мир фирмы. Только на этот раз внутри не газированное пойло, которое сколько ни пей, жажду не утолишь, а киселеобразная, непрозрачная жидкость с резким запахом, похожим на бензиновую вонь. Крышки плотно завинчены и для надежности обмотаны липкой лентой. К донышку такой же липучкой приклеены китайские хлопушки. Запальные шнуры смешно болтаются внизу мышиными хвостиками. Разложив бутылки на снегу, неизвестный встает в полный рост. В ночной тишине слышен вздох облегчения, словно человек наконец-то избавился от непосильной тяжести. Темная фигура осторожно подходит к вагончику. Дверь медленно раскрывается и неизвестный входит в тамбур. Справа и слева жилые помещения. За фанерными дверями тишина, только музыка невнятно бубнит странную мелодию. Вспыхивает огонек зажигалки. «Мышиные хвостики» запальных шнуров загораются с веселым, почти новогодним треском и шипением, словно предвещая радостное событие, что начнется сразу после хлопка. Неизвестный пинком вышибает одну дверь, потом вторую. Пластиковая бутыль описывает полукруг, запальный шнур шипит и роняет искорки. Двухлитровая емкость тяжело шлепается на пол. Дверь захлопывается, неизвестный со всей силы швыряет вторую бутылку в другую половину вагончика. Запальный шнур второй хлопушки то ли оказался короче, то ли горел быстрее … бутылка с зажигательной смесью взрывается в воздухе. На потолке мгновенно вздувается черно-рыжее облако и комья огня покрывают стены, пол, потолок … двухъярусные солдатские кровати, что стоят вдоль стен буквой «П», загораются мгновенно, словно они из соломы или бумаги. Видно, как огненные комья поглощают синие одеяла, спящих людей, матрасы и тягучими струями падают на лежащих внизу людей. Жидкий огонь прожигает их насквозь, чадные струи тонут в деревянном полу. Комнату заполняет непроницаемый черный дым … вагончик еще раз сотрясает взрыв — наконец сработала первая бомба. Крики сгорающих заживо людей нарастают лавиной, затем быстро стихают — зажигательная смесь убивает мучительно, но быстро. Неизвестный тем временем выбегает на улицу. Подпирает дверь досками. Пустой рюкзак прыгает на спину. Темная фигурка бросается к дыре в металлическом заборе. Прежде чем нырнуть в спасительную тьму, человек убирает черный шарф с лица, оглядывается. Вагончик строителей пылает изнутри, словно мартеновская печь. С треском рассыпается оконное стекло, сквозь дыры в прогорающем полу к земле тянутся узкие огненные струйки, рыжие космы пламени рвутся наружу через отверстия под потолком. Сквозь огонь видно, что решетки на окнах накалились докрасна. На мгновение появляются чьи-то скрюченные пальцы, касаются раскаленной решетки и тут же рассыпаются на мелкие угольки … неизвестный глядит на ужасное зрелище, в глазах отражаются огненные блики, по лицу мечутся тени. Равнодушно отворачивается, шарф возвращается на лицо. Человек быстро шагает прочь, темная фигура скрывается за деревьями на противоположной стороне двора. Апполинарий возвращался домой после вечерней лекции в институте. До дома рукой подать, надо только перейти через проезжую часть и свернуть во двор. Апполинарий останавливается на пешеходном переходе, пропуская спешащие автомобили. Вообще-то остановиться и пропустить надо им, но Апполинарий предпочитал поступать наоборот — мало ли «джигитов» или просто нетрезвых придурков за рулем! Скромный серый «форд» притормаживает, распахивается дверь, слышен знакомый голос: — Прошу вас, Апполинарий Павлович! Колышев не раздумывая «плюхается» на переднее сиденье и тут же спохватывается — зачем он садится в чужую машину, дурак что ли? Проклятая интеллигентская уступчивость, мать ее! — Да в чем дело!? — запоздало возмущается Апполинарий. — Что с вами, господин Колышев? — раздается знакомый голос капитана Пятницкого. — Уже не узнаете? — А, это вы … да, задумался, — скривился Апполинарий. Стало жутко неудобно и Колышев почувствовал, что краснеет. Озлившись еще больше, грубо спрашивает: — Чего надо? — Да, в общем-то, ничего. Просто хочу передать кое-какие бумаги. Ну и выразить … э-э … восхищение вашей работой, — вкрадчиво отвечает Пятницкий. — Что еще за бумаги? И какой моей работой вы восхищаетесь? Ознакомились с моими публикациями в Палюдариум. ру? — сухо осведомился Апполинарий. — Э-э. нет, этот научный журнал я не читал. Не знал, что вы в нем публикуетесь, но теперь обязательно ознакомлюсь. Я имею в виду другую работу. Позавчера в вашем дворе спалили вагончик строителей. Заживо сгорело шестнадцать гастарбайтеров. Это событие вызвало шок, начался массовый отъезд жителей азиатских республик в родные пенаты. — Гастеры разбегаются? — грубо уточняет Апполинарий. — Это хорошо. А причем здесь я? — Вагончик загорелся сам? — иронично спрашивает капитан. — Понятия не имею, — отрезал Апполинарий. — Во всяком случае, не от моих рук. Разумеется, и строительство, и азиаты меня раздражали, но это можно сказать обо всех жителях нашего дома да и, пожалуй, всего микрорайона. Апполинарий посмотрел в окно. Мимо идет симпатичная девушка в коротком пальто, высокие сапоги на шпильке плотно обтягивают икры, волосы рассыпаны по плечам. Апполинарий подчеркнуто внимательно разглядывает красотку, давая понять недалекому «менту», что разговор пора заканчивать. — Да? Хм, ну что ж, вы правы. А вам не любопытно узнать, как все произошло? — Ну, рассказывайте… — пожимает плечами Апполинарий. — Преступник — или преступники! — использовали зажигательную смесь, известную как супернапалм. Это когда в обычный напалм добавляют полистирол и некоторые щелочные металлы. Такая смесь прилипает даже к мокрой поверхности и способна самовоспламеняться от соприкосновения со снегом или водой. Тушить традиционным способом, то есть водой — ну, это как бензина добавить. Температура горения превышает тысячу градусов по Цельсию. Прожигает танковую броню. Изготовить такое зелье в домашних условиях трудно, необходимо оборудование, компоненты и — главное! — знания. Преступник человек образованный. Так вот, вагончик подожгли двумя бутылками с супернапалмом. Жидкость мгновенно воспламенилась и заживо сгорели все, кто был внутри. От самого вагончика тоже мало что осталось — супернапалм сжег почти все, железная рама и колесные оси выглядят так, словно их инопланетные термиты сгрызли. Следов преступник не оставил, свидетелей тоже нет, следствие зашло в тупик и нескоро из него выберется. Если выберется вообще! — усмехнулся Пятницкий. Апполинарий пожимает плечами: