— Вот он! Десятки пар глаз уставились на Колышева. Стало неприятно, нехорошо, словно вышел на лестничную площадку в одних трусах, а там соседи собрались. Апполинарий нахмурился, попытался проскользнуть мимо, но тут жесткие пальцы сжимают локоть, знакомый голос тихо произносит: — Апполинарий, нам надо поговорить. Колышев оглядывается и с удивлением узнает знакомого капитана: — Вы? Ваша фамилия Пятницкий? Если ошибся, простите, у меня плохая память на фамилии, имена … — Это не страшно. Он самый и зовут меня Валерий Павлович. Отойдем-ка, господин Колышев. — Не понимаю вас. Почему надо разговаривать на улице? — возмущается Апполинарий, но послушно идет за капитаном к детской площадке. Пятницкий останавливается у засыпанной снегом песочницы, внимательно смотрит на Апполинария. — Очень хорошо, что мы с вами встретились именно сейчас, Апполинарий … кстати, как вас по батюшке? — спрашивает капитан. — Как и вас. Можно подумать, вы этого не знали, — буркнул Колышев. — Конечно, знал, — вздохнул капитан. — Просто тяну время. Когда случается такое … Будьте мужчиной, Колышев. Вашу маму убили. Апполинарий никак не среагировал. Он даже не смотрел на Пятницкого. «Какого черта тут «скорая»? И полиция приехала? Вроде в нашем подъезде буйных алкашей нет … маму убили … Что»? — Что? Вы сказали, что? — словно сомнамбула переспрашивает Колышев. — Когда вас не было дома, в квартиру проникли грабители. Примерно два с половиной часа назад. Ваша мама попыталась оказать сопротивление. Шум услышали соседи этажом ниже, сообщили в полицию. Наряд прибыл через несколько минут, вошел в квартиру — дверь нараспашку. Мама была мертва. Ее ударили ножом в сердце … Капитан продолжает говорить, но голос начинает странным образом пропадать. Вдруг наступает тишина, словно внезапно оказался на огромной глубине. Все тело как одеревенело. Апполинарий боится пошевелиться, ему кажется, что одно только неосторожное движение и весь рассыплется. Едва разжимая губы, тихо спрашивает: — Какие грабители, у нас дома нет драгоценностей. Живем от получки до получки. Разве таких грабят? — Не беспокойтесь, пропажу обнаружат … черт, что я несу! Апполинарий, вам надо подняться в квартиру. Постарайтесь собраться, надо ответить на несколько вопросов. Это очень важно. Апполинарий молча поворачивается, будто оловянный солдатик, быстрыми шагами идет к подъезду. Толпа соседей и просто любопытных расступается. В подъезде были еще какие-то люди, он никого не замечает. Сержант поднимает руку, хочет остановить, но Пятницкий делает знак и Апполинарий беспрепятственно входит в квартиру. Неприятно режет глаз большое количество посторонних людей, которые бесцеремонно ходят по комнатам, все осматривают, чем-то мажут мебель и приклеивают полоски прозрачной пленки. Раздражают частые вспышки фотоаппаратов. — Где она? — спрашивает Колышев. — Увезли на экспертизу, — отвечает Пятницкий. — Необходимо поговорить со следователем. Дальнейшие события плохо отложились в памяти. Колышеву задавали вопросы, он монотонно отвечал. Потом подписывал какие-то бумаги, опять отвечал на вопросы. Иногда голоса людей начинали стихать, пропадать куда-то. Тогда появлялся белый халат, во рту появлялась пластмассовая трубочка, глотку заливала холодная вода с резким запахом и голоса становились громче. Затем Апполинарий долго ехал на другой конец города на опознание. Наконец, все закончилось и он оказался в своей квартире. Дверь захлопнулась, сухо щелкнул замок. Колышев походил по квартире, смутно удивляясь беспорядку, потом лег на диван. В обуви и зимней куртке. Несколько часов лежал в полусне. Иногда перед глазами проплывали картинки далекого детства, когда мама была молодой и бабушка жива. Белый потолок комнаты приближался странным образом, затем удалялся и становился маленькой белой точкой в невообразимой вышине. Что-то обрывается внутри, какая-то нить, соединяющая нас с прошлым, когда уходит мама. Она тот человек, который подарил нам жизнь, рискуя своей. Мы росли рядом с ней, взрослели, а она старела. И вот ее нет. Все, прошлое ушло навсегда. Впереди только будущее. И некому присесть рядышком и сказать — а помнишь? А еще ты вдруг понимаешь, что жить осталось совсем немного, каких-то двадцать лет. Ну, может чуть больше. Мама не могла дать тебе здоровья больше, чем было у нее самой. Сонная одурь исчезает. Колышев встает. Он выходит из квартиры, тщательно запирает дверь, хотя в этом нет нужды — замок плохонький, воры легко открыли его простой отмычкой. А можно было выбить дверь — она деревянная. Спускается вниз. Улица встречает легким морозом и снежинками. Апполинарий идет прямо через двор. На другой стороне темнеют великанскими кирпичами вагончики строителей. Несмотря на клятвенные заверения градоначальника, застройка всего и вся продолжается. И когда уже нажрется взятками чиновничья свора? Он не заметил, как от забора отделились тени. Послышался скрип снега, а потом ослепляющий удар в лицо опрокидывает навзничь. Удары ногами обрушиваются, словно камнепад. Апполинарий не сопротивляется. Ему все равно, что происходит с ним, что происходит в этом мире. Меня бьют? Разве это боль? Когда он очнулся, в воздухе все также кружились снежинки, падали на лицо, но не таяли. Апполинарий смутно удивился, потом мысленно махнул рукой — ну и не надо, подумаешь! Опять заскрипел снег под ногами. «Добивать пришли»? — вяло подумал он. Скрип прекратился. Грубая рука хватает за воротник и черное небо над головой медленно плывет, потом вовсе пропадает. Наступает непроглядная тьма. Очнулся в каком-то подвале. Во всяком случае, окон Апполинарий не заметил. Он лежит на топчане, вокруг высятся непонятные металлические конструкции, пахнет потом и железом, как в кузнице. Лицо и руки измазаны липкой гадостью. Воняет как-то странно. Очиститься нет сил. Острая боль давит при каждом движении. После недолгого колебания Апполинарий оставляет попытки разобраться, где он и что с ним, глаза закрываются. — Мужик, вставай, — раздается громкий голос и чей-то кулак тычется в плечо. Грудь и шея сразу отзывают болью. Апполинарий открывает глаза. Он по прежнему лежит на топчане, но теперь вокруг стоят неизвестные люди, молча рассматривают его. — Ну и чего ты его притащил сюда? — спрашивает здоровенный детина крепкого молодого парня, что сидит в изголовье. Это он, наверно, двинул в плечо. — Стрижка видишь какая? Думал, из наших, — отвечает он. — Думал… — недовольно ворчит здоровяк. — Мало ли народу стрижется налысо. Это хиляк какой-то. В пальте! Голос здоровяка явно выражает презрение. — Может, бомж? — спросил кто-то. — Нет, те воняют. А этот напился, подрался и уснул под забором, — предположил другой голос. — Стойте, я его знаю! — вдруг раздался женский голосок. — Это наш препод по латыни. — С такой харей латынь преподает? Ну и ВУЗик у тебя? — хмыкает здоровяк. — Ну, он чего-то побрился и остригся. Раньше с бородой был. Побили здорово, лицо перекосило. У него кликуха Колун. А еще он замочил тех уродов, что меня утащить хотели, — сообщила девушка. — Гонишь? — не поверил здоровяк. — Ни фига, он. Я точно помню. — Ладно. Ну тогда ты молоток, Тропа. Путного чела приволок. А чего морду солидолом намазал? — Обморозился он. Жирным надо смазать, иначе мясо отслаиваться начнет, — пояснил тот, кого назвали Тропой. — Ничего другого под руками не было. — Ну ты фуфел … От солидола ожоги будут! Дуй в аптеку за вазелином. Вот, возьми стольник! Проходит полчаса. Апполинарий сидит в продавленном кресле, язык обжигает горячий чай. Металлическая кружка греет пальцы, нитка чайного пакетика глупо мотыляется сбоку и напиток мутная дрянь, но к Апполинарию отнеслись, как к человеку, а не выбросили на улицу и он помалкивает. В помещении горит свет. Колышеву достаточно было одного взгляда, чтобы понять, куда попал. Это обычная подвальная качалка для молодежи из небогатых семей. Фитнес клубы и тренажерные залы по две тонны баксов в год не для них. Крашеные желтой краской стены, фотографии из журналов с накачанными до безобразия молодцами и красными от тонального крема грудастыми девицами, несколько треснутых зеркал, задрипанный письменный стол и длинная лавка для переодевания — все удобства. Оборудование самодельное, знакомый дядя Вася из ворованного уголка сварил. Гантели выточены на станке из железных болванок. Сбоку кривые цифры белой краской — вес в килограммах. Только гриф и «блины» настоящие, стандартные. Апполинарий откладывает в сторону пустую кружку. На лице выступает пот, кожу щиплет. Только сейчас вспомнил слова парня, что подобрал его. Вроде про обморожение. Осторожно дотронулся до лица. Пальцы ощутили толстый слой липкой жижи и странно мягкую кожу. Такое чувство, что потяни сильнее и она отделится от мяса. Колышеву становится не по себе. Дурацкая привычка все представлять с готовностью оказывает медвежью услугу — перед глазами возникают образы, виденные в фильмах ужасов. Мертвецы, разлагающаяся плоть, белые черви в открытых ранах … тьфу ты! — Молодой человек, — неуверенно произносит Апполинарий. Сидящий за столом парень с прошлогодним номером журнала «Железный мир» оборачивается: — Че? — Что у меня с лицом? — Да ниче. Абакновенное еб…о после пинков, — равнодушно пожимает плечами парень. Апполинарий смущенно кивнул — извини мол, за глупый вопрос, больше не повторится. Осторожно встает. В зеркале, на противоположной стороне, возникает отражение. Апполинарий всмотрелся и едва не вскрикивает — лица нет! Ну, не в буквальном смысле, с этим все в порядке. Э-э … то, что должно быть на лицевой части головы, исчезло. На тонкой интеллигентской шее криво сидит очищенная репа. Вместо губ безобразный черный наплыв. Нос искривлен, посредине красуется безобразный нарост, ноздри окаймлены засохшей кровью, как застарелые пулевые отверстия. На месте глаз — Апполинарий вздрогнул — синие оладьи громадных фиолетовых фингалов. Наголо остриженный череп покрыт шишками, зелеными и желтыми пятнами и синяками. Уши почему-то увеличены раза в три, опухли и налиты нездоровой тяжестью. При каждом повороте головы они заметно качаются, будто плохо приклеены. Но самое ужасное — кожа на лице и голове действительно висит клочьями. Не везде, конечно, но впечатление такое, что Колышев выпил страшное снадобье и теперь заживо гниет. Апполинарий плюхнулся на лавку так, что гул пошел по всему подвалу. — Че, поплохело? — осведомился парень. — Эт х…ня, пройдет. Тебе здорово повезло, чувак. — Да? И в чем же? — изумился Апполинарий. — Жив остался, — усмехнулся парень. — Тебя могли забить насмерть. Это быстро … ну, минут пять. Если постараться и обувь хорошая. Откуда такие познания у шестнадцатилетнего подростка Апполинарий спрашивать не решился. Только внимательно посмотрел на ноги парня. Ботинки с высокими берцами, на шнуровке и толстой пластиковой подошве начищены до блеска. Спереди стальные подковки, края чуть-чуть выступают. — Это ты меня притащил сюда? — Ага. А че, не надо было? — улыбнулся парень. Апполинарий помолчал, потом сказал тихо: — Ты спас мне жизнь, я твой должник. — Не парься, чувак. Один — один, — махнул рукой парень. — Чего? — не понял Апполинарий. — Тебя спас, другому мозги вышиб на асфальт … один — один. Позже Апполинарий узнал, что этот парнишка по кличке Тропа днем раньше сбил на машине пешехода. Дело было так. Посередине проезжей части шел пьяный. Уже темнело, но видно было хорошо. Поддатый мужик пытался снять тачку, но желающих везти пьяную морду не нашлось. Обозленный вопиющей дискриминацией, пьяный придурок не нашел ничего лучшего, как выйти на дорогу и отправиться в путь, заодно мешая автомобилистам — а чтоб знали! Ему сигналили, кричали — все как об стенку горохом. Полиции, разумеется, не дозовешься. Мужику понравилось, что его все объезжают. Уважают, значит. Пьяное ничтожество в трезвой жизни крутило гайки в гаражном автосервисе, а в свободное от работы время выполняло указания своей жены — жабы в бигудях — куда сходить, что принести и так далее. В общем, по дому. И вот пьяная дрянь решила показать, что она не тварь дрожащая, а человек! А человек, по выражению другого «классика», — мать его, этого мудака! — звучит гордо. Вот и решила двуногая скотина показать себя — растопырил мужик грязные лапы и начал делать вид, что он хочет кинуться под колеса. Народ, естественно, шарахается — кому охота связываться с полоумным? Тропа ненавидел пьяных. Отец беспробудно пил, а когда приходил в сознание, лупил маленького сына и жену так, что женщина вскоре скончалась от побоев. Отец сгинул в колонии, а сын вырос в приюте. Тропа — Иван Тропинин, и сейчас числился в детском доме, но большую часть времени проводил в подвальной качалке. В тот вечер он решил покататься — угнал старую «копейку» и пер по шоссе за город. Придурка на дороге он заметил издалека. Видел, как лезет под колеса, а сытые дяди и тети на крутых тачках пугливо шарахаются прочь. Пьяная дрянь хохотала и хлопала в ладоши. Кого-то давить, да еще на угнанной тачке Тропа совсем не хотел. Но когда упившаяся сволочь кинулась к нему, в полной уверенности, что «поц» за рулем обделается и отвернет в сторону, нога сама вдавила педаль газа до упора. Копейка рявкнула дребезжащим баритоном, как будто и нет прожитых лет, рванулась вперед так, словно только что сошла с конвейера. Радостный оскал так и остался на глупой роже представителя рабочего класса. Удар головой пришелся точно в середину лобового стекла, образовалась громадная вмятина и густая сетка трещин. Тело суматошно завертелось по крыше, раздался дробный грохот, словно лошадь проскакала, потом шлепнулось на багажник. Крышка спружинила и пролетарий с маху впечатался в мокрый асфальт. Тело еще пару раз перевернулось и застыло. Ни одна из машин не остановилась. Возиться с грязным трупом какого-то урода никто не хотел. Вдобавок пятница, все торопятся за город, на дачи. Не хватало только дохлых возить. Что произошло дальше, Тропа не знал. Он спокойно поехал по своим делам и гонял на «копейке» до тех пор, пока бензин не кончился. Аккуратно припарковал машину. На всякий случай протер салон, хотя был в перчатках. К себе в подвал добирался на общественном транспорте. Глава 3 Ближе к вечеру в «качалке» начал собираться народ. Доморощенные шварценеггеры из соседних пятиэтажек. Апполинарий перебрался в небольшую комнатушку рядом, дабы не пугать людей безобразной харей. Сел в уголок, на оторванную от стула сидушку. От батареи идет приятное тепло, хочется поспать. Грюкает дверь, в подсобку входит тот здоровяк, что здесь всем заправляет и девушка. Апполинарий смутно вспомнил, что это ее хотели похитить прямо из аудитории, а он вроде спасал. — Ну что, Колун, как дела? — спросил парень. — Мне уже лучше. Я могу пойти домой, чтобы не стеснять вас, — ответил Апполинарий. — Ты нам не мешаешь, — махнул рукой парень. — Можешь оставаться. Слушай, разговор есть один. Апполинарий с готовностью кивнул, но тут заметил, как девушка ткнула кулачком в бок парню. — Ага, ладно. Тебе лицом надо заняться, обморожение штука серьезная. Когда вылечишься, приходи к нам. Вот адрес, — и сунул клочок бумаги. Апполинарий опять кивнул. Парень с девушкой ушли. «Он прав, — подумал Колышев. — Солидол, вазелин … В больничку надобно»!