Тело. Искаженное мукой лицо. Отрытый кровавый рот, в который засунута… печень. Мертвый взгляд, устремленный в небо… полумрак переулка не давал солнцу осветить глаза. Они больше никогда не заблестят. Они больше никогда не посмотрят на этот мир. Они больше никогда не согреют Сиэллу. Она вцепилась в плечи ближайшего патрульного и страшно закричала. Она чувствовала, как чьи-то руки обвивают ее талию, как кто-то тащит ее прочь, слышала, как ей кто-то говорит, чтобы она успокоилась. Ей было все равно, кто это. Она продолжала кричать – пронзительно, высоко, срывая голос. Убивая его. Ей даже хотелось, чтобы сквозь толпу ее тащил Туз. Чтобы он убил и ее. Она кричала и кричала, пока ее голос не превратился в хриплый сип. А когда голоса не стало, не стало и всего остального. Она обмякла в руках того, кто ее придерживал, и провалилась в небытие. И там, во тьме, ее ждал Элдж. Там, во тьме, он был жив, хотя его темно-бордовый сюртук был измазан кровью, распоротый живот зиял внутренностями, а из кармана выглядывал бубновый туз. Там, во тьме, он улыбался ей разорванной кровавой улыбкой, а из его рта вываливалась сочная багрово-коричневая печень… * * * Дверь открылась, и она услышала чьи-то шаги. Человек ступал тихо, но Сиэлла все равно застонала от жуткой головной боли. Нет. Не застонала. Засипела. Открыли шторы, и на все еще закрытые глаза хлынул солнечный свет. Сквозь веки он был красным… кроваво-красным. Кровь… Запах крови ударил в ноздри, и Сиэлла опять хотела застонать от отчаяния, но снова из ее горла вырвался только сип. – Силь… – Это был голос отца. – Ты не спишь? Она не спит. Она не спит, и поэтому Элджа сейчас с ней нет. Он придет потом, когда она снова окунется во тьму. Как же ей хочется его увидеть! – Я не сплю, – ответила она, все еще не открывая глаз. Отец оглушающе тихо подошел к ней и легонько провел ладонью по ее лбу. – Спишь, наверное, – услышала она его голос. Смешно! Он ее не слышал! Все равно. Это даже хорошо. Она была даже благодарна ему за то, что он не стал ее будить. Просто ушел, закрыл дверь, а она крикнула ему вслед: – Это ты виноват во всем! Если бы не ты, он никогда бы не пошел играть! Но ее никто не услышал. Возможно, это было даже хорошо. Элдж мертв. Туз распотрошил его, отрезал ему пальцы и запихнул печень в рот… Она больше никогда не увидит его… не увидит Элджа! И самое ужасное – она не сможет уже представить любимого иначе, как таким: изломанной куклой, у которой вытащили внутренности. Она больше никогда не увидит его улыбку. Не согреется в ней. Теперь ей всегда будет холодно. Туз забрал у нее все. Потому что всем для нее был Элдж. Как посмел этот ублюдок убить самого лучшего человека на свете! Как посмел он так издеваться над ним! Мысль о том, что перед смертью Элджу было больно, сводила с ума. Сиэлла села на кровати и бездумно посмотрела в окно. Судя по всему, опять было утро. Она проспала весь день? Или один час? Плевать. Теперь ей на все плевать. Мысли текли вяло, неторопливо, а перед глазами стояла картина, которую она теперь никогда не забудет. Элдж мертв. И его тело, лежащее на залитой кровью мостовой переулка, останется с ней навсегда. И она этого хочет. Она хочет, чтобы хотя бы такой Элдж остался с ней! И пусть ей вечно будет мерещиться запах его крови. Надо вставать. Зачем? Куда ей идти? Спуститься к завтраку и как ни в чем не бывало вести светский разговор? Смешно. Туз украл ее жизнь, и теперь у нее ничего нет. Надо что-то сделать. Да, точно! Нужно сделать так, чтобы Туз тоже ее убил! И тогда она снова будет с Элджем. И там, на Той Стороне, они будут счастливы. Может быть, ей не стоит ждать Туза? Играть она толком не умеет, хотя… маньяк наверняка убивает тех, кто проигрался. Ей будет легко проиграть все! Вот только незадача: у нее нет денег, чтобы сделать первую ставку! Смешно. Действительно смешно! И Силь рассмеялась! Кажется, она даже захлебнулась смехом. Стало так весело. Весело? Нет. Нет. Кажется, вместе со смехом пришли и слезы. Она почувствовала теплые ручейки на своих щеках, когда смеялась. Нет. Не смеялась. Рыдала. Но никто не слышал, потому что у нее больше нет голоса. И это хорошо. Она больше никогда не будет петь. Она больше никогда ни с кем не заговорит. Ее голос принадлежал Элджу. Так она решила. Дверь открылась, и на пороге появилась Мирра. – Госпожа, что с вами?! – воскликнула она. Сиэлла посмотрела на нее. И ничего не ответила. Все равно голоса нет. Моргнув, она огляделась. Надо же, оказывается, она сползла с кровати вместе с одеялом и лежала на полу. – Госпожа Сиэлла… – Мирра подскочила к ней и помогла подняться на ноги. – У вас кровь… Кровь, где кровь? Запах не померещился? Это не кровь Элджа? Сиэлла удивленно посмотрела на свои руки. Вроде бы чистые. – На лице… – с ужасом прошептала служанка. На лице? Странно… Может, это тот самый шрам открылся? Шрам, которого у нее нет. Опять стало смешно. Но надо держаться. Мирра не поймет. Она и так смотрит на нее с ужасом. Служанка помогла ей подойти к зеркалу. Нет, конечно же это был не шрам. Просто она искусала губы до крови, только и всего. Не понимая, что она делает, Сиэлла провела рукой по губам, пачкая кровью пальцы, а потом нарисовала линию на щеке. До уха. Так намного лучше. – Госпожа Сиэлла, что вы делаете? Сходит с ума, кажется… – Я хочу отдохнуть, Мирра, – сказала Силь.